Северный пламень
Шрифт:
Потоцкий растерянно огляделся, не понимая, шутка ли это.
— И такие настроения у всех солдат? — спросил он.
— Нет, — Блюмберг замахал завитушками своего темного парика, надевая на голову треуголку, как бы давая понять, что уже уходит, — в нашем полку все примерно. В Семеновском тоже. Но в остальной армии… Солдаты бегут. Уже двадцать тысяч удрало, и продолжают бежать. А те, что остались, не хотят воевать. Они не видят смысла и пользы в этой войне.
— И что же вы им пообещали?
— Мы под нажимом обещали начать переговоры с Карлом о полной капитуляции, — опустил голову герцог фон Круи. Кажется, ему говорить об этом было крайне стыдно. — Но теперь мы хотим вас делегировать, чтобы узнать, что думают солдаты делать и как много все еще желает сдаться. Ведь это же скандал! Что мы скажем герру Питеру?
— Хорошенькую же вы миссию мне приготовили! — невесело усмехнулся Потоцкий, думая, что зря не послушал Кмитича. — Ну хорошо, я попытаюсь поговорить с новгородцами…
В светло-серых коротких зипунах и таких же серых картузах с опущенными ушами новгородцы сидели у костра, о чем-то бурно беседуя. Но при появлении парика и треуголки Потоцкого все тут же смолкли. На князя уставилось полтора десятка пар настороженных глаз.
— День добры, Панове! — поздоровался штабс-капитан. Он стоял напротив них в своем красном камзоле с наброшенной на плечи черной шубой, сжимая трость в руке, словно школяр перед столом учителя.
— День добрый, пан капитан, — как-то не добро смотрели солдаты на офицера, — с какими вестями? Переговорщиков к шведам уже выслали?
Обстрел Нарвы
— М-м-м, — Потоцкий смутился, он понял, что если сейчас скажет, что еще нет, не высланы, и начнет просто убеждать солдат воевать дальше, то незамедлительно получит прикладом по голове, благо фузеи этих пехотинцев аккуратно были составлены в пирамидку неподалеку от костра. К тому же от соседней траншеи подошло еще человек десять в красных камзолах и красных епанчах на плечах, в желтых шапках, отороченных также красным — Псковский полк. Новгородцы и псковитяне внимательно и настороженно сверлили взглядами несчастного штабс-капитана.
— Все делается. Парламентеров вскоре вышлем. Об… обговариваем условия сдачи, — пролепетал Потоцкий, не без опаски глядя, как его обступают солдаты в треухах с красной подкладкой. Простые грубые голубоглазые лица людей, лица недовольные, настороженные, злые… И это были не те лица, что согласно указу Петра должны иметь солдаты перед начальством — «со взглядом придурковатым и лихим, дабы не смущать командира умным своим видом».
«Только бы уйти отсюда! Боже! И нет никого из офицеров!» — лихорадочно думал Потоцкий, озираясь.
— А что там обсуждать? — выкрикнул какой-то солдат. — Вы, господин штабс-капитан, им как человек русский, нормальный объясните, что тут никто со шведами воевать не хочет. У нас торг с ними бойко шел, а что теперь?
— Верно!
Солдаты заговорили громко, одновременно, некоторые почти кричали, грозя кулаками в серый ноябрьский воздух…
— Это с царем мы воевать пойдем! Москва наш кровный враг. Дважды Новгород громила! — кричали одни.
— А с кем воевать? Со своими? Там, у шведов, наших уже половина от всей их армии чухонской! — вторили другие…
— Спадары солдаты! — выставил вперед ладони Потоцкий, бледнея. — Я вас убеждаю, что все будет добро! Никто ни с кем воевать не хочет! Я сейчас лично встречусь с герцогом фон Круи и скажу, чтобы предложение о капитуляции выслали шведскому королю немедля без всяких условий!
— Это верно! — враз просияли лица пехотинцев…
— Что делать? — спрашивал Потоцкий у герцога уже через двадцать минут.
— Тянуть время, — отвечал мрачный, как ноябрьская туча, фон Круи, — дурить их, тянуть время, ибо мы здесь исполняем свой профессиональный солдатский долг. Мы не имеем права сдаваться без разрешения царя Петра. Нас наняли, и мы должны служить как положено! Ничего не сообщать Шереметеву или царю. Ничего!
И уже по-немецки, стиснув зубы, герцог добавил:
— Es mochte der Teuffel mit solchen Soldaten fechten (Пусть сам черт воюет с такими солдатами — нем.)!..
Глава 8
Битва под Нарвой
Карл XII, по заключении мира с Данией, высадил свою армию в Пернау, торопясь к Риге. Но вестовые принесли в шведский лагерь две новости, одну хорошую, вторую плохую. Хорошая новость состояла в том, что Фридрих Август снялся с войсками и отступил от рижских мур. Как оказалось, об этом упросили польского короля английские и голландские торговцы, неожиданно для себя оказавшиеся в ловушке. Конечно, за снятие блокады Фридриху передали некую сумму денег, которую король Речи Посполитой предпочел не озвучивать… Вторая новость, плохая — царь Петр официально объявил войну спустя двое суток после подписания мира с Данией. И многочисленная армия Московии уже окружает Нарву…
— Ну, этот, в отличие от своего друга Фридриха, хотя бы мне войну объявил! — усмехаясь, сказал в ответ на новость Карл… Теперь планы шведского короля резко менялись: он уже спешил к Нарве через Ревель. В Везенберге отдан был строгий приказ: не брать с собою ничего лишнего кроме самого необходимого для продовольствия. Обозы были оставлены. Кмитич во главе второго батальона Вестманландского полка отправился на одном коне, без своей повозки, из оружия прихватив лишь шпагу и два пистолета.
Войско маршем тронулось 12-го ноября и быстро достигло Малгольма, где принялось поджидать отставшие полки.
Микола Кмитич уже участвовал в военных походах — в одном, в походе армии Речи Посполитой к австрийской столице, видел и другие армии, но боевой дух войска Карла его просто восхитил. Если под Веной польские и литвинские шляхтичи в броне панцирных гусар выказывали решимость и храбрость как рыцари, стоящие на страже христианского мира, то здесь не меньшую решимость и храбрость выказывали вовсе не дворяне, не рыцарство, а простые люди — горожане, ремесленники, крестьяне, вчерашние охотники и оленеводы, среди которых были не только шведы, но и финны, карелы, немцы, эстонцы, латыши и даже русские. Самодисциплине и преданности королю этих людей можно было лишь позавидовать. Если в армии Литвы и Польши Кмитич не поставил бы и ломаного гроша насчет того, какую реакцию ждать от той или иной шляхетской хоругви на тот или иной приказ своего короля, то здесь на солдат «синей гвардии» королю можно было положиться полностью. Эти солдаты видели своего короля, видели, как бесстрашно он бросался под датские пули, и теперь так же бесстрашно шли за ним хоть на край света. Тем не менее Микола спрашивал сам себя насчет того, что же лично он сам делает в этой армии… В отличие от отца, он всегда ощущал себя сугубо гражданским человеком. Лишь только чтобы поддержать отцовскую славу лихого воина-освободителя, он, будучи юношей, встал под знамена Яна Собесского в его победоносном походе против турок на Вену. Но даже тогда понимал: война не его стихия. Миколе больше по сердцу была торговля, дипломатия, мирное сосуществование с соседями и дальними странами, а не войны с ними. Его сердце заполняла прекрасная Аврора, а не блестящие на солнце латами панцирные гусары под красно-белыми прапорами…