Сердцебиение
Шрифт:
— Люблю тебя, маленькая, — шепчу, возвращаюсь к ее губам, кусая их, причиняя ей боль, тут же лаская языком. — Безумно люблю тебя, малышка. Моя Златовласка. Скажи, что тоже любишь.
— Люблю, люблю…. Я… — не даю ей договорить, этого достаточно. Больше я не выдержу.
— Слушай меня, — лихорадочно спускаю кофточку, целую плечики, спускаю бретели легкого платья вниз, чувствуя, как сильно она сжимает мои плечи, продолжая плакать и прижиматься ко мне всем телом. — Ты должна уехать из этого города к маме, навсегда, — веду руками по ее талии, вниз, сжимая бедра, оставляя засосы на белоснежной коже, вырывая ее всхлип наслаждения. Дергаю корсаж платья оголяя упругую грудь, сжимаю руками, чувствуя, как меня начинает трясти. Задираю ее платье,
Наклоняюсь, целую грудь, втягивая нежно-розовые бусинки сосков. — Уезжай навсегда, не возвращайся в этот чертов город. Учись дистанционно, в другом городе, не важно как, но не здесь. Злата царапает мои напряженные плечи, запрокидывает голову, начиная подрагивать. Кусает губы, сдерживая стон. — Давай, маленькая, отпусти себя. Подари мне свое наслаждение, — и моя девочка, как всегда, слушает меня, сладко стонет от удовольствия, продолжая плакать. Отпускаю ее грудь, начиная сильнее растирать пульсирующий клитор. — Смотри мне в глаза и кончай, моя хорошая. Кричи, что любишь. Кричи в последний раз, — буквально требую. Ласкаю ее клитор, перекатываю нежные сосочки между пальцев, и смотрю в ее голубые глаза с поволокой удовольствия и кристально чистыми слезами.
— Яр, Ярослав, — стонет, начиная кончать. — Люблю тебяяяяяя! — надрывно кричит она, как я просил, теряет силы и утыкается мне в шею, кусая кожу. И все, я мертв, потому что понимаю, что никогда этого больше не услышу. Поправляю ее трусики, натягиваю платье, прикрывая грудь. Прижимаю ее теснее, зарываюсь в волосы, целую в висок, зажмуриваю глаза. Стискиваю ее еще дрожащее тело, и быстро отпускаю. Снимаю со своей шеи кулон в виде пули на золотой цепочке и надеваю на ее шею.
— Это пуля поразила мое сердце, как только я тебя встретил, — говорю ей, и вновь не даю сказать ни слова, впиваюсь в ее губки, падаю в бездну, на самое дно, своей боли. — Все, моя хорошая иди, времени совсем нет, — шепчу в губы, глубоко вдыхая запах полевых цветов.
— Ярослав…
— Не надо, моя маленькая. У тебя все будет хорошо.
— А у тебя?
— И у меня тоже. Все иди Златовласка. Иди… — а она не уходит, возится, срывает со своего запястья кожаный браслет, протягивает его мне. Беру браслет, замечая знак бесконечности. Знак есть, но мы не бесконечны. Нас больше нет в реальности. Хотя моя малышка навсегда останется в моем сердце.
— Иди моя, Златовласка. Уходи! Мать твою! — кричу я, смотря, как она вздрагивает. — Уходи или все закончится плохо! — И она уходит. Нет, убегает.
Оглядывается, прежде чем скрыться за дверью и что-то беззвучно шепчет дрожащими губами. Я не слышу ее и не хочу читать по губам, я просто отворачиваюсь. Иначе не отпущу ее и сломаю жизнь своей девочке. А так у нее есть шанс стать счастливой. Она сильная девочка и сможет вычеркнуть меня из своего сердца.
ГЛАВА 16
Он не умер, и я тоже осталась жить. Хотя жизнью мою существование не назовешь. Я больше не хотела в небо, потому что знала, что его там нет. Я не знала где он. Где-то на этой планете. И поэтому я тоже здесь, хожу по этой земле, дышу воздухом и смотрю вместе с ним на одно солнце и луну.
Я забрала документы с университета и уехала домой, как он и хотел. Мама еще не знает, что я останусь с ней навсегда и никогда больше не поеду в этот проклятый город, где мне все напоминает о Ярославе.
Я пытаюсь выглядеть все той же маминой дочкой, улыбаясь ей через силу. Мама ездит со мной на дачу, посещает магазины, просто проводит вечера за просмотром телевизора,
— Злат, ну что происходит? — вдруг спрашивает меня мама, выводя из вечного ступора.
— В смысле? Ничего не происходит, я просто засмотрелась в телевизор.
— Ну да, очень интересная реклама, — усмехается мама. — Думаешь я ничего не вижу? Тебя что-то беспокоит. Точнее, по-моему, ты не здесь, не со мной. Ты вся в себе.
— Все хорошо, мамочка, тебе просто кажется, — растягиваю губы в улыбку, но мою маму не обманешь.
— Ты случайно не влюбилась? — с меня словно слетает маска, я не могу больше притворяться, мне хочется плакать от этого вопроса.
— Ого, похоже я угадала, — мама обнимает меня за плечи и сильно прижимает к себе. А я утыкаюсь ей в плечо, пытаясь справиться с потоком слез который вот-вот хлынет из моих глаз. — Рассказывай, кто он? — а что я могу рассказать? Его нет. Для всех он умер, и я не могу о нем говорить.
— Никто, мама, его нет, — сдавленно произношу ей в плечо, сильно прижимаясь к ее телу. Хотя, очень хочется все рассказать. Все, с самого начала.
Выплеснуть все, что осело тяжелым грузом в моей душе. Может тогда мне станет немного легче. Но я не могу. Я должна пережить это сама. Кто бы сказал, как с этим справиться?
— Ну ладно расскажешь потом, — моя мама всегда так тонко чувствует меня. И я очень ей благодарна за то, что мне не приходиться сочинять очередную ложь. Она просто обнимает меня, гладит по волосам как в детстве и это все, что мне нужно в этот момент. Я хочу получить немного тепла, которое согреет мое безжизненное тело. Но как бы я не любила мамочку, она никогда не даст мне того, что мне нужно. Она не заменит его любовь, ласку и обжигающую страсть до замирания сердца. Наверное, наши отношения были изначально обречены. Но разве сердцу прикажешь, кого любить?
— Не расстраивайся, милая. Все пройдет. Ты молода и, поверь, в твоей жизни еще будет настоящее чувство, — успокаивает меня мама. Не будет! Не будет, потому что он там, внутри меня. Его пуля у меня в сердце. Он все-таки убил меня.
А потом я впала в странное, но спасительное состояние. Я жила дальше, думала о дальнейшем дистанционном обучении и работе, чтобы оплачивать учебу и помогать маме. Я просыпалась по утрам, пила кофе, шла на работу в кафе неподалеку, ездила на дачу и так же по вечерам смотрела с мамой сериалы. Но все это я делала скорее на автомате и потому что надо. На самом деле, меня ничего не интересовало. Мне было абсолютно все равно какой сегодня день недели и какая погода за окном. Мир стал одинаковым — черно-белым, без ярких цветов и оттенков. Я ни с кем не дружила и не общалась. На работе меня называли недалекой, нелюдимой, но мне было абсолютно на это плевать. Я не обращала внимания на парня, который каждый день ходил к нам кафе и всегда садился за столик, который я обслуживала. Я вообще не заметила, что он ходит к нам каждый день в одно и то же время. Все клиенты казались мне безликими, бездушными существами. Об этом мне сказала наша уборщица. Даже она это заметила, я — нет. Когда парень все же решил обратить мое внимание на себя, и пригласил меня в кино, я словно сошла с ума и выплеснула на него все свое негодование. Мне казалось, что никто, совершенно никто, не имеет права проявлять ко мне внимание, кроме Ярослава. Мне казалось, что если я пойду в это злосчастное кино, то предам Ярослава. Глупо, конечно, но я уже себе не принадлежала. Днем я еще как-то жила, а по ночам снова умирала от тоски по Ярославу. Каждый вечер я до боли зажмуривала глаза и рисовала его образ в голове, надеясь, что он мне приснится и я смогу с ним встретиться хотя бы во сне. Но нет. Мне ничего не снилось. Совершенно ничего, словно я опустела.