Серое, белое, голубое

Моор Маргрит

В один прекрасный день пришел Роберт и сказал:

— Она вернулась.

Естественно, они уже знали эту новость. Целую неделю весь поселок шушукался, и особенно женщины ахали от умиления и восхищения. Чего там, будем откровенны, всем бы нам хотелось того же! Магда, прежде до ужаса наивная, к тому же немного тугая на ухо, дала деру, где-то пару лет развлекалась и как ни в чем не бывало вернулась назад словно невинная овечка. Мы жаждем узнать подробности ее странствий.

Роберт сидел за кухонным столом и смотрел в окно. Эрик и Нелли вели себя как на празднике.

Их лица сияли. Они достали шампанское, красивые бокалы, им не сиделось на месте, они все время суетились, переставляли туда-сюда вазу с цветами, пепельницу, тарелку с соленым печеньем. Наконец они угомонились, и все подняли бокалы. Две пары глаз старались встретить глаза Роберта — видно, им хотелось разобраться, понять, что к чему.

Он сидел расслабившись, локти на столе, быстро пил. Стоило бокалу опустеть, как он отодвигал его от себя, словно боясь пораниться.

— Так где же она пропадала? — воскликнула Нелли.

Наступила пауза. Роберт сплел кончики пальцев обеих рук, многозначительно усмехнулся.

— М-да, хороший вопрос, — протянул он наконец. — Я понятия не имею.

Эрик завел разговор о футболе, перешел на политику.

…Я знаю, что я ничем не примечательный человек. Живу с теми, с кем связала меня судьба. Возможно, я люблю их ради собственного спокойствия, я с детства отличался послушным характером. Ходил на прогулки в дюны с моим молчаливым отцом. Помогал матери снимать высохшие простыни. Мне нравились мои вечно хихикающие сестренки и их пахнущие летом платья. Вполне возможно, я мог бы настричь в этой жизни больше купонов. Действительно, какой дурак довольствуется всегда одной женщиной? Когда мы с ней бываем на людях, она замечает, что я смотрю на ее ноги, и специально немного раздвигает колени.

Иногда она рассказывает мне свои пустенькие, незамысловатые сны. Очевидно, когда она состарится и умрет, от нее решительно ничего не останется. В дождливую погоду я раздумываю о нашем с ней сыне, этом требующем постоянных забот гибриде меня и Нелли, сердце сжимается от тоски. Я очень мало знаю людей, с которыми живу…

Они вышли из булочной на улицу. Ярко-желтое солнце растворилось в тумане и дожде. У Эрика стоит перед глазами лицо Роберта, замкнутое лицо, каким оно бывает все чаще после того дня, как он пришел сообщить о том, что жена вернулась. Досадно, что из-за больной собаки им приходится так долго идти. Эрик торопился, задавал Магде один за другим все те вопросы, что его давно занимали.

Давай поговорим о твоем детстве. Ты еще помнишь свой язык? А дом, где ты жила? А сад? Тебе было всего шесть лет… Роберт по-прежнему будит тебя по ночам? Он ревнует тебя к твоим мыслям? Не таись, расскажи мне что-нибудь. Например, что ты повидала, кого встретила в своем путешествии. Сама знаешь, чего там, скоро ведь все умрем, исчезнем, нас забудут. Зачем ты все так усложняешь? Если, проснувшись, ты не расскажешь свой сон, ты забудешь его через несколько секунд. Того, о чем не говорится, просто не существует…

Она наклонилась, чтобы открыть калитку.

— Погоди. Замок заржавел.

Пришлось несколько раз

подергать, прежде чем железный штырь сдвинулся с места. Она бросила на него озорной взгляд. Ее глаза и губы говорили красноречивее всяких слов.

— Да-да. Проходи.

Собака проскользнула мимо нее.

И вот — диван в неприбранной комнате. Огонь в печке теплится, но больше не полыхает. За окнами умолкли крики чаек, восходит луна, и одному Богу известно, где эти птицы нашли себе место для ночлега.

Эрик видит крошечные капельки пота у нее на груди. Смотрит на ее лицо, которое сейчас похоже на маску. Он приподнимается на локте, другой рукой гладит ее бровь, пряди волос, красивую ушную раковину. Света из окна достаточно, для того чтобы женское тело предстало в игре светотени. Неподвижностью черт она сейчас напоминает ему языческого идола. Это снова пробуждает в нем любопытство. Они ведь еще не закончили. Пока его бедра опираются на ее бедра, пока ее подвижное тепло не отпускает его член, их диалог не окончен.

Он делает едва уловимое движение. Она реагирует мгновенно. На ее губах появляется довольная, чуть насмешливая улыбка. Так общались между собой наши далекие предки.

— Знаешь, — за секунду до того признался Эрик с полнейшей искренностью, — я без этого не смогу.

— Без чего? — прошептала она словно из невидимой дали.

— Без этого нового аромата, без этих новых волос, без этих новых рук.

Несколько мгновений она не отвечала и наконец еле слышно произнесла:

— Я тоже.

Разумеется, ему не в новинку эти взлеты и спуски, угол падения, зеркально равный углу отражения, он знает технику прижатия предельно натянутой струны и ведения по ней смычка. Но на этот раз это нельзя назвать объятиями ради секса, это даже не утоление полового влечения, это настойчивая потребность в приключении, в бесконечности, смятении рассудка, в призраках, путешествиях в подводный мир. У него странное ощущение, будто он тоже в погоне за этой женщиной путешествовал на другой конец земли.

Как насчет рюмки бордо? Или, быть может, коньяк? Она поднялась, предлагает ему что-нибудь выпить. «Да, — говорит он, — рюмочку коньяку я бы выпил». Она выходит, а он бродит по комнате, находя путь почти на ощупь. Должно быть, туча закрыла луну, в этой темной комнате он ориентируется не хуже, чем, бывало, в комнатушке, что снимал когда-то в юности: пахнет гарью, тишина, грезы. Его руки навсегда запомнят ощущения, которые оставило в них это пряное, трепещущее женское тело.

— Где ты?

Голос Магды. Он выхватывает из ее рук бокал, приникает к ее губам. Они жаркие и терпкие на вкус.

6

На пороге возникают три фигуры. Эрик вздрагивает. Перед ним двое молодых полицейских и человек лет пятидесяти в штатском. Все они смотрят на него. Они пришли не за ним, но выражение их лиц красноречиво. Он слегка сдвигает ногой в сторону художественные альбомы и поднимается с кресла.

Все стоят и испытующе смотрят друг на друга.