Серебристая бухта
Шрифт:
Я в очередной раз проклял часовые пояса и сказал себе, что через неделю сон должен восстановиться. Потом я задернул шторы и сварил кофе. Трудно было удержаться от того, чтобы снова не подойти к окну. Когда решается вопрос жизни или смерти, это всегда притягивает, даже если речь идет о животном. Но у меня лично желание посмотреть на такое всегда вызывает неприятные ощущения, как будто это вскрывает в моем характере какие-то дефектные черты: эгоизм и равнодушие.
Кроме того, возможность, оставаясь незамеченным, наблюдать за другими людьми заставила меня подумать о том,
Звонок Денниса не позволил мне поразмышлять на эти темы. Ему было плевать на разницу во времени, он был зол как черт из-за сломанной ноги и настоял на том, чтобы я детально описал ему все разговоры, все шаги, которые предпринял для осуществления наших планов. Денниса и в лучшие времена трудно было переубедить, но в таком состоянии почти невозможно. В офисе, когда он был в дурном расположении духа, мы могли исчезнуть, уехать на воображаемые встречи, залечь на дно, пока ураган не стихнет. Он был человеком крайностей и девяносто процентов времени мог быть самым щедрым и неисправимым оптимистом. Такие люди заставляют подражать им, рядом с ними вы начинаете верить, что способны на большее. Но в остальные десять процентов он был просто кровожаден.
– Ты получил разрешение на планировочные работы? – спросил он.
– Здесь так быстро это не делается.
Я вертел ручку между пальцами и удивлялся тому, как этот человек, который по факту вроде бы является моим партнером, то есть равным, умудряется на расстоянии в двенадцать тысяч миль заставлять меня потеть, как юношу.
– Я тебе уже об этом говорил.
– Ты знаешь, это не то, что я хочу услышать. Я хочу услышать, что дело сделано, Майк.
– Могут возникнуть проблемы… с экологической стороны.
– Что, черт возьми, это значит?
– Водный спорт… здесь это может рассматриваться как угроза жизни морских обитателей залива.
– Это же залив! – заорал Деннис. – Это залив, там есть все, что пожелаешь: корабли, устричные банки, быстроходные катера. Так было сто лет. Как наши скромные развлечения на крохотном кусочке берега могут чему-то там угрожать?
– Мы можем столкнуться с некоторым сопротивлением наблюдателей за китами.
– Наблюдатели за китами? Кто они такие? Шайка любителей чечевицы из «Гринпис»?
– Наблюдение за китами – самая важная составляющая туристического бизнеса в заливе.
– И чем же они там целыми днями занимаются?
Я посмотрел на телефонную трубку.
– Наблюдают за китами…
– Именно об этом я и говорю. И на чем, черт их подери, они плавают, когда наблюдают за китами?
– На лодках.
– На парусных или гребных лодках?
– На лодках с мотором.
Я понял, к чему он ведет.
Когда я снова посмотрел в окно, на берегу уже никого не было, даже кита.
Где-то около шести я услышал, как скрипнула дверь с сеткой от комаров, и, спустившись вниз, увидел Кэтлин. Она стягивала с себя промокшую куртку. В бледном утреннем свете Кэтлин выглядела совсем измотанной, она как будто постарела за последние двенадцать часов. Лизы с ней не было.
– Позвольте, я возьму вашу куртку, – предложил я.
Кэтлин отмахнулась.
– Не суетись, – сказала она, и по ее голосу я понял, что детеныш кита погиб. – Где Ханна?
– Еще спит.
А вот собачка Лизы и не думала спать: Милли скреблась в дверь и скулила с той самой минуты, как они ушли из дома.
– Спасибо. – Кэтлин кивнула.
Я впервые видел, чтобы она сутулилась, и впервые осознал, что передо мной старая женщина.
– Я собираюсь заварить чай. Вы будете?
Гибель кита потрясла Кэтлин, но меня удивляло то, что женщина, которая прославилась как убийца акул, так переживает из-за гибели другого морского существа. Я сидел за столом в кухне и размышлял об этом, а затем понял, что все это время жду, когда откроется дверь и я услышу шорох куртки Лизы, а потом она войдет и бросит ключи в вазу на столе в холле.
Кэтлин наконец тоже села.
– Проклятый маленький кит, – сказала она. – У него не было ни шанса. Нам следовало застрелить его в самом начале.
Я выпил две кружки чая, прежде чем набрался смелости спросить хоть что-то. Надо было спрашивать как бы между делом. Про себя я решил, что Лиза, скорее всего, захотела на рассвете выйти в море. Я уже открыл рот, чтобы высказать свое предположение, но тут Кэтлин бросила на меня взгляд, в котором читалось, что нам незачем претворяться друг перед другом.
– Она с Грэгом.
Слова Кэтлин повисли в воздухе.
– Я не знал, что они вместе, – бодрым фальшивым голосом сказал я.
– Они не вместе, – тихо произнесла Кэтлин, а потом ни с того ни с сего добавила: – Лиза близко к сердцу приняла смерть малыша.
Последовала долгая пауза. Я смотрел в пустую кружку и пытался собраться с мыслями.
– Я уверен, она сделала все возможное для его спасения, – сказал я.
Это была банальная фраза, просто я не мог понять, каким образом мертвый кит связан с тем, что она спит с Грэгом.
– Послушай, Майк, Лиза пять лет назад потеряла ребенка. Как раз перед тем, как приехала сюда. Так она пытается с этим справиться.
Кэтлин замолчала, придвинула к себе кружку и отпила глоток чая. Я обратил внимание на то, какие у нее большие натруженные руки, совсем не такие мягкие и нежные, как у моей матери.
– К несчастью, этот бедолага раз или два в год начинает думать, что у него есть шанс.
Пока я переваривал полученную информацию, Кэтлин встала – для этого ей пришлось двумя руками опереться о стол – и, с трудом сдерживая зевоту, сказала, что ей пора будить Ханну. Я понял, что разговор о Лизе закончен. Утренний свет просачивался сквозь окно в кухню, в его лучах лицо Кэтлин, обычно румяное, стало бесцветным. Я подумал о том, через что ей пришлось пройти там, на берегу. Так легко было забыть, что она старая женщина.