Серебряные крылья
Шрифт:
Мы все вместе, все одно целое. Не знаем, кто сидит за штурвалами бомбардировщиков, может
быть, и не увидимся никогда, но от этого нити, связывающие нас, не слабеют.
С тревогой и волнением следим мы за ними, выполняющими главную задачу. Так болеешь за
родного брата, друга, попавшего в опасность.
А о чем, интересно, думают они? Наверное, о нас: «Не бросайте нас, ястребки, и мы выполним
приказ — сбросим бомбы туда, где укрылся враг. Если же вы потеряете нас,
бомбы, только мало кто вернется из нас домой». Да, такие объекты всегда хорошо прикрыты
истребителями.
Что-то слева внизу вспыхнуло и загорелось ярким пламенем. Шлейф черного дыма потянулся
острием к земле. Горел самолет. Наш или не наш? На этот вопрос ответить было трудно. Амплитуда
колебания по высоте еще больше увеличилась. Мовчан непрестанно менял высоту и маневрировал по
курсу.
Опять поймал себя на том, что «выжимаю сок из ручки». Чуть ослабил нажим, и вдруг впереди
мелькнул острокрылый, тонкий «мессершмитт». Даже не он промелькнул, а черно-желтые кресты в
сужающейся хвостовой части фюзеляжа.
Ненависть к этому кресту возникла внезапно, бурно, ожесточенно. Эти кресты зашли слишком
далеко на восток. Они чернели на бомбардировщиках, сбитых над Москвой. Они бомбили нашу столицу,
бомбили мирных советских жителей... Захотелось немедленно развернуться в сторону врага.
А Мовчан покачал крыльями слева направо: «Внимание, следи за мной». И этот сигнал позвал за
командиром. Мовчан резко развернулся влево, крен был, пожалуй, больше 60°. В глазах потемнело. Но
при этом стали хорошо видны внизу земля, железная дорога и станция с расходящимися, потом
смыкающимися в одну линию узкими двойными полосками — путями. Станция то темнела, то
вспыхивала какими-то серыми, иногда черно-багряными клубами дыма и огня.
— Балабаново! Цель накрыта! Молодцы бомбардировщики!
Приятное чувство выполненного долга немного успокоило нервы. Ручка снова разжата.
Но где же бомбардировщики и почему мечется Мовчан? Где противник и чьи это снаряды рвутся
вокруг?
Это самые трудные минуты боя, когда чувствуешь опасность, а откуда она грозит — не видишь,
просто не можешь понять, потому что не хватает знаний, опыта.
Легко усвоить истину: «Ищи врага! Если он найдет тебя первым — ты проиграл бой». Но вот я
вижу врага — он проносится левее внизу и летит прямо на одного из бомбардировщиков. Нужно
атаковать его, не допустить к группе. Но Мовчан резко разворачивается вправо и атакует другого. Это
тоже враг, и мы с Барабашем идем за командиром.
Мовчан дал очередь из пулеметов. Огненные трассы рассекают воздушное пространство
вонзаются в осиное тело «мессершмитта». Самолет вспыхивает и падает вниз.
Все это мгновенно проносится перед глазами, словно видение. Мовчан уже пикирует к
бомбардировщикам. Проскакивает пара с красными звездами. Парой вылетали Романенко и Алхимов.
Наверное, это они открыли стрельбу. Трассы от пуль сверкают серебристыми полосами, и еще один
стервятник находит свою могилу на подмосковной земле.
Барабаш отстал на развороте, его совсем не видно. Где он, почему Гриши не видно?
Мовчан маневрирует по курсу и высоте. Крутит, крутит, пожалуй, сильнее, чем Чуфаров между
Коломной и Рязанью.
Бомбардировщики развернулись на восток и невозмутимо, плавно, медленно пошли к линии
фронта.
А воздушный бой не затихает. Непонятный для меня бой. Ничего не разберу, где свои, где
противник. Вижу впереди Мовчана, а иногда звезды других своих истребителей и даже черно-желтые
кресты. Рука на гашетке пулеметов. Готов к стрельбе каждую секунду. Но по-настоящему никто не
«подворачивается», и я ношусь за Мовчаном словно угорелый.
Правда, где-то в глубине сознание подсказывает, что действуешь правильно: от ведущего не
отстаешь и надежно его прикрываешь. А он обязан сбивать и отбивать врага. Мовчан действует
инициативно. Но мне все-таки как-то не по себе. Большой палец на гашетке, а бить некого да и некогда.
Сколько разворотов, снижений, горок, сколько переворотов, да таких неправильных, что в глаза
сыплется пыль и грязь с пола кабины.
Где Барабаш, где остальные? Опять впереди крест.
Мовчан стреляет, стреляет, но вот он уменьшил обороты мотора, и (наконец-то!) я догнал его,
вздохнул и даже успел заметить бомбардировщиков и истребителей с красными звездами.
Атака отбита. Мы чуть-чуть обогнали нашу группу справа. А этого делать нельзя. Нужно быть
справа сзади. Мовчан прибрал обороты мотора.
Где же Барабаш?
Небольшой отворот вправо: вокруг самолета появились светлая трасса и маленькие-маленькие
шарики от взрывов. Эрликон! Автоматическая пушка «мессершмитта». Но откуда он? Где он? Нужно
резко отвернуть, отвернуть!
Вдруг в кабине треск, грохот, гарь... Кабина словно разлетелась вдребезги, а тебя кто-то ударил по
голове...
Нужно покинуть самолет, расстегнуть ремни и выброситься с парашютом! Нужно, нужно...
Руки и ноги что-то делают, уже не подчиняясь голове, подсознательно выполняют заученное ранее
на земле. Туман застилает глаза. «Конец...» — мелькает в сознании.