Серое братство
Шрифт:
— Это сказал Гладис, — очнулся я.
— Кто? — не поняла моего бормотания Лация.
— Стихотворец из Фобера, — пояснил я. — Он сочинял трактаты о сущности всего живого на земле, о смысле бытия и прочую ерунду. Я категорически против его высказываний о предначертанности…
Лация с сочувствием закрыла своей ладошкой мой рот. Она посчитала меня свихнувшимся от радости, и решила прервать мой рассказ. Я кивнул головой, давая понять девушке, что буду молчать. Она убрала руку.
— Ты хотел сказать что-то другое, ведь так?
— Карета плохая, энни королева. Колеса плохо закреплены, рессоры просели. Казни
Лация громко рассмеялась, да и у меня впервые отлегло от сердца. Я ведь до сих пор не верил в свое прощение. А стоящего на краю смерти не так легко убедить в обратном. Я лихорадочно соображал, что же могло произойти. Переворот? Нашлись люди, которым я нужен? Я прямо и спросил об этом.
— Все гораздо проще и приятнее, — Лация слегка сощурилась, когда солнечный луч попал на ее лицо, заметив отлетевшую от порыва ветра занавесь в окне. — Только я не хочу раньше времени давать тебе повод падать в обморок.
— Я не девка, чтобы хлопаться в обморок, — буркнул я.
— От таких вещей падают, и еще как, — продолжала интриговать королева.
Мне пришлось сдерживать свое нетерпение, перебирая в уме сотни вариантов. Мой сосредоточенный вид Лация восприняла по-своему. На ее вопрос, что меня беспокоит, я ответил, что голова раскалывается. Так оно и было, врать не буду. Тряска в карете по булыжникам плохой мостовой утомила меня. Виски сдавливало болью. Наверное, у меня был очень бледный вид. Королева властно притянула мою голову к своей груди, сосредоточенно пробежала пальчиками по затылку, вискам; я ощутил прохладу ее рук на своем лбу. Самое удивительное — боль исчезла, судорожно прячась в неведомых мне местах. А мне стало жарко от близости девичьего упругого тела.
— Ну, что чувствуешь?
— Это самое приятное, что происходило со мной за все время, что я здесь, — признался я. Звучало довольно двусмысленно и фривольно. — Это колдовство?
— Да так, пустяки, — махнула рукой Лация, словно не придавала значения своим способностям. И сразу оттолкнула меня от себя. — Каждая правительница умеет делать такое. Мелкая магия, без особого ущерба или выгоды для себя.
После приезда во дворец меня поселили в апартаментах, несоизмеримых в своей роскоши с сырой и холодной башней. А посему и выглядеть нужно было подобающе. Для этой цели королева приказала приставить ко мне целую армию слуг — для обслуживания уважаемого гостя. Поразительно, как меняется отношение людей! Еще утром я был для всех врагом, шпионом, лазутчиком, и мне достался целый воз ненависти и презрения. А сейчас я стою вымытый и вычищенный перед портным, который снимает мерку. Тут же суетится сапожник. Лация приказала им в срочном порядке изготовить все, что я пожелаю, не изменяя традициям своей земли. За оплатой королевский дом не постоит?
После всей этой суеты я завалился спать в мягкие перины, и спал бы, наверное, не меньше двух суток, если бы меня не разбудили самым банальным потряхиванием за плечо. Один из слуг виновато развел руками, передавая указание королевы быть в ее покоях во всем блеске. За окном ярко светило солнце. Уже далеко за полдень — определил я. Одежда и обувь уже были готовы. Я оделся, критически оглядел себя, и, не доверяя собственному мнению, спросил слугу:
— Ну, как?
— Вы отлично выглядите, энн, — кивнул слуга. Вот так: энн. Расту в привилегиях, однако.
Я согласился с его оценкой. Правда, портной перестарался. Под мышками камзол темно-бордового цвета немного жал, но в целом одежда была сшита на совесть. Так же, как и сапоги, приятно поскрипывающие при каждом моем шаге.
— Веди меня, — кивнул я слуге. — Я же не знаю, где меня ждет королева.
Лация сменила свой костюм на светло-сиреневое платье с пышными оборками и кружевами. В глубоком вырезе на груди я увидел сияющее колье с кучей драгоценных камней. Полагаю, будет дан обед в честь моего спасения. Она распорядилась накрыть стол в личных покоях, выгнала слуг и жестом пригласила меня за стол. Я сел напротив нее. Странное дело — но аппетита не было.
— На Континенте за такой стол Дома дерутся друг с другом, — кивнул я на гастрономическое великолепие. — А правящий Дом сжирает половину всех продуктов, производимых крестьянами.
— Ты плохо ешь, — заметила Лация.
— Кусок в горле застревает, — я стал уворачиваться от излишних расспросов. — А вот вина я выпью, пожалуй. Не привык я к такой пище. Дешевая рыбная похлебка, кусок хлеба да стакан вина, кислого и противного.
— Ну, вино у нас отменное, — усмехнулась Лация, глядя, как я наливаю из хрустального кувшина рубиновую жидкость в ее бокал.
Плачь, плачь! Ты еще скажи ей, как чревоугодничал, когда выпадала возможность нажраться так, что со стоном выползал из-за стола и ложился плашмя на лавку, со страхом ожидая треска лопнувшего живота.
— Ты можешь вернуться домой, — невинно взглянула на меня Лация.
— Послушайте, энни королева, я не пойму, что же произошло на самом деле? — я все же откусил кусочек отменно прожаренного перепелиного мяса. — Какие события повлияли на мое освобождение? Я не глуп, чтобы не понимать: за это нужно платить. Или Хранителей убедили ваши доводы о моей безопасности?
— Мы перешли на «ты», и не в моих привычках изменять правилам, — заметила Лация. — И не пугайся. Нарушения этикета в данном случае здесь нет. Тем более что новые известия позволяют мне опустить лишние условности в разговоре.
— Спасибо, моя королева, — кивнул я. — До сих пор не могу прийти в себя. Настолько все неожиданно и непонятно. Это меня и настораживает.
— Просто… Я хочу сказать, — королева взяла в руку сочный абрикос, покрутила его, старательно пряча глаза, — что ты свободен, и в твоей воле распоряжаться своей судьбой как ты сам того пожелаешь.
— А если не прятать истину за красивыми словами? — я решил спрашивать напрямую, пусть даже если она сочтет это грубостью и невежеством. Меня чрезвычайно волновал вопрос: как удалось Лации отменить казнь, кто посодействовал такому решению? Неясные надежды, вроде неожиданной помощи Братства, меркли перед мыслью, насколько тяжело было бы прорваться товарищам в Ваграм. Это нереально, сознавался я самому себе, почти неосуществимо.
— Я на тебя надеялась, — честно призналась девушка. — Конечно, ты можешь меня ненавидеть, но в первую очередь ты мне нужен для крупных дел. Своих подчиненных я не могу использовать, потому что они не способны оценить масштабы моих преобразований. Это верно настолько, насколько Коллегиальный Совет закоснел в своих привычках и догмах.