Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал
Шрифт:
Глава 1
Ракана (б. Оллария)
Хексберг
400 год К.С. 24-й день Весенних Скал
Про Багерлее всегда говорили вполголоса, но Ричард давно понял, что самые страшные из рассказов и слухов были выдумкой. И все равно юноша не ожидал, что знаменитая тюрьма так похожа на Лаик. Те же длинные сводчатые переходы, десятилетиями не открывавшиеся двери, гулкие, ненужные залы, башни, в которых сходятся коридоры и лестницы, и снова серые галереи. Наверняка где-то внизу, в подвалах, прятались тайные камеры и комнаты пыток, но здание, по которому комендант
Казавшееся бесконечным крыло кончилось, они спустились во двор, тоже самый обыкновенный. Высокие, пятнистые от сырости стены, куча хлама в углу, флигель с позеленевшей крышей, у аккуратной ярко-желтой будки — здоровенный добродушный пес. Деловито протарахтела тачка; подобрав юбку, смешно побежала по лужам толстуха в чепце и переднике. Служанка или жена какого-нибудь тюремщика. Она здесь живет… Святой Алан, она здесь живет!
Комендант мимоходом приласкал пса и свернул за угол, где обнаружилась невысокая арка, ведущая в еще один двор, и это было лишь началом лабиринта. Выбраться из Багерлее, не умея летать, почиталось невозможным, но Дикон зачем-то считал повороты, дворы и лестницы. Считал так, словно от этого зависела его собственная свобода.
Арка, над которой выбита лежащая собака. Наполовину перегороженный доходящей до окон второго этажа стеной двор. Дровяной сарай, здание с восемью трубами, водосток, недавно поставленная, не успевшая потемнеть решетка, новая арка, подслеповатый храм, за ним чахлые кустики и ряды надгробий — Багерлее не расстается с постояльцами и после смерти.
Вскрикнула и перепорхнула с дерева на крышу крапчатая птица. Меньше голубя, но больше скворца и с загнутым клювом, раньше Дик таких не встречал. Вкусно запахло свежевыпеченным хлебом, распахнулось окно, высунулась голова в полотняном поварском колпаке, заметила начальство и торопливо исчезла. Ставший отдаленным лай стих, зато разгалделись вездесущие воробьи. Комендант миновал еще два прохода и указал на стоящее особняком здание.
— Здесь наши лучшие комнаты, — объявил он с достойной трактирщика гордостью. Дикон, скрывая невольную гадливость, кивнул — сменивший Морена полковник со смешным именем Леокадиус Перт был сыном, внуком, а то и правнуком тюремщиков. Он не мог без своего хозяйства, как не может без паутины паук. Морен был верен Талигу и законному государю, Перт — тюрьме. Возражавший против его назначения Рокслей говорил, что потомственный тюремщик выполнит любой приказ любого короля. Это походило на правду, но тупица лучше предателя, а другого государя в Талигойе не будет.
— Вы говорили, граф Штанцлер каждый день гуляет? Сегодня мы погуляем вместе. Мешать нам не нужно.
— Как будет угодно господину супрему. Прикажете доставить Штанцлера сюда?
— Графа Штанцлера, — поправил, закипая, Ричард. — Можете идти. Вы мне понадобитесь позже. Я намерен посетить Фердинанда Оллара.
— Должен ли я предупредить его величество о вашем визите?
Никуда не денешься, Перт в той же степени туп, в какой исполнителен. Ему велено называть одного узника графом, и дурак тотчас превращает другого в короля. Чего доброго, прикажет то же подчиненным. Сославшись на супрема.
— Полковник, — Ричард старался говорить спокойно и доходчиво, — содержащихся
— Да, господин супрем.
— Ступайте.
Перт убрался. Дик отряхнул шляпу, расправил краги на перчатках, прошелся от арки до домика и обратно, старательно обходя серые лужи. Это будет первая встреча с эром Августом за полтора года! Первая настоящая встреча. Супрем обязан навещать узников, чья судьба еще не решена, а против эра Августа даже не выдвинуто обвинений — Роберу не до его нелепой ненависти, и хорошо…
Пятнистый булыжник, отчего-то оказавшийся посреди двора, бросился под ноги. Юноша споткнулся, с позеленевшей крыши раздался визгливый детский смех. Захлопали крылья. Стайка голубей сорвалась с карниза и исчезла в серых облаках. Кончался первый месяц весны, но небо казалось осенним, а пропитанные чужим отчаяньем камни дышали злобой и голодом. Как дорские мертвецы.
Тьма в арке стала гуще и тяжелее, почудилось, что там кто-то стоит. Кто-то маленький, но опасный. После Доры Ричарду часто бывало не по себе, но страхи обычно дожидались темноты, хотя «в стенах тюрьмы нет ни дней, ни ночей». Дидерих был прав и здесь.
В одной из луж плеснула вода, будто в нее кто-то наступил, полетели мутные брызги. Невидимый ребенок заходился смехом, а грязное пятно на дальней стене стало больше и ярче. Хлюпнула и заволновалась еще одна лужа. Оставаться среди хмурых, словно бы сближающихся зданий становилось невмоготу. Положив руку на эфес, юноша начал пятиться к дереву, ища защиты меж узловатых, взломавших каменные плиты корней. Живых. Надежных. Добрых. Он перевел дух, лишь прижавшись спиной к стволу. В арке никого не было, как и на крыше. Плохо отполированными зеркалами стыли лужи. Сквозь черные ветки проглядывало растрепанное птичье гнездо. Ребенок успокоился и замолчал. Сынишка какого-нибудь надсмотрщика. В Багерлее есть женщины, значит, могут быть и дети…
Юноша глубоко вздохнул, поправил сбившуюся шляпу, разгладил воротник — и вовремя. Из открывшейся двери показался полный, тепло закутанный человек и спокойной походкой направился к Ричарду. Отороченный мехом капюшон скрывал лицо, и Дикон не сразу сообразил, что перед ним эр Август, а сообразив, растерялся. Супрем Талигойи не мог обнять узника на глазах подсматривающих тюремщиков; герцог Окделл был не вправе оттолкнуть находящегося в беде друга, но все решилось само собой. Бывший кансилльер остановился в шаге от приросшего к земле юноши и вытянул руку, не позволяя приблизиться. Внимательный усталый взгляд напоминал о нечастых тайных разговорах. Пусть горьких, но всегда откровенных.
— А ты похудел, Дикон, — задумчиво произнес Штанцлер. — Похудел и возмужал. Когда я видел тебя последний раз… ты был еще графом Гориком, хоть и звался Повелителем Скал. Теперь ты не сын Эгмонта, ты — Ричард Окделл… Как матушка, сестры, Реджинальд?
— А вы не похудели… — невпопад откликнулся Ричард. — Эр Август… матушка погибла… Они все погибли. Понимаете, все… Весь Надор!
Он ни с кем еще об этом не говорил. Вернее, говорил, но как Повелитель Скал, гордо вскинув голову.
— Весь Надор?! — не понял эр Август. — Как это? Не может быть!.. Бергеры и старший Савиньяк жестоки, но детей не тронут даже они… Неужели Мирабелла… Твоя матушка предпочла смерть унижению? Смерть собственных дочерей?!