Серебряная свадьба
Шрифт:
А р д ь е (раздраженно). Что-нибудь еще ты помнишь?
Д о ч ь. Твою форму… Нашу машину… Черную, длинную, «даймлер». Твой стек!
А р д ь е. Ну!
Д о ч ь. Помню твою флейту. Как ты играл на ней!
А р д ь е. Ты все спутала! (Не сразу.) У нас была другая машина. И я не играл на флейте!
Д о ч ь. Да-да, на ней играл наш садовник, из заключенных…
А р д ь е (перебивает ее). Ты помнишь какого-то садовника и не помнишь меня!
Д о ч ь. Но ты же сжег все свои фотографии! Тогда, перед самым
А р д ь е (жестко). Ты ошибаешься. Я никогда не наказывал Рулли! Я только показывал ему стек, чтобы он знал, кто его хозяин…
Д о ч ь. Да-да, конечно. А этого Дени ты…
А р д ь е (резко). Хватит про него… (Тихо.) Как ты могла запомнить его фамилию!
Д о ч ь (бесхитростно). Жан Дени! Ты же хвастался перед гостями, что такой знаменитый музыкант у тебя вроде второй собаки.
А р д ь е (жестко). А он и был второй собакой. Я вышиб из него дух! Самое главное — дух! Тем стеком! И это был не танец, а болезнь… Пляска святого Витта. Болезнь вырождения.
Д о ч ь. Да, ты возил его с собой как диковинку. И в Мюнхен и в Пруссию. И только здесь, когда уже все было кончено, расстался с ним.
А р д ь е. Да, я послал его в «газенваген».
Д о ч ь. Он плакал? Целовал твои сапоги?
А р д ь е. Нет, он ничего не знал. Я даже налил ему стакан рейнвейна. И он сыграл в последний раз. «Газенваген» уже урчал у ворот. (Тихо.) Он так играл…
Д о ч ь. Я знаю… Это… Не надо! Это как наваждение… На всю жизнь! (Отвернулась.)
Ардье молчит. Тихая, далекая флейта. Моцарт. Переложение для флейты.
А р д ь е (долго смотрит на нее). Поцелуй меня, Лизхен!
Д о ч ь (в растерянности, потом решительно целует его). Это ты! Ты…
А р д ь е. Неужели, кроме какого-то грязного флейтиста, нам нечего больше вспомнить, Лизхен?
Д о ч ь (решилась). Я не могу менять свою жизнь. Мне не на что ее менять.
А р д ь е. Я дочь Августина Ардье…
Д о ч ь (покорно). «Я дочь Августина Ардье…»
А р д ь е. Оберштурмфюрера СС. Коменданта Равенсбрюка.
Д о ч ь. «Оберштурмфюрера СС. Коменданта Равенсбрюка».
А р д ь е. Начальника лагерей Дайтсбурга, Салечюте, Чаровниц…
Д о ч ь. «Начальника лагерей Дайтсбурга, Салечюте…»
А р д ь е (поднимая голос). Начальника гестапо Ноэль-Ноэля!
Д о ч ь (покорнее и тише). «Гестапо…»
А р д ь е. Хочешь, я сниму очки?
Д о ч ь (отшатнулась). Нет! Не надо…
А р д ь е. Боишься?
Д о ч ь. Нет! Чего мне бояться?
А р д ь е (как приговор). Боишься! Все правильно — страх должен был победить все в твоей крови! Все!
Д о ч ь (пытается вырвать руку из его пальцев). Я приду к тебе завтра. Мне обещали! Я приду… Приду! (Бросается к двери, скрывается за ней.)
А р д ь е (после долгой паузы). Я победил! Я доказал! «Правильно, Луцилий! Посвяти себя себе, береги время и не растрачивай его попусту…». (Пауза. Усмехается.) Пусть поищет своего Жана Дени среди тех десяти тысяч в Овернском карьере! (Зло.) Дурацкая бабья память! Откуда что берется! У этой коровы… такие воздушные воспоминания! Такие эльфовы нервы! (Кричит, зная, что его никто не слышит.) Прибежала, чтобы заработать на моей смерти?! Небось уже настрочила пару томов мемуаров? Как же! Суд над папочкой сделает их в десять раз весомее! Гонорар поощутимее! Живые, четкие, красивенькие цифры на ее счете перечеркнут, отрежут, вытравят соляной кислотой любого Жана Дени из ее памяти! О Лизхен. «Она повзрослела, значит, сдалась!» Так, кажется, говорил Сенека. Мудрый циник, стоик! (Кричит.) Авантюрист ты, а не стоик… Это говорю тебе я! Как старик старику!
Снова взрыв музыки, и снова солирующая гневная флейта.
В камеру входит П а с т о р.
П а с т о р. Благословение всевышнему, что он освободил вас из рук террористов!
А р д ь е (с досадой). Не обойтись ли нам сегодня без ритуальных многозначительностей?!
П а с т о р. Мне сказали, что вы хотите принять причастие?
А р д ь е. Я не собираюсь умирать. (Замолчал, добавил.) Но не уверен, что жизнь моя не кончится в любую минуту…
П а с т о р. Я готов.
А р д ь е. Оно будет своеобразным! Мое причастие…
П а с т о р. Постараемся все-таки не оскорбить христианского чувства…
А р д ь е. Если вы… про мои грехи… (Усмехнулся.) То он у меня один. Грех!
П а с т о р (удивленно). Один?
А р д ь е. Да! Один.
П а с т о р. И в чем же он?
Ардье молчит.
Я теряюсь в догадках.
А р д ь е (громко). Да-да! Убийство!
П а с т о р. Одно? У вас?
А р д ь е (тихо). Так отпустите мне этот грех!
П а с т о р (напряженно). Да, это великий грех — отобрать жизнь… Даже одного человека!
А р д ь е. Смотря у какого… человека!
П а с т о р. Не вам, смертному, судить о виновности другого смертного!
А р д ь е (недобро). Вам-то, святой отец, надо знать, что жизнь порой укладывается в узкие рамки — между новыми желаниями и старыми обязательствами!