Севастополь
Шрифт:
Бомбы рвались в отдалении.
Терпко и пряно пахла цветущая акация. Запах акации смешивался с едкой, вызывающей слезы, гарью.
Нина отдышалась, немного пришла в себя, поднялась.
Разрывы прекратились. Вдали гудели невидимые немецкие самолеты.
Нина выбралась на улицу и пошла к голубевшей вдали бухте. Внезапно что-то пронзительно заревело над ее головой, кто-то засвистел тонко и отрывисто совсем рядом, пыль небольшими фонтанчиками взметнулась у ее ног.
Ничего не понимая, Нина
Черная тень самолета пересекла улицу, но и тут Нина не сообразила, что самолет охотится именно за нею, маленькой, семнадцатилетней Ниной Михайловой, работницей севастопольского подземного завода, которая осмелилась выйти в этот день на улицу.
Нина подняла голову и увидела, как над ней пронеслась машина со свастикой на крыльях. Фашистский летчик дал очередь. Над Нининой головой в стене дома пули выбили четкую линию углублений.
Маленький острый осколок рассек Нине висок, по щеке скатилась капелька крови.
В третий раз фашист атаковал Нину. И она, все поняв, рассердилась, побежала по улице, торжествуя и радуясь, когда летчик снова и снова пикировал мимо, всаживая пули в землю, в заборы, в дома.
Нина спешила на завод.
Страх оставил ее.
Озверевший летчик не отставал от девушки. Однажды Нине показалось, что она увидела над бортом его перекошенное лицо с неестественно большими от очков глазами.
В эти минуты во всем городе было пусто. Только Нина бежала вперед, и ее беленькая блузка, на которой кровь, сбегавшая по щеке, ткала необыкновенные узоры, мелькала среди развалин, над зеленью клумб, среди дыма пожарищ.
Теперь Нина знала, что никто ее не может остановить.
Еще несколько раз летчик пикировал на девушку. Снова пули проносились мимо.
Нина выбежала к покрытому пеплом, обожженному огнем и солнцем пустырю.
И тут она снова испугалась. Ее сердце застучало сильно и быстро, ладони рук похолодели и стали потными. Казалось немыслимым пройти по этому открытому со всех сторон пустырю. Где-то над головой ревел самолет фашиста.
Нина закрыла глаза и быстро побежала вперед. Ей почудилось, что самолет повалился на нее, придавил к земле. Она упала, прижалась к траве, с ужасом прислушиваясь к пулеметным очередям.
А пулеметы работали непрерывно. В воздухе стоял сплошной рев. Нина приподнялась и увидела, как над ее головой советский летчик расстреливал гитлеровца. Потом выстрелы оборвались, что-то тяжелое пронеслось по воздуху и со скрежетом упало на землю совсем недалеко от Нины.
"Бомба! Конец!" — подумала девушка.
Но конца не было.
Когда Нина поднялась, она увидела горящие обломки фашистского самолета, а в стороне неподвижное тело человека с неестественно большими от очков глазами.
Чувство гордости к радости охватило Нину. Она улыбнулась.
Она улыбалась, стоя
Разрывы бомб доносились сюда глухо и не страшно. Станок гудел ровно и спокойно…
Восьмой день шли бои под Севастополем, все усиливаясь и нарастая.
Фашисты шли в атаку на наши позиции почти непрерывно. Днем и ночью севастопольцы уничтожали врагов. Тошнотворный запах тлена поднимался над долинами и высотами.
На батарее было затишье.
В точно назначенный день и час приехала кинопередвижка. Краснофлотец-механик деловито и спокойно (для того, чтобы попасть на батарею, он дважды прорывался сквозь орудийный обстрел) установил аппарат, повесил экран.
Свободные от вахты краснофлотцы рассаживались, предвкушая удовольствие.
Гул артиллерийской канонады сюда едва доносился, и эти люди, привыкшие к боям, его не замечали.
Экран осветился. На нем появились ленинградские улицы, девушка, пришедшая записаться в санитарную дружину.
Краснофлотцы, должно быть, не раз видели эту картину. Появление героини они приветствовали веселыми возгласами:
— Здравствуй, «Чижик»!
Среди зрителей было двое москвичей. Они с начала войны находились на флоте, многое поняли, чего не понимали раньше, ко многому привыкли, со многим освоились. Смотрели они картину, разворачивающуюся перед ними, с таким же удовольствием, как краснофлотцы, хотя в Москве обычно все кинокартины критиковали, были ими недовольны и полагали, что все нужно сделать по-иному.
На экране белели снега Финляндии. Героические девушки ползли по снегу.
И вдруг приятели переглянулись. Ничего особенного на экране не происходило, а режиссер все больше и больше прибавлял орудийного грома, пулеметных очередей, свиста бомб и винтовочных выстрелов.
Один из москвичей поморщился и сказал соседу:
— Нет чувства меры!
— Еще бы, — ответил второй, — картину снимали люди, никогда не бывшие на фронте.
А режиссер, видимо, действительно увлекся звуковым оформлением. Даже самые идиллические эпизоды проходили под грохот зениток и трескотню пулеметов.
Внезапно и неожиданно громко прозвучал сигнал боевой тревоги. Демонстрация фильма прекратилась. Краснофлотцы мгновенно покинули блиндаж.
Москвичи последовали за ними.
На разбомбленный, окутанный дымом, полуразрушенный Севастополь шли немецкие бомбовозы.
Зенитки щелкали сухо и пронзительно. Вот один из вражеских самолетов задымился и начал падать.
Над городом взметнулись фонтаны камней, земли и дыма — там упали бомбы.
Налет прекратился. Севастополь вдали тлел и дымился, даже в эти минуты прекрасный и величественный.