Север и Юг
Шрифт:
У Маргарет появилась другая причина вздыхать прежде, чем закончился разговор. Возможно, Фредерик сам был католиком, хотя еще и не сменил вероисповедания. Это была та самая причина, почему его сочувствие ее чрезмерному горю из-за того, что отец оставил церковь, было едва выражено в письмах. Она думала, что это была опрометчивость моряка, но правда состояла в том, что он сам удалился от той религии, в которой был крещен, — только его убеждения шли вразрез с убеждениями отца. О причинах, которые заставили его решиться на эту перемену, даже сам Фредерик не мог рассказать. Маргарет не решилась разговаривать на эту тему и снова заговорила о помолвке и приготовлениях к ней:
– Но ради нее, Фред, ты непременно попытаешься очистить себя от непомерных обвинений, выдвинутых против
Мистер Хейл поднялся, чтобы послушать ответ сына.
– Во-первых, Маргарет, кто разыщет моих свидетелей? Все они — моряки, призванные на другие корабли, кроме тех, чьему свидетельству никто бы не поверил, поскольку они сами или принимали участие или сочувствовали мятежу. Во-вторых, позволь мне рассказать тебе, ты не знаешь, что такое военно-полевой суд и считаешь, что это собрание, где руководит справедливость, а на самом деле это суд, где авторитет значит в десять раз больше, чем показания свидетелей. В таких случаях сам свидетель вряд ли избежит давления.
– Значит, не стоит и пытаться выяснить, сколько свидетельств можно найти и выставить от твоего лица? Сейчас все те, кто знал тебя в прошлом, верят в твою вину без тени сомнения. Ты никогда не пытался оправдаться, и мы никогда не знали, где искать доказательства твоего оправдания. Теперь, ради мисс Барбур, очисти себя в глазах света. Ее может не волновать это — я уверена, что она верит в тебя так же, как и все мы. Но ты не должен позволить ей породниться с тем, кто находится под таким серьезным обвинением, не доказав всем, как обстоит дело. Ты не подчинился власти, это очень плохо. Но стоять рядом, безмолвствуя и бездействуя, когда властью так жестоко пользуются, было бы намного хуже. Люди знают, как ты поступил, но не знают мотивов, не знают, что ты отважно защищал слабых. Ради Долорес они должны знать.
– Но как я могу заставить их узнать? Я не уверен в непорочности и справедливости тех, кто будет моими судьями. Я не могу разослать повсюду глашатаев, чтобы они выкрикивали мое имя на улицах и превозносили мой героизм. Никто не прочитает брошюру, посвященную самооправданию, спустя столько лет после поступка, даже если я ее выпущу.
– Ты посоветуешься с юристом о своих шансах на оправдание? — спросила Маргарет, взглянув на брата и сильно покраснев.
– Сначала мне нужно найти моего адвоката и взглянуть на него, и узнать, понравлюсь ли я ему, прежде чем делать его своим наперсником. Многие не имеющие практики адвокаты могут обмануть свою совесть, решив, что легко заработают сотню фунтов, сделав доброе дело — сдав меня, преступника, в руки правосудия.
– Глупости, Фредерик! Потому что я знаю юриста, на чью честность можно положиться, чей талант в юриспруденции люди очень высоко оценивают. И который, я думаю, очень постарался бы для любого из… из родственников тети Шоу. Это мистер Генри Леннокс, папа.
– Я думаю, это хорошая мысль, — сказал мистер Хейл. — Но не предлагай ничего, что задержит Фредерика в Англии. Ради твоей матери.
– Ты можешь поехать в Лондон завтра ночным поездом, — продолжила Маргарет, вдохновленная своим планом. — Боюсь, он должен ехать завтра, папа, — сказала она нежно, — мы решили так из-за мистера Белла и неприятного знакомого Диксон.
– Да, я должен ехать завтра, — решительно произнес Фредерик.
Мистер Хейл застонал.
– Я не вынесу расставания с тобой, и все же я не нахожу места от беспокойства, что ты здесь долго задержался.
– Ну, тогда, — сказала Маргарет, — послушайте мой план. Он приедет в Лондон в пятницу утром. Я… ты бы мог…нет! Лучше я напишу записку для мистера Леннокса. Ты найдешь его в конторе в Темпле.
– Я составлю список всех моряков с борта «Ориона», которых вспомню. Я мог бы оставить список у него, чтобы он разыскал их. Он брат мужа Эдит, верно? Я помню, что ты упоминала о нем в своих письмах. У меня есть деньги у Барбура. Я могу оплатить довольно большой счет, если есть хоть какой-то шанс на успех. Деньги, дорогой отец, которые я предназначил для разных целей. Поэтому я только одолжу их у тебя и Маргарет.
– Не делай этого, — сказала Маргарет. — Ты не будешь рисковать своими деньгами. Эта поездка опасна, но попытаться стоит. Ты можешь отплыть из Лондона так же, как и из Ливерпуля?
– Конечно, гусенок. Когда я слышу, как вода шумит под обшивкой корабля, тогда я чувствую себя дома. Я применю кое-какую хитрость, чтобы уехать. Ничего не бойся! Я пробуду в Лондоне меньше суток, вдали от тебя с одной стороны, и от кого-то еще — с другой.
Маргарет чувствовала себя спокойней, когда Фредерик заглядывал ей через плечо, пока она писала мистеру Ленноксу. Если бы ей не пришлось писать кратко и быстро, она бы сомневалась в каждом слове и задумывалась над выбором выражений, испытывала бы неловкость оттого, что она первая возобновила общение, которое их последняя встреча сделала таким неприятным для обеих сторон. Как бы то ни было, записку у нее забрали прежде, чем она успела просмотреть ее, и спрятали в записную книжку. Из книжки выпал длинный локон черных волос, и глаза Фредерика засветились от радости.
– Тебе бы хотелось посмотреть его, правда? — спросил он. — Нет! Ты должна подождать пока сама не увидишь ее. Она слишком красивая, чтобы ее узнавали по частям. Нельзя по одному кирпичу судить о красоте моего дворца.
Глава XXXII
Неудача
«Что ж! Оставайся
Обвиненным, скованным цепями».
Вернер
Весь следующий день они провели втроем. Мистер Хейл едва мог говорить, но, задавая ему вопросы, дети возвращали его к действительности. Фредерик ничем не выказывал своей печали. Первый приступ отчаяния прошел, и теперь юноша стыдился, что поддался эмоциям. И хотя его скорбь о потере матери была очень сильной — ее бы хватило на всю его жизнь — он больше не говорил об этом. Маргарет наконец смогла дать волю своему горю. Она много плакала, и в ее голосе, даже когда она говорила о пустяках, слышалась печаль, которая усиливалась, когда Маргарет думала о скором отъезде Фредерика. Девушка понимала, что так будет лучше для всех, и прежде всего для отца. Мистеру Хейлу не давала покоя мысль о том, что будет, если Фредерика обнаружат и схватят. После смерти миссис Хейл его нервозность усилилась — он непрестанно пребывал в страхе. Он вздрагивал при каждом необычном звуке и чувствовал себя неуютно за исключением тех моментов, когда Фредерик скрывался в своей комнате. Ближе к вечеру мистер Хейл сказал:
– Ты пойдешь на станцию с Фредериком, Маргарет? Я бы хотел знать, что он благополучно уехал. Во всяком случае, ты принесешь мне весть, что он уехал из Милтона?
– Конечно, — ответила Маргарет. — Я бы хотела проводить его, если тебе не будет без меня одиноко, папа.
– Нет, нет! Мне будет казаться, что кто-то узнал его, и что его схватили, пока ты не скажешь мне, что он уехал. Идите на станцию Аутвуд. Это близко, и там не так много людей. Возьмите кэб. Так меньше риска, что вас увидят. Когда твой поезд, Фред?
– В десять минут седьмого, будет почти темно. Как ты вернешься домой, Маргарет?
– О, я справлюсь. Я становлюсь очень храброй и выносливой. Дорога до дома хорошо освещена. На прошлой неделе я выходила намного позже.
Мистер Хейл вместе с сыном вошел в комнату, где лежало тело миссис Хейл. Маргарет была рада, когда прощание закончилось — прощание с мертвой матерью и живым отцом. Она поторапливала Фредерика, чтобы не мучить отца. Отчасти из-за этого, отчасти из-за ошибок в «Железнодорожном путеводителе», Маргарет и Фредерик, прибыв на станцию Аутвуд, выяснили, что у них есть еще почти двадцать минут в запасе. Касса была закрыта — поэтому они не могли взять билет. Брат с сестрой спустились по лестнице, ведущей к площадке, расположенной ниже железнодорожных путей. Неподалеку от проселочной дороги простиралось поле, которое пересекала широкая гаревая дорожка. Они прогуливались по ней взад и вперед.