Севастополь
Шрифт:
– Стойте! А как же Слава?
– У тебя есть конкретные предложения? – сухо спросила Кэт. – Мы тебя внимательно слушаем.
– Чтобы освободить его, надо сначала освободиться самим, – сказал Зигфрид. – Потом что-нибудь придумаем. Вытащим его, не беспокойся. На худой конец – выкупим, обменяем, выкрадем. Все равно в этих местах нам без него делать нечего.
Книжник кивнул. Не то чтобы его устраивало это объяснение, но он был согласен с другом: главное – использовать любую подвернувшуюся возможность, чтобы перехватить инициативу. Из нового положения
– Я читал, в таких подземельях болезни развиваются страшные, – освещая путь факелом, сообщил Книжник. – Исследователи египетских захоронений лезли в такие вот ходы, а потом умирали по неизвестным причинам.
– Ты это к чему сейчас рассказал? – недружелюбно поинтересовалась Кэт.
– Так просто…
Ход вывел в новый зал. И он уже не был похож на прежние, выбитые в скале комнаты. Это была настоящая пещера – с неровными стенами, со сталактитами, свисавшими со свода, с тихо капающей где-то водой. И, как ни странно, дышалось здесь легче.
– Смотрите… – прошептала Кэт, указывая вперед.
В центре зала тьму разрывало бледное синеватое свечение. Светился потолок, точнее, минеральные наплывы в нем.
– Чего это оно светится? – пробормотал Книжник. – Радиоактивное там все, что ли?
Он вытащил из рюкзака ветку кремлевской березы, которую неизменно таскал с собой. Это самодельный дозиметр. Ветвь прилично багровела на срезе. Да, не без излучения. Хорошо бы антирад принять, благо несколько пилюль всегда болтается в рюкзаке.
– Не туда смотришь, – прошипела девушка. – Ниже!
На подсвеченном пятачке сидели неподвижные фигуры. Около десятка, в темно-серых балахонах, напоминавших одеяния бесноватых – только без уродливых тканевых масок.
– Что это с ними? – спросил Зигфрид. – Мертвые, что ли?
Уже подойдя ближе, Книжник понял, что имел в виду зоркий вест. Неподвижность этих людей была неестественной. Такими могут быть только статуи. Или мумии. Эти действительно напоминали мумий своей сухощавостью. Все были неимоверно стары, сморщены, редкие волосы и бороды – длинны и седы, как мел. И все они стояли на коленях, лицом в одну и ту же сторону. Книжник проследил, куда бы смотрели эти странные старики, если бы глаза их не были плотно закрыты.
Перед ними на каменном постаменте был закреплен какой-то предмет. Присмотревшись, семинарист понял: это икона. В тяжелом металлическом окладе, запыленная, затянутая паутиной. Очень хотелось увидеть, чей лик запечатлен на ней, но Книжник так и не решился прикоснуться.
– Наверное, так и умерли, – проговорил он. – Замурованные, от голода и жажды. Видите, как иссохли?
– Они не мертвы, – тихо прошелестел за спиной незнакомый голос.
Все обернулись. Там стоял точно такой же седой, длиннобородый старец в сером балахоне. Сгорбленный, древний – но с живыми, ясными глазами, в которых не было и намека на немощь. Двигался он, впрочем, не без труда – несколько шагов в сторону пришельцев дались ему нелегко.
– Не видите – братья погружены в молитву, – тем же негромким шелестящим голосом продолжил старец. Прошел между рядами «мумий», внимательно оглядел их, как какой-нибудь смотритель музея. Спутники невольно переглянулись: им показалось, что дед немного спятил. Старец же осторожно коснулся плеча одного из «братьев» – и тот едва заметно дернулся, заставив вздрогнуть и заметившего это Книжника.
– Рыбы… – тихо сказала Кэт.
– Что? – переспросил Книжник.
– Рыбы – это они, – девушка, указала на замерших монахов. – Потому что молчат как рыбы.
– Верно, но не совсем, – чуть улыбнулся старец. – Рыба – древний символ нашей веры.
Книжник невольно кивнул: он и сам только сейчас вспомнил о полузабытом символе.
– И давно они так… молятся? – осторожно спросил семинарист, переводя взгляд со старика на неподвижные коленопреклоненные фигуры.
– С тех пор, как часть братии обуяли бесы, и только мы остались верны нашей вере.
– Вы про этих, в черном? – Книжник кивнул куда-то вверх, где, по его ощущениям, оставался основной лабиринт, населенный беспокойными монахами.
– Про них, про кого же еще, – эхом отозвался старик. – Доля монаха – молиться за людей, за свет, а не пытаться исправить мир коварством и кровью. Очень легко из лона церкви перейти под крыло Сатаны – достаточно лишь решить, что есть простые и легкие пути к свету…
– Постойте, – вмешалась Кэт. – Так это они вас замуровали?
– Можно отгородиться от людей, нельзя отгородиться от Бога, – на старческом лице появилась грустная улыбка. – Да, они пытались избавиться от тех, кто не разделял их злобу. Но те, кто перешел на путь Сатаны, – давно мертвы.
– Как мертвы? – Кэт хмыкнула. – По-моему, они здоровее нас будут.
– Это уже их последователи. Сто лет уж прошло с раскола.
– Погодите, – не поверил Книжник. – Сколько ж вам…
– Сколько есть – все наше. Истовая молитва творит чудеса, сын мой.
– Но как же это они? – никак не мог успокоиться Книжник. – Они же как мумии, и на вид не живые…
– А я на вид живой?
– Вы-то да…
– Так вот, с вашим приходом мне самому пришлось отвлечься от молитвы и снова встать на ноги, хотя в этом не так много смысла – ведь так я забираю у себя остатки земного существования и ослабляю силу совместной молитвы.
– Вы хотите сказать, что тоже – один из этих… – Книжник запнулся, пытаясь найти подходящее слово. И не нашел. – Мумий, что ли…
Старец остановился, удивленно поглядел на него:
– Мумий? О чем ты? Ах, да. Ты же никогда не видел настоящей, глубокой молитвы.
– И зачем же вы нарушили такое важное действо? – безо всякого лишнего почтения поинтересовался Зигфрид. – Стояли бы и дальше на коленях, раз уж сто лет до этого так провели.
– Так из-за вас и поднялся.
– Из-за нас? – переспросил Книжник. – То есть мы вроде как разбудили вас?