Серебряный меридиан
Шрифт:
— Вот! Слышала? Слышала? — Уилл победоносно вскинул голову
и тут же получил легкий подзатыльник от матери.
— Нет же! — глаза Эльмы сверкнули обидой и решимостью. — Вот
смотрите — вы сейчас увидите! Сейчас!
Она побежала наверх в комнату братьев.
Уилл посмотрел на мать. Та пожала плечами.
— Не знаю, что она теперь придумает. Будем надеяться, бороду
себе не наклеит.
Уилл расхохотался, но Мэри не очень-то и ошиблась.
Прикрыв
вати Уилла небольшого сундука, в котором хранилась его одежда.
Надоели ей девичьи юбки и шнуровки. Довольно! Девочки не бы-
вают такими сильными и ловкими, как она. Вытащив рубашку, штаны и жилет, она сбросила платье и торопливо переоделась. Ей
всегда хотелось быть в точности такой же, как Уилл. И чудо про-
изошло. Теперь она почувствовала себя мальчиком. Покрутилась, широко распахнув руки, задыхаясь от счастья и свободы. Она вы-
скочила из комнаты и сбежала вниз по лестнице с криком:
— Я — Уилл!
— Мистрис Мэри! Все смотрите! Я — Уилл!
Мэри поймала ее у двери на кухню и отправила сына наверх, приказав не высовываться.
— Голову с тобой потеряешь!
— Мистрис Мэри, зовите меня тоже Уилл! Смотрите, я — как он!
— Как же я тогда смогу отличить тебя от него?
— Ну… как… — Эльма задумалась.
— Послушай меня, — Мэри присела на корточки перед дочерью.
143
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— Тебе подобает носить женское платье, потому что ты девочка.
Понимаешь?
— Но ведь имя у меня мужское! Виль-гельм-ина.
— У тебя женское имя. Оно происходит от имени твоего Святого
покровителя и заступника. Ты — девочка, вот когда вырастишь, бу-
дешь женщиной. Бог создал мужчину и женщину и дал им мужские
и женские имена. Ты должна немедленно переодеться и никогда
больше не делать этого! Это очень большой грех! Благодари
своего Святого заступника, что сейчас тебя никто, кроме меня
и Уилла, не видит! Ты поняла?
Мэри впервые говорила так строго. Эльма притихла.
— Поняла, — едва слышно проговорила она.
— Вот и молодец! Иди и переоденься.
— Мистрис Мэри, можно я скажу?.. Я не хочу быть Эльмой…
— А кем ты хочешь быть?
— Я знаю другое имя, — Эльма говорила все так же тихо. — Виола.
Мэри молчала довольно долго.
— Давай заключим с тобой уговор, — наконец, сказала она. — Я
разрешу всем называть тебя Виолой, а ты никогда не будешь наде-
вать одежду Уилла.
Глаза девочки загорелись.
— Не буду!
— Вот и ладно. А теперь иди, помолись и попроси у Господа
прощения.
В штанах и рубашке было очень хорошо. Но имя Виола было
лучше, чем рубашка. Впервые Эльма услышала его, когда Уилл по-
вторял ей урок грамматики. Это было самое прекрасное имя на
свете! Самое красивое! Теперь ей не придется мучиться со своим
нынешним именем, которое она терпеть не могла. Пока Мэри го-
ворила о женских и мужских именах, Эльма вдруг подумала, что
одежду люди меняют, а имя не снашивается, оно остается навсе-
гда. Это было ее первым мгновенным интуитивным прозрением.
Мэри перекрестилась, когда Эльма убежала. Она вспомнила, как
испугалась, увидев девочку в мальчишеской одежде, и ругала себя
за малодушие. В доме и так этого ребенка считали странным. Она
действительно ни характером, ни поведением, ни сообразитель-
ностью не походила на других девочек ее возраста. А уж ее сход-
ство с их старшим сыном и подавно настораживало не одного
144
ЧАСТЬ II. ГЛАВА III
только Джона. И вот теперь эта причуда с одеждой и именем. Уж
лучше дать ей другое домашнее имя, думала Мэри, чем повод для
сплетен или дурной славы. Что ждет ее дочь, когда она повзрос-
леет? Куда приведет ее непокорный нрав? Ей оставалось только
молить Бога о даровании ей самой мудрости и терпения, а дочери —
чистоты сердца и ясного разума.
Как Джон ни старался добиться, чтобы Виола знала свое место, ничего не получалось. Их с Уиллом проделки только забавляли
всех в доме — подмастерья подхватывали их словечки и песенки, женщины восторгались их играми и небылицами. Это и беспо-
коило Джона. Он все ждал подвоха и был уверен, что все эти ра-
дости однажды обернуться бедой. И все из-за девчонки. Что-то
в ней было не так. Особенно его пугала поразительная схожесть
с Уиллом. Словом, все, чем Виола радовала всех обитателей его
дома, для Джона оставалось причиной мрачных предчувствий.
Тем временем Уилл по-прежнему посещал школу. Он уходил туда
к шести утра летом, а зимой — к семи, слушал учителя и отвечал уроки
до одиннадцати, бежал домой обедать и в час возвращался к звонку, чтобы к пяти часам в теплое и к шести часам в холодное время года
вернуться домой. По мнению Джона, дома парень много бездельни-
чал. Он отлынивал от работы в мастерской, не слушал наставлений
и не выполнял его приказаний. Вместо этого он болтал с Виолой обо
всем, что происходило в школе. В этой болтовне можно было услы-