Северное сияние (др.перевод)
Шрифт:
— Итак, Лира, — сказала Серафина Пеккала, — ты знаешь, зачем летишь к лорду Азриэлу?
Лира изумилась.
— Ну конечно — чтобы отдать ему алетиометр! Она никогда не задавалась таким вопросом; это было очевидно. Но потом вспомнила свое первое побуждение, давнее, почти забытое.
— Или… Помочь ему выйти на волю. Ну да. Мы поможем ему убежать.
Но, едва выговорив эти слова, она поняла их абсурдность. Сбежать со Свальбарда? Невозможно!
— Попытаться хотя бы, — решительно добавила она.
— А что?
— Думаю, я должна тебе кое о чем сказать.
— О Пыли?
Об этом ей хотелось узнать раньше всего.
— Да, среди прочего.
Лира зевнула. Это был зевок до вывиха челюстей, до разрыва легких и длился чуть ли не минуту — так ей, во всяком случае, показалось. И, как ни противилась Лира, сон навалился на нее. Серафина Пеккала протянула руку в корзину, коснулась ее глаз, и Лира опустилась на пол, а Пантелеймон спорхнул вниз, превратился в горностая и залез на свое спальное место возле ее шеи.
Ведьма выровняла скорость своей ветки с шаром, державшим курс на Свальбард.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВАЛЬБАРД
Глава восемнадцатая
ЛЕД И ТУМАН
Ли Скорсби укрыл Лиру мехом. Она свернулась клубком возле спящего Роджера, и воздушный шар нес их в сторону полюса. Аэронавт время от времени сверялся с приборами, жевал холодную сигару (курить нельзя было в такой близости от горючего водорода) и кутался в мех.
— Эта девочка — довольно важная персона, а? — сказал он через несколько минут.
— Она сама не будет знать, насколько важная, — ответила Серафина Пеккала.
— Значит ли это, что надо ожидать каких-то действий вооруженного характера? Поймите, я интересуюсь этим как человек практический, зарабатывающий себе на жизнь. Я не могу допустить, чтобы меня подбили или разнесли на куски без какой-либо заранее оговоренной компенсации. Я не хочу поставить под сомнение высокие цели этой экспедиции, поверьте, мадам. Но Джон Фаа и цыгане уплатили мне гонорар, соответствующий затратам моего времени, моему мастерству и нормальному износу аэростата, только и всего. Он не включал страховку на случай военных действий. И позвольте сказать вам, мадам, когда мы высадим на Свальбарде Йорека Бирнисона, это будет рассматриваться как военное действие.
Он аккуратно выплюнул кусочек курительного листа за борт.
— Поэтому я хотел бы знать, мадам, чего нам следует ожидать в плане свалки и членовредительства, — закончил он.
— Бой, возможно, будет, — сказала Серафина Пеккала.
— Но вам же приходилось воевать.
— Конечно, когда платили. Но я считал, что это простой транспортный контракт, и соответственно назначил цену. А теперь я интересуюсь, после той небольшой заварушки внизу, — интересуюсь, как далеко простираются мои транспортные обязательства. Должен ли я, например, рисковать своей жизнью и снаряжением в войне между медведями. И нет ли у этого ребенка таких же темпераментных врагов на Свальбарде, как там, в Больвангаре. Я упомянул об этом только для поддержания беседы.
— Мистер Скорсби, — сказала ведьма, — я хотела бы знать ответ на ваш вопрос. Могу сказать одно: все мы, люди, ведьмы, медведи, уже участвуем в войне, хотя не все это понимают. Столкнетесь ли вы с опасностью на Свальбарде или улетите невредимым, вы участник, вы под ружьем, вы солдат.
— Ну, это, кажется, несколько преждевременно. По-моему, у человека должен быть выбор, браться ему за оружие или нет.
— Выбирать здесь мы можем с таким же успехом, как выбирать, родиться нам или не родиться.
— Я, однако,
— Выбирать, за какую мне взяться работу, выбирать, куда я отправлюсь, выбирать еду и собеседников. Разве вам иногда не хочется что-нибудь выбрать?
Серафина Пеккала задумалась, а потом сказала:
— Может быть, мы по-разному понимаем выбор, мистер Скорсби. Ведьмы ничем не владеют, поэтому мы не заботимся о сохранении ценностей или получении прибыли, а что до выбора между чем-то и чем-то, то, если живешь много сотен лет, ты знаешь, что всякая возможность представится снова. У нас разные потребности. Вы должны ремонтировать свой аэростат и держать его в рабочем состоянии, а это, понимаю, требует времени и труда. Нам же, чтобы полететь, достаточно оторвать ветку облачной сосны; подойдет любая, а их сколько угодно. Мы не чувствуем холода, и нам не нужна теплая одежда. У нас нет средств обмена, кроме взаимной помощи. Если ведьме что-то нужно, ей даст это другая ведьма. Если речь идет о войне, мы решаем, вступать в нее или нет, не принимая в расчет ее цены. Нет у нас и понятия чести, как, например, у медведей. Оскорбление медведя — смертельное оскорбление. Для нас это… немыслимо. Как можно оскорбить ведьму? И что с того, если вы ее оскорбили?
— Ну, тут, мадам, я с вами. Брань на вороте не виснет. Но, надеюсь, вы поймете мою дилемму. Я простой аэронавт и последние свои дни хочу провести в покое. Купить маленькую ферму, несколько голов скота, несколько лошадок… Ничего выдающегося, заметьте. Ни дворца, ни рабов, ни сундуков с золотом. Так… чтобы вечерний ветерок над степью, сигара и стакан кукурузного виски. Но беда в том, что это стоит денег. И вот я летаю в обмен на деньги и после каждой работы посылаю немного золота в банк «Уэллс-Фарго» и, когда у меня наберется достаточно, я продам этот шар, мадам, куплю себе билет на пароход до порта Галвестон, и больше никогда не оторвусь от земли.
— Это еще одно различие между нами, мистер Скорсби. Ведьма скорее откажется дышать, чем летать. Для нас летать — значит быть собой.
— Я вижу это, мадам, и я вам завидую; но я лишен ваших радостей. Полет для меня — просто работа, я — просто техник. Я вполне бы мог регулировать клапаны в газолиновых моторах или налаживать антарную проводку. Но, как видите, выбрал это. Это был мой свободный выбор. Вот почему перспектива войны, о которой мне ничего не сказали, меня немного беспокоит.
— Ссора Йорека Бирнисона со своим королем — тоже часть ее, — сказала ведьма.
— Этому ребенку предназначено судьбой сыграть в ней свою роль.
— Вы говорите о судьбе так, — возразил он, — как будто она определена заранее. Мне эта идея нравится не больше, чем военная служба, на которую меня зачислили, не предупредив. Где моя свободная воля, скажите пожалуйста? А у этого ребенка, сдается мне, больше свободной воли, чем у любого из моих знакомых. Что же, по-вашему, она — какая-то заводная машинка, ее поставили на дорожку, и она никуда с нее не свернет?
— Мы все подчиняемся судьбам. Но должны действовать так, как если бы этого не было, — сказала ведьма, — или умрем от отчаяния. Есть любопытное пророчество об этом ребенке: ей предназначено судьбой положить конец судьбе. Но она должна сделать это, не сознавая, что она делает, — как если бы ее вел к этому характер, а не судьба. Если ей скажут, что она должна сделать, тогда ничего не удастся; смерть сметет все миры; это будет торжество отчаяния, вечное. Вселенные станут взаимосвязанными машинами, слепыми, лишенными мысли, чувства, жизни…