Серебряная заря
Шрифт:
Лоренцо показал ей все. Он знал здесь все и всех: каждого работника по имени, каждый товар.
— Как тебе удается все это запомнить? — спросила Эллери, когда они поднимались на старомодном лифте.
Лоренцо пожал плечами:
— Это моя работа — знать все. — Он помолчал. — Я начинал рассыльным у директора одного универмага, мальчиком на побегушках. Наблюдал там за всем и видел и ненужные потери, и коррупцию, и алчность. И уже тогда понял, что хочу открыть что-то лучшее, что прославляло бы красоту и не вызывало у тебя чувства стыда. — Он смущенно засмеялся. Эллери никогда не слышала
В течение дня Лоренцо показал ей все отделы универмага «Де Люка» и ни разу не предложил что-то купить. Эллери знала, что это было намеренно. Он хотел, чтобы она не чувствовала себя любовницей. Настоящий подарок Лоренцо сделал ей тем, что подарил свое время, самого себя.
И это вызывало ее любовь к нему. Любовь. Запретное слово, которого она боялась.
В конце дня они вернулись в отель, утомленные, со стертыми ногами, счастливые. Лоренцо заказал еду в номер, и они поели в гостиной при свечах. Они не слишком много разговаривали, потому что оба понимали, что слова могут разрушить хрупкую связь, которая возникла между ними, тонкую и нежную.
Когда Лоренцо взял ее за руку и повел в спальню, она пошла за ним, не задавая никаких вопросов. Просто пошла.
Они занимались любовью молча, неспешно. И это казалось самым чистым средством общения: союз тел, мыслей, сердец.
Лежа потом в его объятиях, Эллери не позволила себе сомневаться, задаваться вопросами, сожалеть. Она просто лежала, прислушиваясь к их дыханию. Даже ритм дыхания был у них одинаковым. И она позволила себе успокоиться.
На следующее утро они уехали из Милана в серебристом «порше» Лоренцо. Часа через два Лоренцо свернул с шоссе на узкую дорожку, пролегающую среди залитых солнцем холмов Умбрии, окрашенных сейчас в красновато-коричневые и желтые цвета осени.
— А куда именно мы едем? — спросила Эллери.
— В одно палаццо вблизи Сполето, — ответил Лоренцо. — Это мой дом в некотором роде.
Спустя еще час он наконец свернул на длинную, окаймленную деревьями дорогу. В конце этой аллеи Эллери увидела изумительное палаццо. Две дюжины окон ослепительно сверкали на солнце.
«Так вот где вырос Лоренцо!» — подумала она, когда он остановил машину и выключил двигатель. Под его ногами захрустел гравий, когда он обошел машину, чтобы открыть дверцу с ее стороны.
— А сейчас тут кто-то живет? — спросила Эллери, идя вслед за Лоренцо к главному входу. Место казалось странно необитаемым, окна пустыми, и, хотя здание было в отличном состоянии, все выглядело стерильным и бесплодным. Безжизненным.
— Нет. — Лоренцо достал из кармана ключ и отпер дверь. Эллери услышала частое пиканье охранной сигнализации, прежде чем он отключил ее. — Входи, — сказал он с какой-то кривой улыбкой, — в мой Мэддок-Манор.
Эллери шагнула в устремленный вверх холл, пол которого был выложен блестящими мраморными черно-белыми плитками. Над ее головой огромная хрустальная люстра сверкала в лучах солнца, льющегося сквозь ромбовидное оконное стекло над входной дверью. Она коротко засмеялась:
— Ничего общего с Мэддок-Манором.
— Я сказал это фигурально, — ответил Лоренцо. Он бросил ключи на мраморную столешницу столика, стоящего у дверей, и огляделся. — Представляешь, я ведь никогда тут раньше не был.
— Что? — повернулась к нему Эллери, открыв рот от изумления. — Разве это не твой дом? — Но еще произнося эти слова, она поняла, что у Лоренцо не было никакого дома. Он жил в отелях — временных, безличных, роскошных.
— Это дом моего отца, — уточнил Лоренцо. — Он умер три года назад, тогда я и купил его. — Его губы скривились в каком-то подобии улыбки, хотя выражение лица все еще пугало Эллери. Оно было таким мрачным, в нем было столько боли! — Наши отцы, понимаешь ли, были очень похожи…
— Лоренцо… как?.. — Эллери неуверенно замолчала.
— Пойдем, — сказал он все тем же горьким голосом. — Посмотрим, какой вклад внесли сюда мои деньги. — Он направился широкими шагами к одной из гостиных, и Эллери неуверенно последовала за ним.
Лоренцо ходил по гостиной, критически рассматривая бесценный антиквариат и произведения искусства. Эллери остановилась на пороге и обвела взглядом комнату. Все вокруг сияло чистотой. Повсюду царил полный порядок. В воздухе был разлит лимонный аромат средства по уходу за мебелью. Создавалось впечатление, что уборщица только что вышла из комнаты.
И при этом Лоренцо никогда не жил здесь? Никто не жил?
Эллери это показалось странным.
— Лоренцо, в чем дело? Почему ты никогда не жил здесь?
Лоренцо встал перед картиной Гогена, очень похожей на подлинник, и с минуту внимательно рассматривал ее.
— Неплохо, похоже…
— Лоренцо…
— Я никогда не жил здесь, потому что мне этого никогда не разрешали, — сказал он на удивление спокойно. — Это был дом моего отца… а он не признавал меня своим сыном.
Эллери выдохнула:
— Что ты…
— Видишь, у меня все иначе, — произнес Лоренцо со странной улыбкой. — Но столь же отвратительная история. Моя мама была любовницей моего отца.
От акцента, который он сделал на этом слове, Эллери вздрогнула.
Это всего лишь слово…
Не было ли это причиной того, что он так думал? Причиной того, что он не подпускал к себе близко никого? Кровь прилила к ее лицу, когда она подумала обо всех убийственных вещах, которые говорила о любовнице собственного отца и сыне этой любовницы.
Тот был таким, как Лоренцо. Счастливее, чем Лоренцо, потому что, по крайней мере, сын ее отца был признан. Любим. А Лоренцо, что отчетливо поняла сейчас Эллери, не был.
— И что произошло? — прошептала она.
Лоренцо пожал плечами:
— Моя мама работала здесь, на кухне. Классическая история, правда? — Он коротко засмеялся, но Эллери почувствовала его внутреннюю боль. Почувствовала, что отказ его отца ранил его не меньше, чем предательство ее собственного родителя. Он тоже пережил предательство и переживал его сейчас, и эта мысль наполнила ее неожиданной глубокой грустью. — Она забеременела, и ее… отпустили на все четыре стороны. Отец дал ей немного денег. — Его губы дрогнули. — Он не поселил ее в каком-нибудь милом маленьком домике в Колчестере. Он не проводил дни рождения или рождественские праздники с другой своей маленькой семьей. И, боюсь, никаких праздничных снимков не делалось.