Серебряный меридиан

Олломоуц Флора

Они разложили уже приготовленные ингредиенты для пиццы

по неаполитанскому рецепту на удлиненные лепешки.

— Значит, после Италии ты продолжаешь жить по-флорентий-

ски? — спросил Джим.

— Что касается кухни, да. Наша еда, откровенно говоря, кажется

мне тяжеловатой.

Она достала бутылку сухого красного вина.

— Знаешь, на какое вино похожа ты?

— На какое?

— На Марсалу?

— Почему?

— Это крепкое красное сицилийское

вино. Наподобие мадеры, но слаще — с очень специфическим вкусом. Раньше, чтобы при-

дать ему этот вкус, в него добавляли немного вываренной кора-

бельной смолы.

— Интересно. Образно. Надо подумать.

— Это «Что на что похоже» — любимая игра и театральная при-

вычка, — добавил он.

Он смотрел на нее. Она молчала. Потом сняла со стола проти-

вень и поставила его в духовку.

— Полчаса у нас есть. Кофе?

— Да.

И снова она стояла перед ним, прислонившись к столу и сложив

на груди руки, словно давая понять, что он может чувствовать себя

свободно. Он сидел, казалось, спокойно, продолжая вертеть в руках

пробку, только что свинченную со штопора, но нарастающая дрожь

не позволяла ему встать. Он на секунду закрыл глаза, чтобы приглу-

шить волнение. Идя сегодня сюда, он понимал, что его ожидает. Уже

во время их встреч в театре он чувствовал, что вот-вот настанет мо-

мент, когда он не сможет преодолеть притяжение и не отпустит ее.

Домашняя и теплая атмосфера его рабочего кабинета соединяла их

быстрее, чем они осознавали. Общие идеи и наметившиеся про-

екты, а главное, интерес и взаимная симпатия влекли их друг к другу, 106

ЧАСТЬ I. ГЛАВА X

и притяжение становилось все нежнее и горячее. Понимая, что не

станет сопротивляться своим желаниям, Джим все же не хотел, чтобы это произошло в театре, который мог бы выглядеть вынуж-

денным пристанищем торопливых любовников. Сегодня он прика-

зал себе подчиниться ее желаниям. Что она захочет, то и будет. Он

последует за ней. «Я научу тебя тому блаженству, которого не заме-

няет ласка. Ты ж надо мной, как хочешь, верховенствуй, во мне пе-

чаль послушного подпаска»*.

Поставив на стол чашки с обжигающим кофе, она села напротив

него. Он сделал глоток.

— Ух… какой крепкий. И… необычный вкус.

— Это бичерин.

— Что?

— Он сварен по-турински.

— Как это?

— В нем есть горький шоколад.

Джим усмехнулся.

— Что?

— И тоже, как Марсала — похоже на тебя.

— «Ты есть то, что ты ешь».

— Это верно. Оказалось, тебя невозможно найти в Интернете, почему? — он сменил тему.

— Я предпочитаю быть подальше от посторонних глаз.

— Но ведь ты работаешь перед микрофоном, фактически перед

публикой, на глазах у всех. В твоем случае — на слуху у всех.

— Да. Знаешь, когда ты на сцене, это не значит, что ты готов отве-

чать на пустые вопросы и спорить ни о чем. Сцена и микрофон за-

щищают от ненужной информации. Интернет — другое дело.

— Парадокс, но правда, — согласился Джим. — Поэтому ты взяла

псевдоним?

— Виола — мое настоящее имя. Второе — Фрея — мне нравится

меньше, а Кальбфелль — моя девичья фамилия. Она с трудом про-

износится и всегда коверкается. У меня, почему-то, все не просто —

это я об именах.

— Интересно, что означает твоя фамилия?

— Телячья шкура — по-немецки.

* Пастернак Б. Enseignement (фр. «Обучение»).

107

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

— Это любопытно… — он сделал паузу. — В елизаветинское время

из телячьих шкур делали пергамин. Думаю, тебя удивит, что в моей

библиотеке в Норфолке висит работа твоего однофамильца.

Правда его звали на французский манер — Виллан. Это означает

то же самое, что велень, телячья шкура.

— Ведута Венеции? Джим, значит, она действительно суще-

ствует? И принадлежала Джеймсу Эджерли?

Он кивнул.

— Да. И он действительно работал в издательстве Ричарда Филда.

Виола глубоко вздохнула и посмотрела так, будто увидела горизонт.

— Джек Эджерли получил копию венецианской гравюры в пода-

рок. Он сам — автор нашего фамильного экслибриса. Я долго вчи-

тывался в сонеты и пьесы. Они сказали о многом.

Виола повернулась, будто хотела что-то взять, но вдруг поло-

жила руку ему на плечо, ласково погладила и быстро отошла. Он

выдохнул и, неловко взяв со стола стаканы и бутылку, спросил:

— Ну, как там дела? Готово?

— Думаю, да.

— Тогда меняемся — мне горячее, тебе — горячительное.

— Ты — рыцарь!

Джим осторожно вытащил противень и, перекладывая пиццы

на большие подогретые тарелки, засмеялся и сказал:

— Он не знает страха. Он не знает упрека. Он вообще ничего не знает.

— Не кокетничай!

— Как можно, что ты!

Они поднялись наверх. Здесь она предложила ему сесть за пись-

менный стол, а сама, шагнув босой ногой на кресло у стола, по-ту-

рецки устроилась в нем.