Серебряные коньки
Шрифт:
Ханс взглянул на мать. Молодой Хоогсвлейт умер пять лет назад, Ян Кампхёйсен сидел в тюрьме в Амстердаме.
– Да, они, разумеется, помогли бы нам по мере сил, – сказала тетушка Бринкер, уклоняясь от прямого ответа, – если бы мы попросили их. Но Ханс был так занят работой и учением – некогда ему было искать твоих товарищей!
– Работой и учением… – задумчиво протянул Рафф. – Неужели они умеют читать и считать, Мейтье?
– Ты только послушай их! – ответила она с гордостью. – Они успевают
– Ну-ка, сынок, помоги мне немножко, – перебил ее Рафф Бринкер. – Лучше мне опять прилечь.
Глава XXXVIII
Тысяча гульденов
Глядя сегодня вечером на скромный ужин в домике Бринкеров, никто и не заподозрил бы, какое изысканное угощение спрятано неподалеку. Ханс и Гретель, уплетая по ломтю черного хлеба и запивая его чашкой воды, мечтательно поглядывали на посудный шкаф, но им и в голову не приходило отнять хоть крошку у отца.
– Он поужинал с удовольствием, – сказала тетушка Бринкер, кивнув в сторону кровати, – и сейчас же заснул. Ах, бедняга, не скоро он окрепнет! Ему до смерти хотелось опять посидеть, но, когда я притворилась, будто соглашаюсь и готова поднять его, он раздумал… Помни, дочка, когда у тебя самой будет муж – хотя до этого, может быть, еще далеко, – помни, что тебе не удастся им верховодить, если ты станешь ему перечить. «Смирная жена – мужу госпожа»… Постой! Постой! Не глотай большими кусками, Гретель! С меня хватило бы двух таких кусков на целый обед… Что с тобой, Ханс? Можно подумать, что на стене у нас завелась паутина.
– Да нет, мама, просто я думал…
– О чем думал?.. Ах, и спрашивать нечего, – добавила она изменившимся голосом. – Я сама только что думала об этом самом. Да-да… нечего стыдиться, что нам хочется узнать, куда девалась наша тысяча гульденов, но… ни слова отцу об этих деньгах. Ведь все и так ясно: он ничего о них не знает.
Ханс в тревоге поднял глаза, опасаясь, как бы мать, по обыкновению, не разволновалась, говоря о пропавших деньгах. Но она молча ела хлеб, откусывая маленькими кусочками, и с грустью смотрела в окно.
– Тысяча гульденов… – послышался с кровати слабый голос. – Да, они, наверное, очень пригодились тебе, вроу, в эти долгие годы, пока твой муж сидел сложа руки.
Бедная женщина вздрогнула. Эти слова окончательно погасили надежду, засиявшую в ней с недавних пор.
– Ты не спишь, Рафф? – спросила она срывающимся голосом.
– Нет, Мейтье, и я чувствую себя гораздо лучше. Я говорю, что не напрасно мы копили деньги, вроу. Хватило их на все эти десять лет?
– Я… я… у меня их не было, Рафф, я…
И она уже готова была рассказать ему всю правду, но Ханс предостерегающе поднял палец и прошептал:
– Не забывай, что говорил нам меестер, – отца нельзя волновать.
– Поговори с ним, сынок, – откликнулась тетушка Бринкер, вся дрожа.
Ханс подбежал к кровати.
– Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, – сказал он, наклоняясь к отцу. – Еще день-два – и ты совсем окрепнешь.
– Да, пожалуй… А надолго ли хватило денег, Ханс? Я не слышал, что ответила мать. Что она сказала?
– Я сказала, Рафф, – запинаясь, проговорила тетушка Бринкер в отчаянии, – что их уже нет.
– Ничего, жена, не расстраивайся! Тысяча гульденов на десять лет не так уж много, да еще когда надо воспитывать детей, зато вы на эти деньги жили безбедно… Часто ли вы болели?
– Н-нет… – всхлипнула тетушка Бринкер, вытирая глаза передником.
– Ну, будет… будет, женушка, чего ты плачешь? – ласково промолвил Рафф. – Как только я встану на ноги, мы живо набьем деньгами другой кошелек. Хорошо, что я все рассказал тебе про них, перед тем как свалился.
– Что ты мне рассказал, хозяин?
– Да что я эти деньги зарыл. А мне сейчас приснилось, будто я не говорил тебе об этом.
Тетушка Бринкер вздрогнула и подалась вперед. Ханс схватил ее за руку.
– Молчи, мама! – шепнул он, торопливо отводя ее в сторону. – Нам надо вести себя очень осторожно.
Она стояла стиснув руки, едва дыша от волнения, а Ханс снова подошел к кровати. Дрожа от нетерпения, он проговорил:
– Это, наверное, был неприятный сон. А ты помнишь, когда ты зарыл деньги, отец?
– Да, сынок. Это было перед рассветом, в тот самый день, когда я расшибся. Накануне вечером Ян Кампхёйсен что-то сказал, и я заподозрил, что он не очень-то честный человек. Он один кроме твоей матери знал, что мы скопили тысячу гульденов… И вот в ту ночь я встал и зарыл деньги… Дурак я был, что усомнился в старом друге!
– Бьюсь об заклад, отец, – сказал Ханс, посмеиваясь и знаком прося мать и Гретель не вмешиваться, – что ты сам забыл, где ты их закопал.
– Ха-ха-ха! Ну нет, не забыл… Спокойной ночи, сын мой, что-то меня опять ко сну клонит.
Ханс хотел было отойти, но не посмел ослушаться знаков, которые ему делала мать, и сказал мягко:
– Спокойной ночи, отец!.. Значит, как ты сказал? Где ты зарыл деньги? Ведь я был тогда совсем маленький.
– Под молодой ивой за домом, – проговорил Рафф Бринкер сонным голосом.
– Ах да… К северу от дерева – ведь так, отец?
– Нет, к югу. Да ты и сам небось хорошо знаешь это место, постреленок… Ты, уж конечно, там вертелся, когда мать отрывала деньги. Ну, сынок… тихонько… подвинь эту подушку… так. Спокойной ночи!