Северные волки
Шрифт:
Берте не было холодно. Даже, несмотря на тонкое не по погоде платье, в котором еще утром она покинула свой дом и то и дело срывающиеся с губ облачка пара. И все же она дрожала. От страха. Неизвестности. От одного взгляда на жреца, что расставлял сейчас вокруг костра долбленные деревянные чаши, почерневшие то ли от времени, то ли... не хотелось думать о том, что в них было до этого, но куда спрячешься от правды? Скорее всего, в них была кровь. Жертвенная кровь, о которой рассказывала ей некогда Гесса. Кровь такой же козы, что привел Снорри. Ее козы, что годами спасала маленькую семью Берты
Почему то ее было жаль до слез. Наверное, потому, что Берта все еще не верила в то, что больше нет деревни, где она жила. Что все, кого она знала с детства, покинули этот мир сегодня, а те, что остались в живых, могли им только завидовать. Она не верила. Может потому, что не видела ни горящих домов, ни разбросанных трупов на пустых улочках. Не слышала, как кричали вороны, подбирающие добычу за жестокими чудовищами. Она не видела этого. Не оплакала Гессу, что теперь, наверное, блуждает в инистых туманах Хельхейма. Но сомнений не было, что все было именно так. А порой, закрывая глаза, ей виделись жуткие картины, нарисованные ее воображением. И от этой мысли к горлу подступала тошнота. Берта запретила себе пока думать об этом.
Вместо этого она мысленно стала сравнивать жреца северных волков и отца Оливера.
Искала хоть что-то общее и не находила.
Отец Оливер был гораздо моложе этого северянина, но годы в молитвах и степенности сделали его тело обрюзгшим, не способным вынести даже пяти минут быстрой ходьбы. Этот же старик... Берта удивлялась - откуда в нем столько силы и ловкости. Она в свои семнадцать едва поспевала за ним, спотыкаясь о торчащие из-под земли коварные корни деревьев. Он же... словно знал наизусть каждый куст в этом чужом для него лесу. Или может, это древние боги и духи вели его?
Она вспоминала темную рясу из грубого сукна, в которую заворачивался отец Оливер. Даже на вид она была неудобной и колючей. И разглядывала Хельги. Его одежда мало чем отличалась от одежды остальных северян. Безрукавка из мягкой кожи, что оголяла руки до самых плеч и кожаные штаны. И, наверное, единственное по чему в нем узнавали жреца, было множество колец в бороде и браслеты странного плетения на запястья. А у отца Оливера был всего лишь большой серебряный крест на груди.
Наверное, странно было то, что находясь в лесу с человеком от которого не знаешь чего ждать, занимаешься тем, что сравниваешь его с христианским священником. Но это как-то неуловимо успокаивало. И еще... Берта была почему-то уверена, что он не причинит ей вреда. По крайней мере, не убьет. А сохранить жизнь это уже и так много.
К тому же, немного справившись с потрясениями, Берта начала подумывать о том, чтобы бежать, выгадав момент, к фракийцам. Может в обитель святого Бенедикта, где сможет спрятаться за высокими стенами от всего мира. А потом разыскать брата с сестрой и начать строить свою жизнь заново. А для этого нужно было, чтобы они не сомневались в том, что Берта и сама хочет остаться с волками.
В этом решении ей помог увериться Ульв, внушающий всем своим видом чувство опасности. И еще странное чувство, словно ее загнали в угол, из которого не выбраться.
– Расскажи о ней. Для дочери ты молода. Ты ей внучка?
– спросил жрец на фракийском и Берта сжала пальцы, чтобы не выдать их дрожи.
Его голос. Глухой и гулкий одновременно. Казалось, что он говорил со дна колодца. И все же она послушно ответила:
– Если ты о Гессе, то более странной женщины мне не доводилось встречать.
Старик улыбнулся. И на миг показалось, что это нехитрое движение изменило всего его, превратив в простого старика, каких множество во Фракии. И тут же снова лицо его окаменело.
– Ты знал ее?
– спросила Берта, сама удивляясь своей смелости и поджав губы.
Старик оставил свои чаши и мешочки с зельями и задумчиво посмотрел на Берту. Под этим взглядом становилось неуютно. Словно на тебя смотрит древнее могущественное существо, имеющее мало общего с человеческим родом.
– Ты похожа на нее больше, чем сама того хочешь, - сказал он и Берта поморщилась, не желая признавать его слова за правду.
– Можешь кривиться, сколько хочешь, но я помню ее именно такой, как ты сейчас. И дело даже не в том, что у тебя ее глаза и дерзость в них. И даже не в том, что ты унаследовала ее дар, юная вельва. Дело в том, что ты, как и она, никогда не смиришься со сплетенной для тебя нитью судьбы. Но у тебя есть выбор. Стать такой, как она, теша свою гордость, или же...
Что было это «или» он не стал договаривать. Но Берте и не нужно было. Стать такой, как Гесса, хотелось меньше всего. Но и оставаться с чужими ей мужчинами... Пусть она и не была доброй христианкой, но и падшей женщиной, наложницей одного из волков, который несомненно сумеет уговорить взявшего ее под опеку Хальвдана, отдать ее ему, стать не могла.
Хельги тихо рассмеялся. И смех его был, как осыпающееся мелкое каменное крошево со склона скалы. Жуткий смех.
– Ты глупа и юна, Берта, если думаешь, что хевдинг рискнет тебя с кем-то делить. Он дал клятву и не нарушит ее. Полночная наездница знала, как заставить его оберегать тебя. Все же ее колдовство, которое она взяла от великанши, сильно.
– Почему ты называешь ее полночной наездницей? Старик побарабанил пальцами по деревянной чаше.
– Те, кто путаются с Хель - так зовутся. И мне остается просить богов, чтобы и тебя не постигла та же участь.
Берта еще многое хотела спросить о старухе Гессе. О том, что было тогда, когда ее знал Хельги жрец. Но получив такой ответ, больше не решилась спрашивать. И только задумчиво скребла пальцем схваченную весенним заморозком землю.
– Пора, - сказал жрец, расстелив на земле битое одеяло.
– Ложись.
У Берты похолодело все внутри от дурного предчувствия. И не зря.
Едва голова ее коснулась земли, как жрец завел песню. Подобное она уже слышала однажды, когда в деревне была засуха, и старуха Гесса взывала к древним богам и приносила им жертву.
Тело Берты наливалось тяжестью. Постепенно отделяя ее от реальности. И уже совсем скоро она не могла пошевелить ни рукой, ни даже пальцем.
Почти по-человечьи вскрикнула коза, обрызгав ее теплой кровью, но она уже не видела этого. Глаза ее заволокло туманом. И Берта как-то вяло подумала, что это странно.