Сеятель бурь
Шрифт:
Дальше: такой антигуманный поступок по отношению к прекрасной даме закроет перед вами все двери в высшем свете. Я больше скажу, он их даже не закроет, он их забьет досками-из железного дерева и подопрет осиновым колом, а дальше вы можете стучаться туда хоть кулаками, хоть ногами, хоть головой, но света, в смысле – большого света, вам не видать. Разве шо в конце туннеля.
И наконец, третье, но отнюдь не последнее по значению. Даже если когда-нибудь, под влиянием действия солнечных лучей на алкогольные пары, российское правительство, списавшись с австрийским двором, приложит усилия к освобождению
– Семьдесят тысяч, – жестко отрезал фон Дрейнгоф.
– Ага, и свисток от чайника в подарок от императора Поднебесной! Барон, вы меня с кем-то спутали, я не состою в благотворительном обществе Призрения Обезумевших Банкротов. Если вдруг окажется завтрашним утром, что княгини вообще нет в Австрии, то вы своими векселями сможете разве что растапливать камин холодными зимними вечерами.
– Но вам-то они зачем? — вновь задал мучивший его вопрос финансист, похоже, не удовлетворенный рассказом о тридцать третьем градусе по Фаренгейту.
– Барон, мы же с вами деловые люди, – с легким раздражением в голосе проговорил Лис. – У меня есть действенный способ получить наличность по этим векселям, у вас его нет. И не будет никогда, кроме как здесь и сейчас. Я желаю сыграть на разнице ценных бумаг и их материального воплощения. Вы можете на них сыграть только в крестики-нолики. Сорок пять тысяч крон – и ни фартингом больше!
– Шестьдесят пять тысяч, — нехотя сбавил цену финансист.
– Ага, и китайскую тушь для крестиков и ноликов. Сорок пять – это последнее слово. Я чувствую, мое предложение вас не заинтересовало, – Сергей демонстративно положил руки на подлокотники, намереваясь встать, – поэтому не стесняйтесь, скажите громко: «Нет, эти бумаги дороги мне как память, я обклею ими сортир для улучшения процессов внутреннего сгорания внешних раздражителей», и мы расстанемся, полагаю, одинаково удовлетворенные сегодняшней встречей.
– НО ВАМ-ТО ОНИ ЗАЧЕМ?!! — с болью в сердце провозгласил финансист, едва не лопаясь от любопытства.
– А, о, ы, у. С утра мне казалось, что с дикцией вроде бы никаких проблем нет. Я что, шепелявлю или слоги глотаю? Если так, прошу прощения, ваша милость, постараюсь произнести внятно. Мне нужны векселя, чтобы получить по ним деньги. Надеюсь, такой способ их применения не вызывает у вас внутреннего протеста? Я могу это сделать сегодня же. При этом Екатерина Павловна о том, что деньги взысканы, даже не узнает. Вы такого сделать не можете. И не сможете никогда. Так шо есть два варианта развития сюжета: либо вы передаете мне долговые расписки зауказанную сумму, либо нет. Я вижу, вы склонны ответить «нет», а потому не смею вас задерживать. – Лис поднялся.
– Постойте! – Уязвленный в самом святом финансист боролся с собой изо всех сил, и, похоже, поражение уже было близко. Его любовь к наживе была омрачена безысходной ревностью, ибо
– Хорошо, — давясь слюной от собственной щедрости, наконец простонал он, – я готов продать вам векселя за пятьдесят тысяч при условии, что вы продемонстрируете мне, каким образом получить реальные деньги из безвозвратных векселей.
Теперь, вероятно, наступила очередь арии Лиса. К сожалению, висевшее в кабинете зеркало оказалось сбоку, и потому я не мог оценить виртуозную мимику моего хитроумного напарника.
– Ах, Густав, Густав, – наконец вымолвил он, – на что вы меня толкаете! Буквально ж на растрату хозяйских средств к существованию! Ну да бог с ним! По рукам! Только, чур, вы накрываете поляну. В смысле – с вас обед. И главное, ни на шаг не отступайте от моих указаний, иначе… – Сергей обреченно махнул рукой, – хотя вам об этом лучше не знать.
Дверь за моей спиной открылась, и в нее было сунулся любопытный нос Протвица, затем физиономия сыщика исчезла, и в дверях показался сам полицай-президент, загораживая проход массивной фигурой. Повернувшись на звук открываемой двери, я придал лицу сонное выражение:
– Простите, я тут немного задремал. Сами понимаете, ночь вышла бессонной.
– О нет, это вы нас простите, – басистым соловьем залился полицейский начальник, – это ж надо было такое удумать! Оставить под замком графа Турна! Это все болван Протвиц. Он, знаете ли, видит преступника в каждом встречном. Пошел вон, дармоед! Идемте скорее, идемте ко мне, любезный граф. И простите, ради Бога, беднягу Йогана, он дельный сыщик, но разумения ему порой не хватает, – полицай-президент открыл передо мной дверь своей гостиной, – однако ж вы и сами посудите, душа у Ганса ранимая, а госпожа де Сен-Венан отчего-то взяла себе в голову, что именно вы главный виновник ее невзгод.
– Поверьте, это не так, – устало покачал головой я.
– Ну конечно же, – с охотой подтвердил мой сановный допросчик, – как можно всерьез воспринимать подобные обвинения? Но, с другой стороны, посудите сами, масса нелепых совпадений, какие-то бумаги… Будь вы не граф Турн, можно было бы предположить, что дело здесь нечистое!
Я пожал плечами.
– По нелепому совпадению, когда я ехал сюда, мне встретились два десятка калек, которые просили милостыню у храма Святого Стефана. Примерно столько же было мною встречено вполне здоровых людей. Должен ли я делать вывод, что население Вены делится на калек и здоровых людей поровну?
– Забавно! – одними губами усмехнулся мой собеседник. – Но я очень прошу вас, помогите нам разобраться с этим запутанным делом.
– Все, что в моих силах.
– Тогда ответьте, что за бумаги были похищены из вашего кабинета?
– Я уже имел честь сообщить об этом Протвицу – это личные письма весьма важного для меня содержания.
– Письма от женщины?
– Какое это имеет значение?
– Вероятно, имеет значение, если я об этом спрашиваю, – с нажимом в голосе настаивал полицай-президент.