Серьги с алмазными бантами
Шрифт:
Горничная вливала в рот больной воду и меняла ей холодные компрессы. Наконец служанка объявила, что ей нужно раздеть и обтереть госпожу, чтобы снять жар. Маркиз молча кивнул и, повернувшись спиной, отошёл к окну. Промозглый ветер за стеклом отчаянно трепал деревья. Макушки гнулись под его порывами. Арману отчего-то стало жутко. В окне отразился силуэт горничной, та снимала рубашку со своей хозяйки. Воображение дорисовало Арману изумительную картину: княжна в постели, но не больная, а просто спящая. Испугав его самого, нахлынула волна возбуждения. Маркиз тряхнул головой, отгоняя грешные мысли, и подумал, что это просто кощунство… Мечтать о девушке, уже, быть может, шагнувшей за последнюю черту. Да это ведь преступление!.. Или нет?..
Услышав, что горничная вновь опустилась на свой стул, маркиз вернулся к постели. Дыхание больной прерывалось, грудь ходила ходуном, а румянец на щеках сделался ещё ярче. Арман сел у кровати и вдруг, повинуясь странному порыву, взял в ладони безвольную горячую руку и прижал к губам.
– Всё будет хорошо, милая, ты обязательно поправишься, – пообещал он и сам себе поверил, потому что чувствовал: сейчас его ведёт сама судьба.
Ночь оказалась бесконечной. Арман так надеялся на улучшение, но оно всё не наступало. Дыхание больной всё так же частило, и алые пятна полыхали на щеках. Уставшая горничная задремала, и маркиз не стал её будить. Он сам смачивал повязку в фарфоровой чаше и вновь клал её на горящий лоб Прекрасной Елены. Он не хотел верить, что может потерять этого ангела, так нежданно вошедшего в его жизнь. Арман вспомнил все молитвы, которым научил его добрый каноник, и, сжав руку княжны, повторял их снова и снова. Он так и читал молитвы – час за часом – боялся, что если остановится, то тонкая нить, протянувшаяся меж ним и небом, оборвётся и его ангел улетит.
Когда за окном забрезжил рассвет, Арман вдруг понял, что рука, лежащая в его ладонях, уже не так горяча, как прежде Он поднял глаза и увидел, что лоб Елены покрыт испариной, а красные розы лихорадочного румянца исчезли с её щёк. Княжна дышала легко и спокойно.
– Господи, спасибо тебе! – поблагодарил Арман и перекрестился. – Ты спас мою любовь.
Он сказал это и сам испугался, хотя чему было удивляться, если это чувство уже захватило сердце. Может, Бог услышал одинокого как перст маркиза де Сент-Этьена? Арман поцеловал прохладный лоб своей Прекрасной Елены и вышел из её спальни.
Елену разбудил солнечный зайчик, согревший ей щёку. Она лежала в своей спальне в Марфино. Княжна смотрела и удивлялась: всё здесь осталось как прежде – стены, обитые кремовым шёлком, мраморный камин и фарфоровые статуэтки на его полке, белая с золотом мебель. Всё выглядело так, как будто она и не уезжала отсюда шесть лет назад.
Рядом с кроватью дремала девушка в синем платье горничной и белом переднике. Княжна попробовала сесть, но не смогла. От шороха проснулась сиделка.
– Ой, ваша светлость! Правильно доктор сказал, что вы сегодня в себя придёте! – обрадовалась она.
– Долго я болела? – собственный голос показался Елене чуть слышным, а язык казался шершавым, как кора дерева.
– Две недели вы в лихорадке пролежали, а вчера доктор сказал, что кризиса ждать надо. Так полковник всю ночь около вас просидел, всё по-своему молился и руку вашу держал. Он ушёл лишь тогда, когда жар спал и вы заснули.
– Какой полковник? – удивилась Елена. – Я помню только, как сюда добралась, а потом – ничего. Скажи, как тебя зовут, и расскажи мне всё по порядку.
– Я Маша! А вы меня разве не помните? Ваша покойная матушка меня вам в услужение готовила. Я и французскому училась, и у куафера… – удивилась горничная, но долго обижаться не стала, а пустилась в подробное описание, пересказывая слова управляющего и доктора. Елена долго слушала, но потом перебила:
– А полковник?
– Так французы же Марфино захватили – в доме живут. Солдаты, когда всё здесь осматривали, быстро вас нашли и привели полковника своего. Он сначала боялся, что вы заразная, а потом успокоился. Французы уже две недели здесь, но ничего не порушили, не пожгли и никого не убили.
– Это хорошо, – кивнула Елена и вновь вернулась к главному: – Но что этот полковник делал в моей комнате?
– Ваша светлость, он, наверное, в вас влюбился! – Маша мечтательно закатила глаза. – С первого дня, как вас увидел, приходит сюда каждый вечер и сидит, всё смотрит так задумчиво, а глаза у него печальные, как будто вы ему родня – так он переживает. А вчера, как кризис наступил, так он всю ночь от вас не отходил.
– Странно всё это… Как его имя?
– Сказал, что он – маркиз, а зовут – Арман де Сент-Этьен.
– Я никогда не слышала о таком! Вот что, Маша, помоги мне сесть, дай шаль и принеси поесть, – велела Елена. – И ещё, называй меня, как прежде, барышней.
Маша подхватила хозяйку, усадила в подушках и убежала выполнять поручение, а княжна задумалась.
«Всё понятно, кроме того, что это за француз-полковник, и что ему нужно», – размышляла она.
Голова у Елены кружилась, а глаза закрывались, но она приказала себе терпеть. Она должна восстановить силы и ехать дальше! Княжна осмотрела свои руки, те оказались очень худыми, но синяков на них не было. С трудом откинув одеяло, она глянула на свои ноги. Тонкие, как прутики, они белели безупречной кожей, следов избиения не осталось. Сердце Елены забилось чаще, она хотела и боялась увидеть своё лицо. Вошедшая Маша углядела край откинутого одеяла и сразу всё поняла.
– Не беспокойтесь, барышня, ничего нигде не осталось, ни царапинки, ни пятнышка. Вы красивая, как ангел.
Поставив поднос на стол, горничная взяла большое овальное зеркало в серебряной раме и поднесла его к лицу хозяйки.
– Вот, смотрите, я подержу, а то вам тяжело будет.
Елена глянула на себя и не узнала. Она очень исхудала – белоснежная кожа обтягивала скулы, а на глубоко впавших щеках не осталось и следа румянца. Зато лицо было совсем чистым – ни пятнышка, ни шрама, ни вмятины. Губы казались бледными, но зато сохранили форму, а глаза в частоколе чёрных ресниц казались синими и огромными. Масса уже отросших до середины шеи локонов окружала лицо золотистым нимбом. Это была Елена – и не она. Никогда прежде княжна не выглядела такой «воздушной». Но себе она понравилась. Елена сразу же подумала о Василевском, гадая, оценит ли тот её новую внешность. Подумав о женихе, она вспомнила о кольце и письмах.
– Маша, а где вещи, бывшие при мне? Кто меня переодевал?
– Я, барышня. Не волнуйтесь, никто, кроме меня, ничего не знает, я всё спрятала в ваше бюро, – сказала Маша и достала из бокового ящичка кожаный мешок для бумаг и аметистовое кольцо.
– Вот, пожалуйста, всё цело. – Она положила вещи на одеяло.
Елена надела кольцо. Но пальцы так исхудали, что удержать его оказалось невозможно – кольцо соскользнуло на одеяло.
– Ну, если сразу на два пальца надеть, – попыталась развеселить хозяйку бойкая Маша, – а можно на цепочке его носить, тогда и не потеряете.
– Правильно…
Елена сняла с шеи цепочку с крестом и, расстегнув замочек, продела её сквозь кольцо. Маша помогла застегнуть цепочку, и кольцо Александра скользнуло за шёлк ночной сорочки. Осталось только проверить кожаный мешок. Все ценности оказались на месте, и княжна спрятала мешок под подушку, суеверно решив, что так будет надёжнее.
Маша помогла ей выпить чашку бульона. Есть Елене не хотелось, но она не могла себе позволить и дальше голодать. Эдак она не удержится в седле! Семья ждала помощи, к тому же жених будет искать её в Петербурге – надо срочно набираться сил. После еды Елену сразу потянуло в сон, и она так, полусидя на кровати, и задремала. Маша не стала её беспокоить и, собрав посуду, ушла на кухню. В комнате повисла тишина.