Шрифт:
Пролог
В Тару пришло утро, и для Скарлетт О'Хара наступил новый день. Она стояла на покрытом лаком паркете красного дерева, на своем старом крыльце, измученная, но не сломленная. Она тяжело вздохнула, при этом складки ее кружевного кремового платья встрепенулись. Наконец она дома, снова в Таре. Поля и деревья родины, эта красная земля помогли ей выстоять, а сердцу не разорваться.
Она всей грудью вдохнула настоянный на медовых запахах ветерок и смахнула слезы с глаз, видевших так много горя: ее любимая Джорджия пылала, а Шерман ожесточенно продвигался через Атланту к морю; умиротворенное смертью бледное личико малышки Бонни, гибель большинства ее друзей; и Ретт… Ретт, которому
Она медленно прошла между колоннами портика, слегка помахивая веером, чтобы отогнать тяжесть полуденного зноя, в который провалилась изнемогающая округа. Сколько таких дней пролетело здесь? Ленивых, с ледяной мятной водой и с Эшли, когда по дерновым лужайкам носились приземистые пони, вдоль хлопковых полей с лаем проносились гончие, а ласточки пикировали в ослепительно синем небе. Все было как прежде, но многое изменилось, и от этого у нее наворачивались слезы. Все, что она любила, прошло, исчезло, навсегда унесено безжалостным ветром.
Джейн погрузилась в роль Скарлетт. Ее никогда не учили сценическому мастерству, она даже не слыхала о Станиславском и его методе, но инстинктивно чувствовала, что и как нужно делать. Чтобы тебе поверили, что ты чувствуешь, чтобы быть правдивой, надо страдать самой – сейчас ее сердце разбилось, как когда-то сердце Скарлетт О'Хара.
Она думать забыла о кране, угрожающе раскачивающемся где-то там, где сидел режиссер Пит Ривкин. Ее не волновало, где находятся камеры и отметки мелом на полу, указывающие ей, где стоять. Все это было неважно. Это просто не могло иметь значения, ибо настолько сильными, почти неосязаемыми были рвавшиеся из нее чувства, а ее ослепительная, умопомрачительная красота чуть ли не сжигала пленку, вызывая образ, который сведет с ума Америку.
Шли первые кинопробы телесериала «Завтра будет новый день» – телеверсии «Унесенных ветром», которую ждали с замиранием сердца. На студии не было никого, кто бы не знал, что они присутствуют при рождении легенды. Ощущение триумфа, подобного разорвавшейся бомбе, было повсюду: в горящих глазах руководства, в сиянии, словно нимб, окутавшем Пита Ривкина, в насыщенной напряжением атмосфере Сан-Фернандо-Вэлли. Но всего заметнее был триумф в изменчивых глазах самой звезды: он звучал в ее воодушевленном, берущем за душу голосе; в боли разбитого сердца, в которую она заставляла поверить, пряча свое сердечко за безупречной, белой, как цветы магнолии, грудью.
Джейн погрузилась в пучину переживаний: смерть ребенка, потеря возлюбленного, страна в руинах. Она и в самом деле чувствовала боль Скарлетт как свою собственную. И сама Джейн начинала с разочарований и трагедий, и хотя ей было всего двадцать два, она, как и Скарлетт, прошла испытания огнем. Скарлетт столько страдала из-за любви. Что ж, Джейн тоже. Скарлетт осталась без средств, вдали от дома. И она тоже. Но Скарлетт боролась и сражалась, и в конце концов торжествовала победу над своими врагами. Слава Богу, Джейн тоже. Она блуждала по скоростным магистралям Голливуда – сама невинность в этом пугающем потоке, возвышенная в жизни и беззащитная перед уличными ловкачами. Сокрушительные правила этой дороги должны были бы уничтожить ее. Но теперь она – покорившая всех, торжествующая королева, а где-то там в толпе, глазеющей на ее успех, и ее сестра, которая отчаянно пыталась разрушить ее жизнь. Эта сладостная мысль промелькнула в глубине ее сознания, и она улыбнулась сквозь слезы, представив себе, сколько бессильной ярости закипает сейчас где-то на задворках студии. О, Скарлетт бы это оценила – острый вкус отмщения, вид поверженных врагов и исчезнувших соперниц.
Над головой Джейн предупредительно поднял руку Пит Ривкин. Он выжидал подходящий момент. Падая, его рука описала дугу, и по этому сигналу, как приготовившуюся к броску кобру, операторы резко повернули камеру и
Джейн повернула лицо к камере, позволяя прожекторам осветить залитый слезами профиль. Ей вновь удалось ощутить то, что оживит слова текста. Какие чувства питала к Ретту Скарлетт? Это было так просто. Все в ней самой, стоит только вспомнить. Ее возлюбленный, которого она сжимала в объятиях под жаркими, влажными простынями знойными ночами, когда весь Лос-Анджелес спал. Она преклонялась пред ним, а он бросил ее, как Ретт бросил Скарлетт… Камера наехала совсем близко, чтобы поймать в объектив ее дрожащую верхнюю губу, ее охваченное горем лицо.
– Ретт, – прошептала она, и ее голос покинутой любовницы дрогнул от отчаяния. – Ретт, постарайся простить меня, как я тебя прощала.
Из отдаленного угла студии, сощурившись от ненависти, за своей сестрой наблюдала Джули Беннет. Вокруг нее образовалось поле сильнейшей неприязни, трепещущая аура отчаянной агрессии, и, несмотря на плотную толпу зевак, возле нее оставалось свободное пространство, будто съемочная группа бессознательно старалась оградить себя от ее зла. В середине кокона, сотканного из собственной злобы, Джули скрежетала зубами, кровь закипала в ее жилах, а превратившиеся в иголки зрачки, казалось, прокалывают все вокруг, пытаясь пронзить, словно лазерным лучом, ту, которую она ненавидела больше всех на свете.
Джейн. Всегда Джейн. Джейн, которая была живым напоминанием об их матери, которую Джули не выносила, и об отце, которого боготворила. Джейн, которая отняла у нее детство, сделала изгнанницей. Джейн, которая без всяких усилий отобрала у нее обоих мужчин, которых только и любила Джули. Она размышляла о бесславном провале своих планов мести, а воспаленный мозг возносил жалобные молитвы, и они кружились и кружились у нее в голове, а пальцы все сильнее вонзались во влажные от пота ладони. Что из того, что она была всемирно известной писательницей? Что значили деньги, слава, успех, если она была лишена самой главной власти – навредить единственному существу, которое она поклялась уничтожить? Каждый раз Джейн ускользала от ее гнева. Джули расставляла капканы, подбрасывала яды, ее дьявольски изощренный макиавеллиевский ум измышлял самые экзотические ловушки для ненавистной сестры, но, несмотря на все ухищрения, Джейн каждый раз уворачивалась. Сегодня она была почти вне досягаемости. «Завтра будет новый день» оборачивался подлинным триумфом, а почему – всем было ясно. Джейн. Джейн, исторгающая слезы из глаз искушенных телевизионщиков. Джейн, вызывающая эмоции из потрепанных жизнью профессионалов, как духов из неведомых глубин. Джейн, Джейн, всегда Джейн, которая возносится сейчас на волшебном облаке к звездам, где она будет неуязвима для ненависти Джули.
Остается всего один шанс. Другого не будет. И чтобы выполнить свой адский план, Джули была готова принести себя в жертву. То, что она намеревалась осуществить, значило для нее конец всего: карьеры, репутации, феноменальных доходов. Она мрачно усмехнулась; ее пламенеющее лицо исказилось от гнева. Но игра стоит свеч, ибо Джейн не выдержать того всесожжения, которое уготовлено ей. Пусть, как Самсон, пострадает и Джули, уничтожая свою сестру; все равно эта жертва – лишь малая плата за наслаждение от осуществленной мести.
Она прижала тяжелую пачку сигарет к резко вздымавшейся груди, и вздох со свистом вырвался сквозь ее стиснутые зубы. Она была готова воспользоваться ужасным содержимым пачки – наводящим страх оружием своего возмездия. Скоро, теперь скоро с этим будет покончено. Все закончится опустошительной местью, обиды и предательство будут наконец смыты потоком, который унесет их всех.
Она проталкивалась через толпу в студии ближе к Джейн и все бормотала под нос свое обещание, но ее тонкие сжатые губы не выдавали тайну принятого решения.