Серебряный меридиан
Шрифт:
что? — она задержала на нем взгляд и прошептала: — Я не чув-
ствую себя виноватой.
В эту минуту Уилл понял, что жизнь вернулась к ней, и пусть
пока только этим робким признанием.
— Я вот что заметил, — сказал он. — Это странно, но когда ты мол-
чишь, я знаю, о чем ты думаешь.
— Глядишь, и тебя обвинят в колдовстве, — с горькой усмешкой
ответила она.
— Кто знает? — пожал он плечами. — Лучше послушай это.
Он достал из кармана сложенный лист и прочел:
Уж
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль ее судить
Должно не наше, а чужое мненье.
Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.
Я — это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,
И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!*
Это был первый сонет, прочитанный Уильямом вслух.
Впервые сонеты вошли в их жизнь с книжечкой «Песни и со-
неты» Уайета и графа Сарри, которую принес им Ричард. Они
влюбились в этот нежный, ровный, словно человеческая речь, ритм, в эти четырнадцать строк, позволявших высказать все
самое сокровенное.
* Шекспир У. Сонет 121 (пер. С. Маршака).
183
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— Оставь это мне! — попросила Виола. — Пожалуйста!
— У меня есть еще кое-что.
Это была поэма о том, как Коллатин, хваливший перед Таркви-
нием красоту своей жены — Лукреции, тем самым невольно навлек
на нее беду. Тарквиний обесчестил Лукрецию. Уильям читал мед-
ленно. Виола слушала, и все что случилось с ней, всплывало в па-
мяти. Она узнавала свою наивность, когда приняла корыстный
интерес к себе за сочувствие, вкрадчивость и деликатность
вначале — за нежность, бессердечие — за мужество.
В разговорах с братом она вспоминала, как, запершись наверху, читала Библию в надежде найти себе оправдание и убедить себя, что сможет пережить свое падение. Ей казалось, что страдания
Иова и пророков помогут ей смириться со своим уделом. Но
тщетно. Теперь она слышала:
Мысль о страданьях ближних, может быть,
Способна облегчить... А излечить?
Она узнавала каждое слово убивавших ее сомнений.
Все, что читал Уилл, она могла слово в слово сказать о себе. Ее
глаза были сухими, она сидела, окаменев, только губы беззвучно
повторяли за ним каждое слово.
Никто цветок увядший не корит,
А все бранят разгул зимы морозной.
На жертву ль должен пасть позор и стыд?
Нет, на злодея. Не карайте грозно
Ошибки женщин. Рано или поздно,
Все зло исходит от владык мужчин,
Винить подвластных женщин нет причин*.
— Уилл! — она потянулась к нему, обняла за шею и сказала: Но жалостью своей, о милый друг,
Ты лучше всех излечишь мой недуг!**.
* Шекспир У. Лукреция (пер. В. Томашевского).
** Шекспир У. Сонет 111 (пер. С. Маршака).
184
ЧАСТЬ II. ГЛАВА V
Весной Уилл поступил на службу в контору Генри Роджерса, сек-
ретаря городской корпорации Стратфорда, на должность помощ-
ника адвоката. И вернулся к Энн. Энн Хэтэуэй.
Месяц Энн держала оборону крепости. Два года назад она влюбилась
в этого наглого мальчишку, как девчонка, и была счастлива с ним в их
потрясающей первой любовной игре. Но в который раз парень был
да вдруг уплыл. Писал, правда. Читать она могла. Писать не научилась.
Теперь он не давал ей прохода. Осада длилась недолго. Прибли-
жался конец апреля — время судьбоносных событий его жизни.
В день своего восемнадцатилетия Уилл был прощен. Он сиял.
— А что это ты веселишься? — спросила Виола.
Он, пританцовывая, крутился перед ней.
— Ненавижу, когда ты застишь свет.
— Как ты сказала?
— Ненавижу!
— «Я ненавижу», — но тотчас она добавила: «Не вас!»
— Она — это кто?
— «Она» — это добрая, в отличие от тебя, толстая, в отличие от
тебя, и веселая, в отличие от тебя, — лучшая на свете Энн.
— Ступай! Сластолюбец!
— Ступаю. На, прочти.
Виола взяла листок из его руки.
Я ненавижу, — вот слова,
Что с милых уст ее на днях