Северянин
Шрифт:
– Обувь у тебя застегнута как надо?
– При чем тут обувь?.. Ты что, хочешь, чтоб я снова с тебя прыгал?
– Нет. Так что насчет обуви?
– Обувь в порядке. И что?
– Держись крепче! – предупредил Экда и, повернув, на полном скаку, влетел в воду. На инерции проскочив мелководье, он рванулся на глубину и поплыл, уверенно перебирая ногами. Жеребец, несущий на себе припасы, тюк с одеждой и седло в придачу, послушно последовал за ним в море, наплевав даже на волны.
– Ты что, решил добираться до Эрина вплавь? – воскликнул викинг и расхохотался в голос. Единорог и не подумал
Друиды остались на берегу.
Глава 11
Единорог плыл целеустремленно, сильно загребая ногами, как настоящий конь. Лошадь Агнара спешила за ним, хотя обычному жеребцу подобное плаванье должно было показаться опасным. Было очевидно, что в их паре конь давно признал единорога старшим товарищем, кем-то вроде предводителя табуна, и готов был прыгнуть за ним хоть в воду, хоть в пропасть.
Но долго он так, конечно, выдержать не мог.
У Агнара мгновенно промокли сапоги и обмотки, а потом и штаны, конечно. Потом сырое пятно поползло вверх, и стало неуютно, и к тому же он нервничал – волшебное существо очень уж целеустремленно плыло вперед.
– Эй, ты действительно в Эрин намылился? – не выдержав, воскликнул викинг, пытаясь поджать ноги.
– Ага, испугался! – хмыкнул единорог. – А что? Тебе не все ли равно, на чем добираться до острова?
– Вообще-то не все равно. И лошадка моя не доплывет.
– Не нервничай. Вот там впереди отмель, а потом остров. Присмотрись.
Скандинав присмотрелся и действительно заметил вдалеке бледную полосочку плоского берега. Вскоре копыта Экды коснулись дна, следом за ним на отмель выбрался и жеребец и устало затрусил по брюхо в воде следом за единорогом. Теперь, когда копыта волшебного существа уверенно уперлись в песок, спина поднялась над морскими волнами, островок стало видно намного лучше. Он действительно оказался совсем плоским, и зелень кустилась вдалеке, оставляя огромное пространство пустым. Наверное, в бури островок заливало больше, чем наполовину, а в сильные бури, должно быть, и полностью.
До острова брели очень долго, в какие-то моменты молодому мастеру казалось, что расстояние нисколько не сокращается. К счастью, все это время единорог не возражал против того, чтоб мужчина ехал на его спине. Пару раз ему даже приходилось пускаться вплавь через проливы в отмели, и конь, хоть и притомившийся, послушно следовал за ним, когда было нужно – плыл, все остальное время размеренно, словно запряженный в телегу вол, тащился сквозь волны.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда копыта наконец ступили на твердую землю, не покрытую водой, и Агнар со стоном облегчения свалился с единорога, уткнулся носом в берег – и тут же приподнялся, отплевываясь от песка, попавшего в рот.
– Тебе стоило бы поменьше есть, – заметил Экда. – Ты тяжел, как два мешка зерна.
– Можно подумать, ты когда-нибудь таскал на себе мешки с зерном!
– Нет, но я однажды слышал эту фразу от пары человек…
– Не суди с чужих слов. Я еще ничего. А вот моего конунга, Хрольва Пешехода, ни один конь не выдерживает долго…
– Нашел чем гордиться!
– …При этом – ни капли жира! Просто он высок и силен.
Викинг поднялся на
– Это что за островок? Ты знаешь?
– Откуда мне знать? Я ведь не водоплавающий.
– А по-моему, очень даже…
– Ладно-ладно. Я временно водоплавающий, но прежде Англии не покидал, – единорог опустил голову и сменил облик на человеческий, уже одетый в нечто, сотворенное иллюзией. – Пошли, посмотрим… Эй, это не приглашение! Залезай-ка на своего коня, хватит, на мне ты уже накатался.
Длинную и широкую полосу намытого волнами песка и мелкой гальки они миновали нескоро и к тому моменту, когда добрались до скудного леска и густой сочной травы, вполне годной для скота, в изнеможении повалились на землю, причем все трое. Правда, конь, повалявшись, поднялся первым и с удовольствием принялся за трапезу – местная трава явно пришлась ему по вкусу. Агнар встал вторым, и, оглядываясь, принялся прикидывать, как бы тут развести костерок и состряпать хоть какой-нибудь ужин, единорог же, обернувшийся человеком, вообще вставать не пожелал.
Кое-где растущие на ракушечнике и песке деревца не могли вознести свои кроны так высоко, как на большом острове, потому выглядели скромно, даже старые деревья, узловатые от времени, ростом смахивали на молодняк. Молодому мастеру пришло в голову, что высокие стволы, должно быть, не выдерживают под напором бурь, недостатка в которых быть не должно, а значит, сушины и хвороста здесь должно найтись много. А потом он вспомнил еще и о плавнике.
Словом, топлива для костра тут было предостаточно.
Вытащив из вещей маленький боевой топорик – он с горем пополам годился для рубки дровишек, – скандинав направился вглубь острова. Деревьев и дальше было немного, – все больше кусты, по весеннему времени густо усыпанные ароматными цветами. Потом уровень почвы стал повышаться, равнина перешла в пологий, кое-где каменистый холм, на котором росло несколько настоящих сосен. А под соснами оказалось несколько кустиков успевшей налиться соком земляники.
Он полакомился земляникой, а потом все-таки перевалил через с трудом различимую верхушку холма – и ощутил едва заметный запах дыма. Перехватив топорик поудобнее, он двинулся вперед мягким охотничьим шагом, стараясь держаться за купами зелени – мало ли какая опасность могла ожидать его впереди.
Однако никакой опасности впереди не оказалось. В паре сотен шагов от плоской вершины холма обнаружился костерок, на котором жарилось несколько крупных рыбин, у огня сидели трое – старик с пышными седыми усами, молодой мужчина лет тридцати, не больше, и красивая молодая женщина с удивительно безжизненными глазами.
Увидев викинга, они не шевельнулись, лишь посмотрели на него, причем без особого интереса Женщина, сидевшая дальше всех от огня, посмотрела на нежданного гостя первой, правда, совершенно равнодушно, и даже не шевельнулась. У нее были длинные, очень пышные волосы цвета старого золота и бледная, полупрозрачная кожа, в остальном же она вряд ли могла бы показаться привлекательной мужчине вроде скандинава, привыкшего к крепким женщинам. Вся какая-то хрупкая, субтильная, она казалась очень болезненной и при этом страдающей, потому что лицо ее было лишено красок жизни.