Северный гамбит
Шрифт:
Еще один протокол допроса
— Назовите себя.
— Свен Цакриссон, господин следователь. Подданный Шведского королевства.
— Тогда, поскольку Швеция и СССР не пребывают в состоянии войны, вы не можете считаться военнопленным. И как бандит, захваченный на нашей территории с оружием в руках в момент совершения преступления, подлежите немедленному расстрелу.
— Нет! Господин следователь, это не по закону! Я же не сам пришел, меня пригнали! Меня вообще никто ни о чем не спросил! Разве я виноват, что фюрер сговорился с нашими сыскарями?
— Из уголовных? За что сидел?
— Кража со взломом, господин следователь. Оставалось совсем немного, а после честно решил завязать. Как вдруг меня продали как скотину на работу в Германию — только на работу, не на войну! Я был подсобником на верфи в Киле, подай-принеси. Затем им пришла разнарядка послать на фронт такое-то число наименее необходимых для производства — меня и вписали! Как, не знаю, я этих бумаг в глаза не видел. Там на верфи еще турки работали, так слухи ходили, что их тоже так в германскую армию гребли, не знаю, правда или нет. Своих-то немцев жалко, и квалификация опять же! И вот я здесь.
— Приходилось ли лично расстреливать наших советских людей?
— Нет, господин следователь! Это меня расстреливали всё время. А я и оружия почти в руках не держал!
— Поясните.
— Да что тут непонятного, господин следователь? Вот положено всех новоприбывших, особенно иностранцев и штрафных, казнью повязывать: ваших расстреляли, вы этого не прощаете, все знают. Так где же столько партизан наловить? Вот и повелось, уже месяца три как, точно не знаю… Берут обычно кого-то из «хиви», чтобы крикнуть что-то могли, переодевают в вашу форму или в штатское, и они партизан изображают. Ну, а я подсуетился, очень уж на фронт не хотелось… И выучить нетрудно: «Смерть немецким оккупантам», «За родину, за Сталина», «Гитлер капут, суки». И конечно, патроны холостые у расстрельного взвода. Тут главное упасть вовремя, не раньше и не позже. Или, уже в своей форме, я с фотоаппаратом бегал, делал вид, что снимаю.
— То есть не фотографировали, а делали вид? Зачем?
— А вы представьте, господин следователь, сколько пленки, бумаги, химикатов и времени требуется, чтобы сделать и выдать фото каждому из участвовавших? И в деле копию оставить. Нет, вначале и на самом деле снимали и вручали — но после оказалось слишком затратно. Вот роли и играем.
— То есть вы лично в казнях не участвовали?
— Господин следователь, я про передачи вашего радио знаю! Как там умные люди категорически советовали этих дел всеми силами избегать, поскольку не простите! Что лучше уж в тюрьму живым, чем убьют в бою или после расстреляют.
— Повесят. Уличенным в зверствах против гражданского населения и военнопленных у нас положена петля, а не расстрел.
— Тем более, гражданин следователь! Я, может, и вор, но не дурак же!
— Расскажите об обстоятельствах вашего попадания к нам в плен.
— А что тут рассказывать? Когда вы фронт прорвали, у нас приказ: всем взять оружие и на передовую. Спешка, неразбериха, я и отбился, спрятался — нанимался я, что ли, под пули лезть? А как ваших солдат увидел, так вышел с белой тряпкой. Уж лучше в вашей тюрьме отсижу, сколько положено, зато живой останусь. Что мне будет, господин следователь, и сколько?
— Думаю, лет десять в Норильске. Как трибунал решит.
— Слава Иезусе, господин следователь, не расстрел! Верно говорили, что вы, русские, справедливый народ. Danke dem Herrn.
Лазарев Михаил Петрович. Подводная лодка К-25 «Воронеж». Полярное, 20 сентября 1943 года
Стоим в Полярном в четырехчасовой готовности. Хотя на берег особенно не тянет, не Северодвинск, к которому мы все уже привыкли, успели корни пустить. Погода обычная для осени — то есть, с точки зрения обывателя, гнусная, а на взгляд военно-морской — очень даже ничего: авиация противника вне игры, да и катерам в море работать трудно, ну а мы погрузились и идем, слушаем, стреляем. В общем, в ЦП или кают-компании гораздо приятнее, чем на земле, под открытым и очень мокрым небом. Дождь, впрочем, экологически чистый, пока еще без химии.
Волна же поднялась после того боя! Мы вернулись, отрапортовали, думали, что стихло всё на уровне флота — так это пока до Москвы не дошло! Двое последних суток я, Петрович, Сан Саныч были заняты не только написанием самого подробного отчета об этом боевом эпизоде, но и сбором воедино всей информации, включая то, что застряло когда-то в нашей памяти: что же такое немецкие лодки «тип XXI», не только и не столько особенности конструкции, как их тактическое применение, с учетом имевших место в нашей реальности «детских болезней» и недоработок. Было похоже, что кто-то на самом верху, нарком Кузнецов, а может, и сам Сталин, всерьез озаботился, что будет, если завтра в море выйдут сотни «двадцать первых» вместо уже устаревающих «семерок». И эти опасения, похоже, не были беспочвенны!
Это верно, что в нашей истории лодки «тип XXI» начали вступать в строй в июле 1944-го и практически сразу же возвращались на верфь для доделки и исправлений. Хотя, казалось бы, большинство узлов и агрегатов были взяты старые, проверенные — но проблем было поначалу выше крыши. При реверсе электромоторов в воздухозабор дизеля засасывалась вода (а значит, мотору ёк). При зарядке аккумуляторов в последнюю очередь пополнялась наиболее разряженная группа батареи. Скорость и дальность плавания оказывались заметно меньше расчетных. На большой глубине люки и сальники текли, пропуская воду совершенно недопустимо. И еще, и еще… всё это нормально, так и бывает, когда техника совершенно новая, а лодки «XXI» — это всё же следующее поколение субмарин, в сравнении с тем, что было в войну у всех сторон, со временем эти недостатки успешно устраняются, вот только времени у немцев не было категорически решить все технические проблемы и теоретические. Сделать новые подлодки действительно боевым оружием немцам удалось лишь в начале сорок пятого, но тут Маринеско очень удачно сработал — и кроме «Густлова» был еще «Гойя», потопленный тогда же нашей лодкой Л-3, и тоже с подводниками на борту. На этих двух транспортах погибли несколько тысяч обученных подводников, уже готовые экипажи для новых лодок — и до своей капитуляции найти замену немцы так и не успели. Но в истории здесь всё по-другому не только у нас, уж если «двадцать первые» сейчас вышли уже в боевой поход, да и не похоже, что у них на глубине сальники травили, значит, как минимум эту проблему сумели уже решить?
А что касаемо массово-поточной постройки субмарин… Год назад, при первой встрече с «товарищами учеными», Сталин пугал их, тогда еще напрасно — «а чтобы крутились лучше», — не было еще этого у немцев на «семерках» и «девятках», а появилось как раз на «двадцать первых», когда готовые секции делали на конвейере, вдали от моря, а на верфи лишь собирали, сваривая вместе. И в этой истории, похоже, тоже что-то такое немцы придумали. Помимо наших чисто флотских дел, наш «жандарм» товарищ Кириллов регулярно показывает нам что-то вроде сборника информации с фронта и по международным делам, на предмет — а было ли это в вашем мире? а что вы думаете по этому поводу? и каков ваш прогноз дальше? Сейчас на фронте затишье, как перед грозой, лишь в Прибалтике наши успешно добивают группу армий «Север», и вот — читаем показания пленных, взятых войсками Ленинградского фронта.
А про какие листовки, «пропуска в плен», говорил датчанин? Эта, что ли, для образца? На лицевой стороне очередная карикатура из «Правды»: ощипанный орел со свастикой на крыльях удирает от очень большого и злого медведя, бросая ему в лапы галльского петуха — съешь сначала его, а я пока смоюсь! Интересный материал, этот Пер Олафсон, хотя и не имеет прямого отношения к обсуждаемому предмету — а вот наш «комиссар» Елезаров, вижу, зацепился, ну точно вставит в политинформацию экипажу, что у немцев сейчас за человеческий материал на фронте, у каждого листовка на случай, если в плен, причем их командование и «НКВД», то есть жандармерия, о том знают, но принимают как должное. Говорите, датчане не показатель, ну какой стойкости ждать от насильно мобилизованных? Так в фельджандармерии как раз немцы, и, по идее, самые упертые, они-то куда смотрят?