Сестра Ноя
Шрифт:
— А кто подписывал документы с нашей стороны?
— В том-то и дело, что не Юрий Станиславович, а начальник снабжения – человек очень осторожный и проверенный. Как видите, повышение цен произошло фактически, вот он и принял материалы по новым ценам с последующей доплатой. Когда я спросил, кто из его подчиненных занимался этой сделкой, Мироныч ответил: Шаповалов. Спросили у Шаповалова: кто руководил? Он ответил – Юрий Станиславович по телефонной договоренности с директором поставщика. Мой человек допросил поставщика в приватной обстановке,
— Прости, Макарыч, – встрял я со своим гуманизмом, – ты не мог бы уточнить степень «приватности обстановки»? Он что, недоумок, сознаваться в должностном преступлении, где ни подписей, ни актов передачи денег. Это же признание тянет на срок от трех лет и выше!
— Эк вас… Мы ограничились второй степенью приватности. – Макарыч криво усмехнулся. – Наш визави рассказывал историю своего падения на дальней гос–даче под надзором сорок пятого калибра. Да…
— А ты понимаешь, что он в присутствии грамотного адвоката откажется от своих показаний?
— Но мы же не пойдем с этим в суд, верно? Нам нужна правда и больше ничего. Вот мы ее и получили. Потом мои орлы проверили перерасход по другим позициям снабжения, по услугам технологов, по транспорту и представительским расходам – всюду на телефоне висел ваш брат, а ответственность несли другие. По большому счету, это даже воровством назвать нельзя… По нынешним временам – это удачная брокерская сделка. Только вот, когда сложишь эффект от такого рода сделок за период выполнения оборонного госзаказа, получится внушительная цифра в два миллиона долларов. И, заметьте, нигде ни одной подписи Юрия Станиславовича, всюду он действовал как разумный советчик, используя расхожий приём «телефонного права» с откатом черным налом в конверте. Его даже привлечь к уголовной ответственности невозможно.
— Кто об этом знает?
— Из администрации пока только вы. Разумеется, моя следственная группа – четыре человека, но у них подписка о неразглашении.
— Когда у вас ближайший сеанс связи с Виктором?
— Ежедневный доклад Виктору состоится завтра, в семь утра. В Буэнос–Айресе в это время как раз полночь.
— Мне нужно поговорить с Юрой. Дайте мне часа полтора.
— Понимаю. – Он тяжело встал и положил передо мной на стол лист бумаги. – Это результаты следствия – самая суть. Целиком материалы составляют двенадцать томов. Пошёл… Звоните на сотовый, ежели что.
Оставшись один, я пробежался по бумаге, выпил чашку кофе и вызвал Юру. Он вошел, улыбаясь, как старый мудрый боевой товарищ молодому неопытному сослуживцу – снисходительно и доброжелательно.
— Чего изволите, гражданин начальник? – очень смешно пошутил он.
— Изволю… правду, и ничего кроме правды…
– …Но никогда и никому – всей правды, – завершил он оглашение принципа японских бизнесменов.
— Юра, ты украл у родного завода два миллиона долларов. Ты признаешь это?
— Да что ты себе позволяешь, мальчишка?
— Я тебе задал вопрос и прошу на него ответить.
— Да я тебе сейчас подзатыльников надаю, салага!
— Тебе не трудно посмотреть мне в глаза?
— Да кто ты такой, чтобы в глаза?.. – Его взгляд так и не оторвался от собственных рук, сведенных в замок.
— Я же знаю, что ты не себе в карман доллары складывал.
— Да, Арсюш, это всё людям, живущим в бараках. – Закивал он подобострастно.
— Юра, почему ты не обратился ко мне? Почему отказал заводу взять бараки на баланс? Ты знаешь, мы бы всё своими силами отремонтировали и привели жилье в надлежащий вид.
— Ой, знаю, в какой вид вы бы привели…
— Почему не позволяешь жителям бараков работать на заводе? Среди них есть классные специалисты, мы бы их с удовольствием взяли.
— Да знаю, только они и сами… – прошептал он растерянно и осекся.
— Причина в том, что ты не захотел расставаться с короной авторитета, не так ли? Ведь ты для них сейчас – бог. А кем бы стал, если завод взял бы на себя твои заботы? Никем…
— Это ты зря!.. Я же бескорыстно!
— Как ты намерен возместит убыток в два миллиона?
— Никак. Все раздал людям.
— Тогда тебе придется позагорать лет пять–семь на мордовском курорте общего режима.
— Но ты же не позволишь посадить брата родного?
— Конечно, не позволю. Просто отдам тебя Макарычу, и он разберется с тобой по–своему. Знаешь, он Фрезера в решето превратил. Тот тоже не хотел в тюрьму. Он выбрал мужскую смерть в бою.
— Я найду деньги.
— Ты не забыл еще о драгоценных камнях нашего отца? Он говорил, что их стоимость не меньше двух миллионов долларов. А сейчас, наверное, и подороже.
— Ты прости, Арсюш… Но их уже нет. Я их продал. За полмиллиона.
— Отец мне дал телефоны своих ювелиров. Они бы дали настоящую цену.
— Да знаю… Но мне нужно было срочно… А ты думаешь, на какие деньги я два года ремонтировал дома и платил людям? Проданной квартиры моей хватило лишь на год.
— Так ты еще и меня обокрал на два миллиона? Ты же знаешь, отец именно тебе передал ключ от сейфа, потому что верил тебе, как самому себе. Думаешь, я бы отказал, если бы ты попросил камни? Да я не думая отдал бы!
— Да я знаю… Но не смог…
— Так хотелось быть крутым паханом?.. Всё. Прощай. Уйди, пожалуйста.
Юра сгорбившись засеменил к выходу. Глаз на меня он так и не поднял.
Домой шагал пешком, не замечая ни дороги, ни крапающего дождя. Такого предательства мне переживать еще не доводилось. Меня словно придавил огромный жернов. По языку разлился сладковато–соленый железистый привкус крови, внутри черепа сильно пульсировал крупный сосуд, угрожая инсультом. Я шлёпал по грязи, скрипел зубами и, не разжимая губ, вопил в небеса о помиловании Юрия и меня, о вразумлении нас всех. В кармане раздался звонок. Я достал трубочку телефона и услышал скучный голос: