«Серебряная кошка», или Путешествие по Америке
Шрифт:
— А вы не побоитесь быть на картинке со мною рядом? — удивилась она. — Ведь про индейцев говорят, что они страшные. Нет?! Я знаю: на ваших землях людей не пугают людьми.
Мы сделали несколько снимков. Рядом оказался один из шести «прикрепленных» к нам русских — Александр Райзин, низенький, плешивый, с выпученными глазами алкоголика; от него и сейчас несло винным перегаром. Александр Райзин — член двадцати шести клубов, почетный председатель всех городских благотворительных контор — словом, общественное лицо города. Он снисходительно заговорил с индианкой. Но она отвечала
— Ве-ли-колепный народ! — объявился Райзин возле автобуса. — Нежный, тихий. А как любит нас?! Индейцы выбрали меня защищать их интересы в правительстве штата.
— А что, самим индейцам это не под силу?
— Нет, знаете, но важно знание законов, ситуаций. Я ведь член двадцати шести клубов. Там скажешь слово, тут попросишь, авось бедным и перепадет кое-что.
Александр Райзин развивал свою точку зрения на защиту прав индейцев так увлеченно, что мы решили не перебивать его.
— Они даже дали мне индейское имя, — закончил он свою речь.
— Как вас называют индейцы?
— Смок Клоуд.
В переводе это означает «Копченая Туча». Александр Райзин даже не чувствовал той иронии, что скрывалась за вторым его именем. А ведь неспроста невесело прозвали «защитника прав индейцев» остроумные апачи из Форта Меты.
Перед въездом на выставку висит рекламка: изображение улыбающейся морды поросенка, и подпись под ней: «Вот это и есть жизнь!» Александр Райзин и тут не преминул пофилософствовать. Неожиданный случай заставил его замолчать. Он раскрыл газету и увидел снимок. Возле большого магазина стояли люди с плакатами, на которых было написано: «Забастовка. Не покупайте в этом магазине, если вам жаль тех, кто зарабатывает слишком мало». Райзин вяло улыбнулся, свернул газету и «случайно» уронил ее за борт открытого автобуса. Копченая Туча, наконец, замолчал.
Делегация так устала от беспрерывного присутствия «шестерки русских», что мы чуть не крикнули «ура», когда нам сказали, что во время полета над Гранд коньоном в самолете их не будет.
Через десять минут полета скрылся в тучах пыли Феникс. Сильный ветер ощутимо покачивал самолет. Пилот Дейл Веллинг, рядом с которым я присел, чтобы сделать из кабины несколько снимков, сказал:
— Гранд коньон — седьмое чудо света. Его глубина около тысячи семисот метров, длина триста восемьдесят километров, а ширина от шести до двадцати семи километров в разных местах. Через час будем на месте.
Величественная картина развернулась вскоре под крылом самолета. Река пробила, прогрызла в желто-бурых, красных, серобелых породах гигантское ущелье. Порода оседала, ломалась, рушился пласт на пласт. Казалось, сильнейшее землетрясение заставило землю не только треснуть, но и закружило в пляске скалы, валуны, а теперь они застыли неподвижно, напоминая то египетские пирамиды, то головы каких-то языческих богов, то осевшие под тяжестью времени крепостные стены с островерхими зубцами по краям.
— Хорошо?! — Дейл чуть послал штурвал вниз, от себя, и самолет «клюнул» в пасть ущелья.
Если бы на берегу пропасти стоял человек и смотрел прямо перед собой, он мог бы не заметить самолет. Гранд коньон образовался на ровном, будто покрытом зеленой мохнатой скатертью леса плато. Дейл отдал рули второму пилоту. Мы вышли с ним из кабины. Он вытер платком капельки пота на лице.
— Кому красота, а кому чортов полет! Самолет большой, только и думай, что зацепишь крылом за горку.
Пилот откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза:
— А в газетах напишут что-нибудь завлекательное: «Пилот Веллинг и все пассажиры искупались в Колорадо по причине отказа моторов». Эх!.. — и Веллинг взглянул в нашу сторону, как будто мы были не те, кто мог искупаться в Колорадо вместе с ним, а те, кто уже диктует сенсацию в газету.
Внизу все еще топорщились скалы. Но мы уже вылетели из основного ущелья. Серая ленточка реки кажется беспомощным ручейком, несильным и наполовину пересохшим. И как это смогла Колорадо устроить такое? Воображение отступало перед вечными грозными силами природы, перед временем. И только вспомнилась какая-то восточная мудрость: «И капля может победить скалу».
На аэродроме нас ждал Копченая Туча. Но ему положительно не везло. Возле аэродромной решетки ходили люди с плакатами: «Забастовка авиационных механиков». Эта забастовка продолжалась долго. Когда мы покидали Америку, она еще не окончилась, хотя к этому времени была уже свернута выставка штата Аризона, где на рекламном щите под мордочкой аппетитного поросеночка было написано: «Вот это и есть жизнь!»
Нет, недаром заехала делегация в Феникс, в провинцию! Нравы и обычаи некоторых представителей американского общества здесь проявлялись более заметно: сказывалось отсутствие дипломатической тренировки.
Завтракали мы как-то вместе с американскими господами. Должен сказать, что среди них не было ни мистера Митчела — председателя городского комитета по приему советских журналистов, ни Ван Дайка, члена комитета. Они остались в нашей памяти более приятными людьми. Завтрак подходил к концу. Вдруг краснощекий мистер, резко пристукнув ладонью по столу, крикнул:
— Эти черные!..
Он выговорил по отношению к негру-официанту нечто такое, чего я не могу повторить в присутствии «серебряной кошки». Анатолий Софронов удивленно взглянул на мистера. За столом стало тихо, — все почувствовали себя неловко, кроме краснощекого. Он продолжал жевать мясо. Софронов обратился к соседу:
— Мы бы хотели прекратить завтрак, так как не желаем сидеть за одним столом с расистом.
— О, я прошу вас не делайте этого! — зашептал американец. — Господина Лея вы не перевоспитаете, а он грубиян и наделает шуму.
А г-н Лей дожевал мясо, прополоскал глотку водой со льдом и обратился к нам:
— Теперь сыграем в карты!
Чтобы деликатно отделаться от предложения, отвечаем:
— Мы гости, и вы не захотите нас обыгрывать…
— О нет, — краснощекий раскачивался вместе со стулом, — я с удовольствием обыграю вас. Я не боюсь брать за карточный долг даже штаны и продаю их. Деньги не пахнут. А я хочу иметь много денег, чтобы покупать все!