Серенада на трубе
Шрифт:
— Опусти голову мне на колени, — сказал мальчик Пипэл, — я тебя не трону.
— Сейчас не могу, надо говорить в рупор.
— Кому ты собираешься кричать? — спросил Пипэл. — Дай мне адрес или телефон.
— Погоди, этот проклятый горбун не хочет идти, и потому я его убью. Кто–то должен же его когда–нибудь ликвидировать.
Я снова поднялась из круга и хотя и парила в воздухе, но все же вцепилась в Командора.
— Нет! — закричала тетя Алис. — Нет! Он не виноват.
— Пусть она скажет, виноват или нет, — проговорила я и указала на К. М. Д.
Но она пожала плечами и сказала, что это совсем ее не касается.
— Это у тебя пройдет, — сказал
— Пошли, — сказала в эту минуту Манана. — Пошли, ну его к черту.
Я вскинула на спину рюкзак, Манана схватила чемоданы, и мы вышли из нашего дома. Мутер нельзя было найти. Мы искали ее все утро, облазили все закутки, но лес был огромен, и ее не было ни на одной горе. Мы кликали ее, и я, и Манана, но она не отвечала, хотя, думаю, была поблизости. Некоторое время мы ждали ее у могилы отца, она сама, собственными руками ее вырыла, но и туда она не пришла; впрочем, после того, как мы втроем его там похоронили, без всякой церковной службы, Мутер уже не оставалась поблизости, она бродила взад–вперед и пела, но как она пела, господи боже мой, вам никогда не узнать! Два дня мы сидели с Мананой на деревянных ступенях нашего дома и слушали, как говорила она эту песню, больше слова, чем мелодию, этот рассказ о любви, в тайны которой и никогда не смогу проникнуть, потому что на единственное возможное объяснение обрушилось безумие Мутер. Два дня мы сидели там, и багаж стоял рядом, и только в четверг утром Манана сказала: «Давай уйдем, больше ничего нельзя сделать».
— Цимбалы ты не берешь? И велосипед не берешь?
— Нет, — сказала Манана, — мы еще вернемся, я заперла их на чердаке. Если я не вернусь, то ты вернешься, девочка, понимаешь? Ты вернешься, предашь огню все, что здесь осталось. Она до того времени умрет.
— Умрет? Почему? — спросила я.
— Для нее так лучше, — сказала Манана и стала быстрее спускаться по тропинке.
Мальчик Пипэл состроил страшную рожу.
— Господи, что ты там увидел? — закричала я.
— Посмотри, посмотри, — сказал он, — посмотри быстрее.
Я посмотрела назад и тут же закричала:
— Манана, смотри, она пришла.
В конце тропинки, наверху, неподалеку от входа в дом стояла Мутер. Она оперлась на дерево и, хотя май был очень теплый, подняла воротник отцовского пиджака и поверх него в упор смотрела на нас.
— Не кричи, — сказала Манана, — она убежит. Пускай посмотрит нам вслед. Это единственно возможное расставание.
— О господи, — обратилась я к мальчику Пипэлу, — она, бедняжка, не знает, куда мы уезжаем, и не понадобится ли ей еще что–нибудь… Послушай, Манана, я думаю остаться здесь.
— Крикни ей, — сказала Манана. — Крикни ей тогда.
И я крикнула:
— Мутер, дорогая моя, я очень тебя люблю.
И она кинулась бежать, как испуганная коза от охотника, и только мелькнули ее рыжие волосы между стволов сосен.
— Пошли, — сказала Манана, — надо идти, пропустим рейс. Мы даже не заметили, что перед домом зацвели сосны, ты видела?
— Да, видела… Так всегда случается. Когда появляется Мутер, я сразу замечаю все вокруг до малейших подробностей. Почему Мутер такая красивая, Манана?
— Я тоже была красивая, — сказала Манана, — и я была молода, но я никогда не была такой, как она. Думаю, твой отец — человек особенный. Я так думаю.
— Манана, я хочу теперь немного поплакать, потом пойдем дальше, — сказала я.
— Хорошо, — сказала Манана, — давай. — И поставила чемоданы прямо на тропинку и, пока я плакала, делала гимнастические упражнения, чтобы размять руки.
— Не плачь, — сказал мальчик Пипэл, — это пройдет, это не очень страшно. Со мной тоже такое случилось в первый раз.
— Оставь меня, оставь меня! — крикнула я.
— Ш-ш, — сказал он, — не скандаль, а то кто–нибудь вызовет Скорую помощь. Лучше дай мне номер телефона.
— Там нет электричества, — сказала я. — А этого старого дурака я ликвидировала. Это должно было когда–нибудь случиться. А вспорола его по–английски, кинжалом.
— У тебя никого нет? — сказал он и погладил меня по лицу.
— Это ты, мальчик Пипэл? — спросила я.
— Да, — сказал он, — это я.
— Ну, тогда… — И потом я крикнула: — Манана, Манана, подожди, я тоже иду, не оставляй меня одну. — И я бросилась бежать по дорожке, хотя рюкзак был очень тяжелый и каждый раз наподдавал мне по почкам.
У канатной дороги никого не было, весной люди не слишком–то часто отправляются в горы, а если и приезжают, никто не возвращается утром вниз, в город. Утром всегда солнце освещает каменные вершины, освещает леса, и можно сойти с ума, гуляя по дорожкам, где солнце стекает полосами, если ему преграждают путь ели, или просеивается сквозь сито, если уже зазеленели дубы. Здесь мрак и свет, и красный муравей вдруг вспыхивает, как рубин, а потом под ногами оказывается маленький уголек. Солнце раздувает всякие приключения, а тень их убивает. И единственная постоянная вещь — это звяканье колокольчиков на овцах, оно доносится издалека, но постоянно, и очень успокаивает, когда знаешь, что кто–то пасет овец над тобой на поляне, а если он еще время от времени кричит какое–нибудь слово, то хочется просто от радости делать кульбит. Потому что потом можно целый час сидеть, прижав колени к груди, и смотреть на гриб, выглядывающий из–под старых листьев, подберезовик, подосиновик или боровик на подкладке из пуха. Так что я каждый день уходила в лес и знала — со мной кто–то есть; даже если этого пастуха я никогда не видела в лицо и он был на двадцать километров надо мною. Но тем не менее со мной был еще один человек, а это чего–нибудь да стоит.
— Я уйду на минуту, Манана, познакомиться с пастухом, я встречалась с ним каждый день. Не годится уехать, даже не сказав ему «до свидания».
— Дело твое, — сказала Манана, — но знаешь, немец–механик запустил канатную дорогу специально для нас, и я не могу просить его еще раз запускать мотор.
— Я тоже не могу, — сказала я, — и мне очень жаль, поезжай одна.
И я вернулась на свое обычное место в лесу и потом по колокольчикам отыскала пастуха. Он лежал на меховой бурке и спал.
— Добрый день, — сказала я. — Добрый день в первый и последний раз. Я очень вам благодарна.
— Не стоит, — сказал пастух, и, хотя он был старый человек, тем не менее он поцеловал мне руку.
— Зови, пожалуйста, иногда своих овец, — попросила я его. — Мутер очень одинока.
— Как же, как же, — сказал он и снова заснул.
— Спи, спи, — сказал мальчик Пипэл. — Поспи еще немного. Сон тебе поможет.
Я вернулась к канатной дороге, но Манана уже уехала, люлька, в которую она забралась со своими двумя чемоданами, миновала первый металлический столб и теперь слегка покачивалась влево–вправо. Я очень попросила механика отправить и меня, и, хотя он поворчал, мол, слишком уж это жирно, пускать канатную дорогу для двух пассажиров, у которых к тому же нет денег на билеты, я уселась в люльку и понеслась над пропастью; она начиналась сразу за площадкой.