Серпантин
Шрифт:
– Это точно!
– воскликнула Лена.
– Вы даже не заметили, что я - не только голова, что у меня ещё есть тело - вот высшая степень воспитанности, Доплер! Как ты можешь его упрекать?
– Ладно, остыньте. Осколок в глазу у меня, понимаете? Вот вам и весь эффект Доплера, молодой человек... Сидите, сидите, я же вам не говорю, что это так и есть. Я уже научился с этим справляться... Каждый раз говорю себе, что люди на самом деле не такие, что это мне только так кажется... Ведь правда, что мне это только кажется?
– Правда, - сказал Переверзев, - конечно, правда... Но прозрачную голову под водой я всё-таки видел!
– Хорошо, я буду считать ваши слова предупреждением. Взгляд со стороны бывает, знаете... Самый верный...
– Ну ничего себе, - рассмеялась Лена, - ты веришь в эту клевету? Попробуй лучше коктейль, мне нравится.
– Я не пью в это время суток, - сказал Доплер, - попробуйте
– А я вообще не пью.
– Вот это я понимаю, - сказал Доплер.
– Друзья мои, а вы обратили внимание на стены этого заведения?
– Зеркало, - сказал Перверзев, - овальное там висит.
– И всё? А внутри? Вы не можете прочесть вслух, что вон там написано, а то мне плохо видно...
– Осколок мешает?
– Наоборот, я не вставил линзы.... Чтобы в море не потерять. Нет ничего печальнее, чем потерять в море линзу, знаете... Это всё равно что быть каплей... и попасть в океан.
– "Держу бокал, - прочёл Переверзев, глядя на стену, - в нём блеск огня
и пламень счастья и восторга. И с восхищеньем на меня краса свою любовь исторгла..."
– Знаете, я пожалуй пойду посмотрю вблизи, - сказал Доплер, - там ещё какие-то фотографии...
Доплер встал из-за столика, подошёл к кирпичной стене и увидел, что к ней прикреплены фотографии Аксёнова, Е. Попова, Приставкина... Все они были запечатлены в обнимку с одним и тем же незнакомым Доплеру человеком, и Доплер сделал вывод, что это и есть местный поэт, чьи стихи украшают стены заведения. "Этот "Богдан" нам Богом дан", - прочёл Доплер и вспомнил, что заведение так и называется. Табличка же висела над входом, а возле двери были столбиком высечены фамилии посетивших это место литераторов, десятки, если не сотня фамилий, среди которых кого только не было... Мда, - сказал Доплер, - чего не бывает... Весь цвет литературы эсэсэcэр... А с другой стороны, что тут такого уж удивительного - ну, Ложко (так звали поэта - Доплер узнал это из подписей, которые различил под фотографиями) в обнимку с Аксёновым, ну и что такого... Доплер подошёл к полке, на которой стояли книги сфотографированных классиков, раскрыл "Вольтерьянцы и вольтерьянки" и прочёл: "Так вы отправите, девы, меня в царство Тартара! Млеет мой старческий органон, булькает негой; боюсь за сосуды... Разве ж поэты стареют?
– что-то ему возразило. Величие нарастало.
– Или Овидия ты позабыл, доблестный старче?" "Вполне могли спеть дуэтом", - подумал Доплер, закрывая книгу и снова глядя на фотографию, где Аксёнов стоял рядом с поэтом Ложко. За их спинами виднелся вокально-инструментальный ансамбль на маленькой сцене. Кирпичная стена благодаря фотографиям и надписям-цитататам показалась Доплеру куском декорации... Из какого-то старого черноморского водевиля... Доплер обернулся к столику и тихонько присвистнул. Теперь уже там было два молодых человека... "На юге по вечерам на свет слетаются мужики..."
Вся троица оживлённо о чём-то беседовала. "О Бойсе?
– подумал Доплер.
– Навряд ли... Песенка такая была: "бойс, бойс, бойс"... Вот это ближе к теме, да...
Лене всё это явно нравилось... Что, в общем-то, было вполне естественно... Вот только лицо у второго субъекта что-то не внушало доверия... Чтобы смотреть спокойно со стороны... На эту медузу... Готорна? Натаниеля... У медузы, кстати, двадцать четыре глаза... Здесь бы ровно столько камер и надо было установить... Слежения..."
Лена, конечно, не ребёнок, но запросто может заиграться, - думал Доплер, возвращаясь к столику, - а чем тогда отстреливаться? Есть ли ещё порох в пороховицах?
Второй подсевший тоже оказался большим любителем кино. Все фильмы Доплера он не видел, но одно название произнёс... Да и вообще выказывал всяческое уважение. Доплеру это польстило. Он решился выпить с ребятами стопку водки.
Точнее, с одним ребятёнком, потому что атлет в самом деле ничего не пил алкогольного...
– Вот вы напрасно, - говорил тот из них, который пил, - смеётесь над Ложко. Как говорится, художника легко обидеть... А он зато мужик настоящий был...
– Он что, умер?
– спросил Доплер.
– Нет, но его инсульт разбил. Лежит бедняга, не встаёт... Он же не может вам ответить... Он настоящий поэт, вон на стойке его стихи лежат, видите стопочки? Не надо его обижать, ладно?
– Конечно, не надо, - сказал Доплер, - простите, а вы ведь тоже слагаете? Я угадал?
– Нет. Я писал когда-то песни, но уже давно завязал... А то, что здесь всё так грубовато, так это даже по приколу, понимаете?
– Где грубовато?
– Здесь, в "Богдане". Мне вот ваш приятель сказал, что вы это всё воспринимаете, как какой-то гротеск. Да ещё и напротив входа
– Я не знаю, что вам сказал молодой человек, но мы ничего такого не обсуждали... Просто не успели.
– А я всегда иду с опережением. И я вам вот что скажу: это как раз очень правильное место.
– Я с вами согласен. Это не гротеск, нет... Это грот... Это мавзолей какой-то, знаете...
– Это точно! Точно! Хотите, я вам расскажу, как на самом деле книжки пишутся?
– Хотим, - сказал Доплер, - будьте так добры, расскажите нам наконец-то, как пишутся книжки.
– Слушайте. Это было году в 91-м, то ещё было времечко, сами всё помните... Ну вот, и в нашей команде весёлых разведчиков... Завелись тогда три "крысы", наш бригадир их быстро вычислил... Но они успели смотать удочки. Шеф из принципа решил их найти, и мне это поручил. Я узнал от шестёрок, что уроды попрятались в тоннеле метро, в таком тупике, заброшенная ветка там была, ну начали когда-то копать линию... И бросили... Мы взяли с пацанами автоматы, дрезину, поехали... Но они почуяли - к рельсу ухо, что ли, приложили... Чингачгуки... И снова смотались, а чтоб нас запутать, сделали метки на стенах, стрелки такие со своими именами, типа, "Коля, здесь не забудь свернуть", мы поехали по этим меткам, а они вели в действующий туннель, чуть под поезд не попали, подстрелили на слух какого-то бомжа, но крыс так и не нашли... Вышли чёрт-те где на землю, из какого-то депо, ну да, мы же в депо заехали... Ну вот, вышли, сели в трамвай и стали это обсуждать по дороге, крысы, мол, обманули нас своими метками, слова написали на стенах...
А через неделю или две еду я снова в трамвае - тачку тогда сдал в ремонт, и слышу, как старушка старушке без вазелина втирает: "В метро крысы-мутанты завелись... Огромные, величиной с овчарок... И разумные... Даже писать могут, люди сами видели, как они на стенах слова писали, на особом своём языке..." Смеётесь? Я тогда тоже посмеялся... Но это было только начало! Был у нас такой врач участковый, его все называли "поющий доктор", он пел, когда на вызов приходил, пока стетоскоп вынимал. Потом замолкал на время, а потом опять себе под нос чё-то напевал. Я его однажды чуть не завалил, без дураков... Он моей жене аппендицит лечил - при помощи массажа поясницы... Она, бедная, уже сама дотянулась до телефона, вызвала скорую, а он и тогда, когда скорая приехала, продолжал её уверять, что это радикулит и массировал ей поясницу - в широком, я подозреваю, смысле... Ну вот, а в больнице сказали, что у неё острый аппендицит, и прямо на стол - хуяк... Простите, я случайно... Я потом его вызвал на дом - себе, хотя я не болею никогда... Только чтобы ему самому аппендицит вырезать. Но он вовремя просёк фишку и сбежал. Наверно, тоже в метро спрятался, а потом какими-то крысиными норами за границу... Долгие годы его не было в городе, я о нём забыл. Всё изменилось, я теперь мирный... Ну, бронепоезд там стоит... Под землёй... Однажды сижу в гостях, именины у одного "ботаника", у родственника моей новой жены, и вдруг заходит доктор. Я его узнал, а он меня нет, он же меня мельком видел, только во время одного из визитов к моей бывшей. И теперь не узнаёт. Он садится за стол, я пересаживаюсь к нему, мы чокаемся, я ещё не знаю, что буду с ним делать. Может, и ничего, время ушло, с женой давно развелись, так что, чего он ей там массировал, меня теперь в общем-то не колышет... Я в неопределёнке такой, а он, как назло... На брудершафт, блядь, пить хочет, истории мне свои эмигрантские выливает на голову. Я сижу молча, делаю вид, что слушаю. Пока ему самому не надоело... И он задумался, надулся... И говорит: "А ещё я роман начал писать!" "О чём?" - спрашиваю. "О крысах-мутантах... Это будет мистический психотриллер... Это будет такое... Представь: на людей в метро нападают гигантские крысы! А? Как тебе?" И делает такие глаза, аж щетина на нём топорщится... Ну полный улёт... Псих, конкретный дебил... Вот так вся литература и делается, ясно? Сначала бабки по испорченному телефону в трамвае что-то услыхали, беззубыми своими ртами перетёрли... Потом какой-нибудь айболит без крыши подслушал шамканье ихнее - вот вам и роман - глотайте! Гониво это всё!
– Ну, говорить можно всё что угодно, - пожал плечами Переверзев.
– Так ты что, думаешь, айболит его не написал? Ещё как написал! Его везде продавали потом, "Крысы в лабиринте" называется, в нашем городе его все читали. Кучу бабок заработал - вот так, из воздуха! Ну, так что такое литература после всего этого? Чего она стоит, я вас спрашиваю? А вы смеётесь над поэтом, который искренне всё пишет и правильно... "И я с неистовым стараньем ищу любви и красоты!" - прочёл он, глядя на стену... Ну кто под этим не подпишется? Разве что вы, - кивнул он Доплеру, - но это потому, что вы уже нашли...