Северный пламень
Шрифт:
Впрочем, один зазевавшийся горожанин-еврей, стоявший на берегу, был убит осколком разорвавшейся рядом артиллерийской гранаты…
8 июля, в день Святых Петра и Февроны, покровителей семьи, любви и верности, через Виленскую Браму в Могилев верхом на своем любимом Бландклиппарене въехал уже сам Карл XII, под громкие приветственные крики могилевчан. Весь город сбежался лицезреть непобедимого молодого монарха Шведского королевства, короля, о котором в Литве рассказывали легенды… Легенды и даже сказки рассказывали и о шведских солдатах, мол, чародеи они почти все. Эти слухи пошли от того, что шведы, пользуясь простыми законами термодинамики, легко определяли, где литвинские крестьяне прячут в ямах хлеб, и быстро находили его. По вескам Литвы тут же поползли слухи, что шведы — сущие чародеи и вещуны… Ну а сейчас полуволшебный король казался и вправду волшебным, сидя на полесском кудлатом дрыкганте — породе необычайно редкой даже в Литве, где эти кони были специально выведены для нужд панцирной гусарии. Даже Кмитич с Потоцким завистливо посматривали на коня Карла, красавца с белыми леопардовыми пятнами и белыми полосами, с большими глазами, светящимися изнутри огнем, красивыми крепкими ногами… После того, как у Карла под Нарвой убили его жеребца, он перебрал нескольких, пока не остановился на подарке Казимира Сапеги — полесском дрыкганте.
Когда-то, еще до войны с Московией 1654–1667 годов, эти кони были визитной карточкой литвинской армии, но даже не все панцирные гусары могли похвастаться, что у них есть племенной дрыкгант, конь умный, резвый, скачущий в галоп как рысь — большими прыжками. В бараньском маентке Кмитичей было два таких жеребца. Но когда отец Миколы Самуэль в 1662 году очистил родную Барань от войск Хованского, то нашел свои фамильные конюшни пустыми. Куда делись все кони, включая и двух полесских дрыкгантов, оставалось лишь гадать. Ту войну пережил мало кто даже из людей, а уж на конях редкой породы тринадцать огненных лет сказались особенно. Ныне дрыкганты стали коллекционной редкостью. И вот разве что у Сапеги нашелся такой скакун, подаренный шведскому королю. Карл тут же назвал понравившегося ему коня Бландклиппареном, что означало «скачущий между скалами». Они и в самом деле подходили друг другу внешне: необычный человек Карл XII и его необычный конь дрыкгант Бландклиппарен.
Бурмистр и представители магистрата вышли встречать Карла, неся на белом, расшитом красным орнаментом рушнике хлеб и соль. Карл спрыгнул с коня сапогами в придорожную грязь, подошел к представителям города и с важным видом принял каравай из рук поклонившегося ему бурмистра.
— Смотрите, Магнус, — повернулся король к Стенбоку, — у литвин тот же готский обычай, что и у шведов!
— Так, мой король, — милостиво поклонился Стенбок, — ведь не зря же говорят, что предки литвин — это готский народ герулов.
Карл приломил хлеб, попробовал:
— Gotisk brd (Готский хлеб — швед.)! — улыбнулся бурмистру Карл, потрясая кусочком хлеба, посыпанным солью.
— Иа, — закивало длинными усами и заулыбалось лицо бурмистра Трофима Сурты…
Кмитич с легкой улыбкой наблюдал за этой милой сценой, стоя чуть сзади, также спешившись. Какая-то девушка подбежала к нему и всунула в руки князя букет полевых цветов:
— Дзякуй вам за ахову!
— И вам дзякуй за кветки, — улыбнулся Кмитич девушке. Эта была обычная русоволосая горожанка в цветастом бело-красном платье. Молодая девушка с приятным лицом…
— Пан есть литвин? — приподняла они свои ровные, как две стрелки, брови.
— Так, литвин, — кивнул Кмитич…
— Не покидайте наш город, — как-то серьезно сказала девушка, — как только вы уйдете, нам конец.
— Не волнуйся, милая, — как можно дружелюбней улыбнулся ей Кмитич, — никто вас не тронет. Московцы ушли, а мы пришли. Могилев теперь под защитой самой сильной армии в мире!
Девушка как-то грустно взглянула в глаза Миколы, затем улыбнулась и отбежала назад в толпу, из которой и вынырнула…
Королю в это время на красной подушке уже вручали ключи от города…
Армия частью расквартировалась в самом Могилеве, а другой, куда как большей частью встала лагерем на Буйницком поле, которое местные тут же окрестили Карловой долиной… Король вновь засел за документацию, читая и подписывая ее целыми рулонами в день, а молдаване курсировали вокруг валов Могилева, то и дело отбивая вылазки калмыков, которые голыми по пояс переплывали Днепр… Однако эти бестии умудрялись угонять пасущихся за городскими стенами коней… Карл тем временем разделил город на шестнадцать квартир и приказал бурмистру организовать контрибуцию в виде 12 500 фунтов хлеба и 960 литров пива… Бурмистр был озадачен такой нормой. «Стуль маскалі, а сьсюль швяды»… Согласно королевскому «ординанту» все Могилевские церкви платили Карлу серебром: блюдами, кубками… Из этого серебра шведы били монеты.
— Этот Карл ну прямо люцыпар! — ругался Трофим Сурта, уже не сияющий улыбкой, как при встрече.
С армейским обозом в Могилев прибыло и много больных. Их, чтобы не распространять эпидемию, Карл приказал разместить в Могилевском замке, где устроили госпиталь.
Почти сразу по приходу шведской армии в Могилев какой-то царский шпион распространил листовки — «прелестные листы», на немецком языке, призывающие, особенно немцев, переходить на сторону Петра. В листовках расписывались предстоящие ужасы и отсутствие провианта и денег в казне Карла. Многие немцы клюнули на эту пропаганду.
— Какая подлая чушь! — в гневе бросил Карл, прочитав листовку и разорвав ее в клочья.
— Но в эту чушь, мой король, верят немцы! — возразил Магнус Стенбок.
— Писарь! Пиши! — не оборачиваясь на писарчука, приказал Карл и, заложив руки за спину, быстро продиктовал:
— Немцы! Идите и дальше с нами. Мы наняли вас за вашу доблесть и даем вам хорошие за то деньги. Будем и впредь платить за продолжение марша на нашей стороне. Помните о том, что московские солдаты ваших сородичей-немцев убивали как врагов. Это все!
Карл схватил исписанный лист, быстро перечитал, подписал гусиным пером и сунул в руку Стенбока:
— Вот! Отнесите, генерал, это в Могилевскую типографию, пусть распечатают и раздадут всем немцам, да и не только немцам…
Беспокойство Карлу доставляли не только больные и «прелестные листы», но и татары с калмыками. Эти бандиты нападали и на косарей, что косили сено за стенами города, и угоняли коней.
— Шельмы, татары московские, — качал головой Карл, отдавая приказ, чтобы косари без охраны отряда мушкетеров за пределы города не выходили.
Двадцатипятилетний король Швеции вызывал огромный интерес у жителей Могилева, и где бы ни появлялся Карл, тут же собиралась толпа людей, стремящаяся приобщиться к истории.
— Он какой-то молодой занадто! — шептались в толпе, глядя, как по рынку прогуливается Карл, в своем неизменном синем мундире, в больших, не по размеру ботфортах и как всегда с треуголкой под мышкой, пусть даже накрапывал дождик. Его конопатое лицо и впрямь выглядело моложе двадцати пяти лет.
— Верно, молодой. И оспой, видать, переболел, — шептали другие, принимая издалека за оспу бледные рыжие веснушки монарха…