Серебряный остров
Шрифт:
Вернувшись из экспедиции, он прежде всего побежал к Валюхе, чтобы рассказать о поисках Серебряного острова, похвастать мрамором и слюдой. Ворвался в комнату — и не узнал Валюху. Перед зеркалом стояла незнакомая девушка: маленькая, но совсем уже взрослая, яркое платье с цветочками, новые сапожки на каблуках, а вместо косичек — модная рыжеватая копна. И шпильки во рту, как у легкомысленной Маринки.
Она обернулась равнодушно и проговорила сквозь шпильки:
— Когда входишь к девочкам, стучать надо.
— Да ты что, Валюха, в своем уме? К тебе — да еще стучать?
— А
— Не видал я тебя! Сто раз купались вместе.
— Купались — совсем другое дело. Как съездили? А мы тут с девчонками в кино собираемся.
— Если в кино, так зачем наряжаться? Все равно в пальто сидеть.
— Ох, Санечка, какой же ты все-таки! Мы наряжаемся, чтобы самим — себе нравиться. А уж когда себе нравимся — и другим. тоже. Разве я не красивее такая? — И она крутанулась на каблуках.
— Красивее, пожалуй, — согласился Санька. — Но для меня ты и без того красивая, так что можешь не стараться.
— А если не для тебя? — В ее глазах мелькнуло что-то такое… лукавое и непонятное.
Еще в прошлом году был у них похожий разговор. Валюха агитировала Саньку выступить на собрании, а он по обыкновению отказывался. Она стиснула пальцы: «Ну никакого самолюбия! Скажи, пожалуйста, чем можешь ты понравиться девчонке?»— «Я и не собираюсь никому нравиться». — «А мне?» — «Ну, тебе! Ты не в счет». Валюха даже обиделась: «Значит, не в счет? А если я с кем-нибудь другим подружу, например, со Снегирем?» — «Валяй на здоровье!» — «Нет, ты не понял. Если я влюблюсь?»
Тогда Санька не обратил на это внимания, у девчонок только и разговоров, что про любовь. Но теперь вспомнил. То, что Валюха изменилась, не так тревожило, как смущало. Приходилось заново привыкать к ней, к ее новым причудам. Например, рассказываешь ей что-нибудь, она слушает, кивает, вроде бы все понимает, а спросишь — не было ее здесь, а где была — неизвестно. Вот и сейчас стоит рядом, бочка полнешенька, а Валюха не видит, улыбается чему-то своему, далекому.
— Готово, Валюха, поехали!
— А? Что? — встрепенулась она. — Уже?
Будто вернулась откуда-то. Он, конечно, сознавал, что рано или поздно это должно случиться: вместо бесшабашной девчонки с торчащими косичками предстанет перед ним взрослая девушка. Но предстала почему-то не та, которую он ждал, не активистка со строгим взглядом, а вот такая: яркое платьице, сапожки на каблуках, модная копна на голове. Правда, что-то подобное он и в себе замечал, и в Цырене: ни с того ни с сего проступят вдруг на мальчишеском лице взрослые черты, взрослые заботы. «Пер-р-реход-ный возр-р-раст, бр-р-ратцы!» — говорил по этому поводу Кешка. Но с Валюхой происходило что-то иное…
Санька вздохнул. Конечно, Валюха права, характер у него незавидный. Мать обычно ворчит, если в магазине ему что-нибудь не то подсунут или кто-то свою хлопотную работу на него перевалит: «Ох, святая простота! Куда ж твои глаза глядели? И что из тебя дальше выйдет?» А то и выйдет, станет Санька охотником. В тайге, среди зверья, такой характер в самый раз. Это к людям подход требуется, кому можно верить, а кому и нельзя. Но вообще-то характер как характер. Как у старика Байкала — ровный, спокойный,
От раздумья Саньку оторвал громкий Валюхин смех.
— Гляди, Снегирь шлепнулся! Сани рванули, Петька с копыт долой. Уж дядя, усы пробиваются, а все игрушки на уме.
Ресницы у нее вздрагивали от смеха.
Вот и у Валюхи характер… байкальский. Хотя и совсем другой противоположный. Глаза ласковые, приманчивые, а что там в глубине — поди разбери. Может, одни зеленые водоросли. Байкал тоже приветливый на вид, волны к берегу так и ластятся, а доверься ему — как вдарит горная!
Вспомнив горную, он тут же вспомнил Цырена. Получается, и у Цырена характер как у Байкала — неустойчивый, порывистый. На поверхности барашки, предвестники готового вот-вот завязаться шторма, а под ними непременно какая-нибудь тайна секрета. Кроме того, Байкал хитер и коварен. А Цырен? О чем он Валюхе в зимовье пел? Однако от этой назойливой мысли Санька отмахнулся, как от зудящего над ухом комара. Вот так штука: три совсем разных человека, а характер у всех байкальский! Но и у Байкала семь ветров, каждый свой собственный характер имеет. Сложные все-таки существа — люди…
Валюха трясла его за плечо:
— Ну, размечтался! Весь интернат без обеда оставим.
— Валюха, — неожиданно для себя спросил Санька, хотя решил никогда больше Не спрашивать об этом. — Ты мне так и не ответила в прошлый раз… Цырен-то… Как он к этому делу отнесся?
— Между прочим, я ответила. Забыл, что ли? Нормально отнесся. Согласился. И мы уже сделали кое-что. Вместе. Понял?
Саньке показалось, она с каким-то особенным значением произнесла эти слова, безжалостно вкладывая в каждое второй, тайный смысл. «Мы уже сделали кое-что — значит мы недавно узнали друг друга как следует, но уже сдружились, потому что Цырен — настоящий парень, не то что некоторые… «Вместе» — нам хорошо вместе, и я рада, что тоже нравлюсь ему… «Понял?» — и, пожалуйста, отстань со своими дурацкими расспросами, неужели еще непонятно?..»
— Я совсем не то хотел узнать. Как у него настроение? Сердится на нас?
— На нас! На нас не сердится. На тебя, может быть. Вот и спроси, если интересно.
— Что-то ты, Валюха, вокруг да около вертишься. А поконкретнее не можешь? Как он все-таки к этому отнесся?
Она подала ему веревку от саней.
— Спроси что-нибудь полегче. Поехали! — И добавила, подталкивая тяжелую бочку: — Я сама еще не разобралась…
Где уж ему понять что-то, если даже она не разобралась! В одном Санька был уверен: обвинять некого. Если кто-то и виноват, то лишь он сам. Постарался на свою голову!
Перед Новым годом они с Рудиком договорились привлечь Цырена к музейным делам, но не прямо — прямо Цырен не согласился бы, — а с маленькой хитростью. Поручение должно было исходить от комсомольского бюро, поговорить с Цыреном попросили Валюху. Она тут же сочинила целую тайную операцию, как она разыграет Цырена на елке, как он будет носиться по Ключам за спрятанными в разных местах записками и в конце концов явится в зимовье, где его встретит Валюха. А заинтригованный уже не сможет отказать.