Серебряная ведьма
Шрифт:
– Может быть, не сильно старался. Опустись немного глубже, футов на шесть, месье Циклоп.
– Мартин! – упрекнула его Мири.
Симон сморщился от обиды и встал.
– Не волнуйся. Меня и хуже обзывали. Простите, мне надо работать.
Он вышел из комнаты и поднялся по лестнице. Мири сердилась на Мартина:
– Догадываюсь, что ты Симона не любишь. Но ты у него в гостях.
– Это просто шутка. Я часто шучу.
– Но прежде ты не был так жесток.
– Я прежде так не ревновал. – Она ничего не ответила, и он добавил: – Теперь твоя очередь, Мири. Следующей фразой должно стать: «Мой
– Это не представление, Мартин.
– Если бы это было представление, то скорее фарс, чем трагедия, – проворчал Мартин. – С тех пор как я сюда приехал, его защищаешь не только ты, но и вся его челядь старается расхвалить мне добродетели Аристида. Какой великий, добрый человек их хозяин, такой справедливый и правильный, щедрый для бедных, защитник вдов и сирот, спаситель беременных коров. Похоже, что из злого Ле Балафра он чудесным образом превратился в святого Симона. Как бы у него голова не закружилась.
Мири устало вздохнула:
– Хотелось бы, чтобы ты понял Симона. Ты даже не представляешь, сколько ему пришлось перенести. Какая у него была жизнь.
– А как насчет моей жизни, Мири? Несмотря на то, что я не жалуюсь, мое детство тоже было не праздник. Незаконнорожденный ребенок, брошенный матерью, не имевший ни малейшего понятия, кто был мой отец. Вырос на улицах Парижа, выжил благодаря воровству и мошенничеству. У него была семья хотя бы до одиннадцати лет.
– Это верно, но тебе повезло встретить в жизни Николя Реми. Муж моей сестры – хороший, благородный человек. Симона спас полусумасшедший охотник на ведьм. Одно только то, что он выжил, – хорошая проверка его характера.
Мартин заерзал на стуле, сильно обиженный.
– Прекрасно! Если в мужчинах тебя восхищает именно это, то я мог бы… мог бы научиться принимать роды у коров.
Неожиданно для себя Мири рассмеялась, представив Волка, обожавшего красивые камзолы и белье из тонкого кружевного полотна, лежащим в грязи и крови в хлеву.
– Я смог бы, – настаивал тот обиженным голосом. – Уже кое о чем подумал. Тебе кажется, что я никогда тебя не слушаю и не знаю, какая ты. Я знаю. Просто я вырос в нищете и поднялся высоко, поэтому мне хочется дать моей возлюбленной самые прекрасные платья, и драгоценности, и красивый дом. Но если хочешь, чтобы я жил в деревенском доме на острове Фэр, я сделаю это не задумываясь.
– О Мартин. – Она потянулась через стол и коснулась его руки. – Тебе все ужасно надоест уже через две недели.
– Нет, не надоест, – не сдавался он. – Не надоест, потому что я буду с тобой.
Мири только грустно улыбнулась и покачала головой. Она знала этого человека гораздо лучше, чем он себя.
– Больше всего я жалею о том, что случилось в тот день, когда я сняла кулон. Боюсь, что я потеряла друга.
Он нежно улыбнулся ей, взяв за руку и едва коснувшись ее губами.
– Нет, он все еще здесь. Что бы ни случилось, Мири, обещаю тебе: я твой вечный друг.
Удаляясь по лестнице в крепость своей спальни, Симон услышал тихий смех Мири, в ответ на какую-то шутку Ле Лупа. Этот человек был полон очарования, умел заставить окружавших его людей улыбаться и смеяться, а не бежать в страхе. Когда-то и Симон был таким.
Несмотря на враждебность,
Он взглянул в зеркало над рукомойником, безнадежно разыскивая хотя бы намек на красивого, беззаботного юношу, каким был когда-то. На него смотрела усталая, злобная физиономия человека, чье лицо было изуродовано так же, как и его душа.
В этой комнате, как ни в какой другой, к Симону приходили мечты, которые он никогда не признавал до этого момента, надежды, которые он вложил в стены дома, когда строил его.
Комната и кровать были слишком велики для одинокого человека, они кричали о присутствии женщины, жены, которую он мог бы обнимать в холодные зимние ночи, где бы она могла уютно примоститься у окна, вышивая и мечтая. Место рядом с кроватью отлично подошло бы для детской кроватки…
Но здесь уже стояло нечто наполненное горькими воспоминаниями о его прошлом – сундук, который он редко открывал. Здесь хранились все записи, дневники и журналы, которые он старательно вел, когда самонадеянно верил, что охота на ведьм чрезвычайно важна. Он перестал вести журналы много лет назад, когда захотел позабыть, не вспоминать те суды, свидетелем которых был.
Дневники изобиловали злобными записями жестокого и злого человека. Он стыдился, что был таким, и боялся стать им снова. Сундук казался ему ларцом Пандоры, мирового зла, к которому он когда-то принадлежал. Но теперь в сундуке можно было найти необходимые ему ответы, поэтому оставалось лишь открыть его.
Симон поднял крышку и начал рыться в многолетних мрачных воспоминаниях, в делах, которые он вел. В голову пришла мысль о том, сколько еще ошибок он совершил помимо нападения на остров Фэр.
Многие записи более раннего периода были утрачены в огне гостиницы «Шартр». Позднее он пытался восстановить их, полагаясь только на свою память. Он просматривал журналы, пока не нашел тот, где говорилось о последних днях в гостинице «Шартр». Раскрыв журнал, он начал читать с большим стыдом, потому что в те дни был далек от справедливости. Записи были мрачные, полные горечи, мстительности в отношении к Ренару, злости к Мири за то, что она вселяла в него слабость, вины за предательство ее доверия и попыток оправдать себя.
Тогда в Париже он занимался допросами сотен людей, предлагая деньги всем, кто готов был донести на колдунов. В то время он льстил себя сознанием, что этот метод был гораздо более справедливым и законным.
В отличие от своего хозяина, он никого не пытал, чтобы добыть сведения, использовал только легкие средства, правильный опрос, запугивание и подкуп.
Он с сожалением узнал, что есть люди, готовые всего за копейку продать собственную мать. Знаменательным был случай, когда одна женщина предала Габриэль Шене.