Сети любви
Шрифт:
– Мое драгоценное, драгоценное мое сокровище! – прошептал он и поцеловал легким поцелуем в губы. – Любовь моя.
– Теперь идите, – сказала она, как всегда говорила в таких случаях.
И когда дверь за ним тихо затворилась, она расправила плечи и подняла подбородок. Двигаться она не могла.
Пока что.
Ну вот. Дело сделано. Она послала мужчин идти своим путем, и оставалось только ждать, вернутся ли они оба – или один из них.
Чарли, ее любовь. Свет ее жизни. Драгоценный, единственный свет. Единственный человек на всем свете, ради которого она с радостью, да,
А лорд Иден… Доминик. Друг мужа. Ее друг. Красивый, очаровательный лорд Иден, в котором в последнее время она против собственного желания увидела мужчину. Очень привлекательного мужчину, сверстника. И теперь он ушел вместе с Чарли на бойню, на войну. Может быть, она никогда больше его не увидит.
Она с любовью отпустила его идти своим путем. Поцеловала его, как это сделала бы мать. Или сестра. Пожалуй, немного иначе.
И Чарли ушел.
Чарли ушел…
Она все еще смотрела на дверь, пока в конце концов та не расплылась у нее перед глазами.
Никогда еще утреннее пробуждение не было для Мэдлин таким кошмаром. День она начала плохо, встала к раннему завтраку, хотя почти не спала. Леди Андреа держалась в своей обычной манере – бодро и сердечно, хотя полковник, покинув бал, даже не вернулся домой, чтобы переодеться в форму. Исключая слуг, дамы были в доме одни. Мистер Мейсон, отец леди Андреа, отправился разузнать о последних новостях.
Выяснилось, что им предстоит провести день, запасаясь всем, чем можно, освобождая комнаты от ненужной мебели и собирая множество простыней, одеял и подушек.
– Скоро станет не важно, кто мы – служанки из таверны, королевы Англии или нечто среднее, – сказала леди Андреа. – Сюда будут приносить раненых, и мы опомниться не успеем, как для них не будет хватать места даже на улице.
Мысленно представив себе раненых, Мэдлин побелела – это будут те же самые офицеры, которых она видела в блестящей толпе на прогулках и танцующими на балу у герцогини Ричмонд.
– А хирурги будут? – спросила она.
– Наверное, но они будут там, на поле сражения, – сказала ее подруга, на которую, кажется, ужасный смысл ее слов не произвел никакого впечатления. – Раненые, которых будут привозить сюда, окажутся на нашем попечении. Будьте к этому готовы.
– У меня нет никакого опыта. Я не знаю, как поступать. – И Мэдлин смущенно покраснела.
Леди Андреа засмеялась своим лающим смехом.
– Вы все поймете, дорогая моя девочка. Уже завтра в это время или послезавтра вы все будете знать. Беда научит.
Но Мэдлин усомнилась все же в своих возможностях. Она даже не сумеет загнать себя в кухню и готовить бульон для раненых – она не умеет стряпать. А при виде крови ей делается дурно.
– Не беспокойтесь, – сказала леди Андреа, похлопав ее по руке и решительно вставая из-за стола. – Когда придет время, вы будете слишком заняты, чтобы помнить о том, что вы – изящно воспитанная молодая дама.
Может быть, здесь есть доля истины, думала Мэдлин, весь день колеся по улицам города без горничной или сопровождающей дамы.
Люди толпами покидали Брюссель. Но как рассказал Мэдлин случайно встреченный ею знакомый, это было не так просто. Кто пытался уехать по каналу до Антверпена на барже, обнаружил, что нанять ее невозможно. По приказу герцога все они были конфискованы для нужд артиллерии. Лошадей продавали по безумным ценам, самые примитивные повозки стоили целое состояние. И людей охватила паника.
Мэдлин радовалась, что дел у нее более чем достаточно.
На панику и даже на тревогу за Домми времени не оставалось. Она скупила все бинты и пузырьки с настойкой опия у одного аптекаря и поспешила домой.
Новостей особых не было, хотя мистер Мейсон в течение дня время от времени продолжал делать вылазки в город, да и обе леди постоянно выходили из дома по каким-то делам. Но во второй половине дня все услышали громовые раскаты. Мэдлин, которая в это время находилась на улице, удивленно подняла глаза – ни у нее над головой, ни на горизонте грозовых туч не было. Внезапно она поняла, что это означает, и колени у нее подкосились.
Доминик!
В торопливо идущей впереди нее по улице женщине со склоненной головой она узнала миссис Симпсон и обрадовалась. Непроизвольно схватив ее за руку, она почти прокричала:
– Вы тоже слышите?
Эллен вздрогнула и подняла на нее глаза.
– А, леди Мэдлин, – сказала она, – это вы. Ах, дорогая, вам ведь никогда еще не приходилось этого испытывать? Наклоните голову резко вперед и сделайте несколько глубоких вдохов. Давайте я немного пройду вместе с вами. Я иду в бакалейную лавку. Моя бедная горничная закатила сегодня утром истерику. Бедняжка, она только что приехала из Англии. Мне удалось устроить ее в экипаже наших соседей, которые едут домой через Антверпен.
Спокойные ноты ее голоса ободрили Мэдлин.
– Я очень глупая, – сказала она. – Мне стыдно за себя.
– Стыдиться нужно было, если бы вы ничего не почувствовали, услышав стрельбу, – возразила миссис Симпсон. – Не надо конфузиться из-за своей чувствительности. Когда начнут прибывать раненые – а они непременно начнут прибывать к завтрашнему дню, – вы увидите, что у вас есть силы, о которых вы даже не подозреваете.
– Именно так говорит и леди Андреа. Боюсь только, что я опозорюсь… Как вы думаете, они сейчас там, откуда слышится стрельба? – спросила Мэдлин. – Я имею в виду Доминика… И капитана Симпсона.
– Не знаю, – ответила Эллен. – Сейчас ничего нельзя знать в точности. И это самое плохое в сражении – в неопределенности. Вы должны приучить себя не думать об этом. Заставьте рассудок как бы отупеть. Когда привезут раненых, у вас не будет времени думать. Каждый страдающий человек станет вашим братом, и вы будете ходить за ним, думая, что где-то какая-то другая женщина будет делать то же для лорда Идена.
– Вы тоже в каждом раненом видите вашего мужа? – спросила Мэдлин, заранее предвидя ответ. И вдруг ее осенила ужасная мысль: