Сезон дикой охоты
Шрифт:
Антон взял синий свитер, прижал его к лицу. Да, от свитера явственно пахло «Черрути», но к этому запаху примешивался какой-то другой, совсем затертый, смазанный. Антон пытался понять, что же это за запах. Лиховских спустился сверху, набирая телефонный номер.
— Сейчас наши приедут, — хмуро заметил он.
— Можно мне посмотреть?
— Только ничего не трогай!
— Хорошо.
Антон кивнул и стал подниматься на второй этаж. Неужели все кончено? Было очень жарко и душно. Покатую железную крышу солнце к этому времени успело нагреть так, что на втором этаже образовалась настоящая парилка. Поэтому, поднявшись сюда, Лиховских первым делом открыл
На пороге Антон замер и почувствовал, что его затошнило. Андрей Ильич лежал на кровати, грудь его была в крови, в окно уже залетали первые мухи и липли к мертвому телу. Антон машинально сжал рукой горло, подумал: закрыть окно, не закрыть? Нехорошо ведь! Лучше поскорее уйти отсюда. Лиховских ведь ясно сказал: ничего не трогать.
Потом Антон заметил на полу маленький дамский пистолет. Конечно, это был тот самый, который он когда-то купил Регине! Тут и думать нечего! Антон обвел взглядом комнату. Мебели в ней было мало, на деревянном столе, покрытом новенькой блестящей клеенкой, лежала кучка грязных бинтов. Чемоданчик хирурга валялся на полу, инструменты рассыпались.
«Бабочка вылупилась из своего кокона и улетела», — подумал он, глядя на грязные бинты. Зачем теперь ей нужен был Андрей Ильич? Единственный свидетель, который мог рассказать, кем она когда-то была. И Антон медленно стал спускаться вниз.
— Вот тебе и фейерверки! — уныло сказал Лиховских. — И никто не подумал, что это выстрел! Со вчерашнего вечера здесь лежит!
— Ты уверен?
— А как же! Как только начали палить в воздух, она его и прикончила. А выстрел приняли за неразорвавшуюся ракету. Почти сутки потеряли!
— Это пистолет Регины.
— Что?
— Я ей его когда-то купил.
— Смотри, как стала действовать! Как заправский киллер! Оружие оставила на месте преступления, держу пари, что в доме нет никаких отпечатков, кроме тех, что принадлежат хирургу.
— Ты все-таки думаешь…
— Ну, что за баба? А? И как она его на все это уговорила?
— Там, на столе, лежат бинты
— Да-да. Интересно, какое у нее теперь лицо?
— Надо бы с соседями поговорить.
— Да-да, — все так же рассеянно отозвался следователь Лиховских — Я сейчас выйду.
Антон вновь потянулся к синему свитеру.
— Ты все-таки не трогай здесь ничего, — напомнил Лиховских.
Он вышел, Антон же, убедившись, что следователь уже на улице, прижал к лицу свитер. И все-таки что за запах? Какой-то до боли знакомый, вызывающий странную, глухую тоску. Она была здесь, жила несколько недель, похожая на забинтованную мумию, ждала, когда можно будет освободиться от этих повязок. Она всерьез решила начать новую жизнь. Вернется когда-нибудь или не вернется?
Он положил свитер, взял бежевую косынку. Та пахла только «Черрути», и больше ничем. И тут его внимание привлекла фотография в рамочке, стоящая на столе. Антон подошел, взял ее в руки. Регина в купальнике: один из снимков, сделанных в мае на Кипре. Зачем он здесь? Подарила на память любовнику? Антон потрогал пальцем рамочку, потом аккуратно выдвинул фотографию. И замер. Под ней был другой снимок: Алиса, стоящая на берегу какого-то водоема. Тоже в купальнике, и заметно, что живот у нее слегка выпирает, а талия расплылась. Он задвинул Алису, появилась Регина. Вынул Регину, вновь выглянула Алиса. Так, словно играя, он сделал несколько раз. В голове что-то мелькнуло молнией, словно в этой игре и была развязка.
Но нет, ему мешала ревность. Зачем здесь эти фотографии? Хирург поменял одну женщину на другую? Уж не
На улице послышались какие-то голоса. Антон вышел на крыльцо. Дачники по-прежнему жались за воротами, только крупного мужчину Лиховских завел за забор и о чем-то негромко с ним беседовал. Антон прислушался.
— Кажется, это было в понедельник. А может, и во вторник. Не исключаю, что и в среду.
— Так когда?
— Поймите, здесь все дни путаются! Я точно не помню, — мужчина словно оправдывался. — Андрей Ильич как раз только-только взял отпуск. Приехал один, на машине, и каждый день кого-то ждал.
— Почему вы так решили?
— Я как-то зашел, поинтересовался: мол, заперлись в одиночестве в медвежьем углу? И не скучно? А он тут же: ко мне должны приехать. И все. Кто должен приехать, надолго ли — ни полслова.
— Ну-ну, продолжайте.
— Вечером в понедельник… А может, и во вторник. Постойте, кажется, была среда. Дайте-ка мне вспомнить…
— Продолжайте же! — нетерпеливо сказал Лиховских.
— Я гулял. Да. При моей полноте необходим ежедневный моцион. К тому же у меня сахарный диабет. И я гуляю. Вечером. Вокруг дачного поселка. То есть, не вокруг, а…
— По сути, пожалуйста!
— Словом, по внутреннему радиусу. Я гулял, да. Она приехала очень поздно. Во всяком случае, темнело. На электричке. Я еще подумал: не боится женщина ездить так поздно одна! Ведь всякое может случиться! Полтора километра надо пройти пешком! Одной!
— Ей уже нечего было терять, — усмехнулся следователь Лиховских. — Продолжайте!
— Она прошла мимо меня. Извините, у меня зрение слабое. Диабет. Скажу только, что она была брюнетка. И в темных очках. Кажется, она надела их, когда заметила постороннего. То есть, меня. Остановилась в конце улицы, надела очки и очень быстро пошла. Мимо просто пролетела. На ней был какой-то развевающийся при быстрой ходьбе балахон. Сильно пахло духами. Мне стало немного любопытно.
— Бывает.
— И я задержался у их калитки. То есть, не совсем у калитки…
— Короче.
— Она постучала, и вышел Андрей Ильич. Были сумерки. Хоть и поздно темнеет, но все же.» Я понял, понял. По сути. Он вскрикнул: «Регина!» А потом шепотом: «Нет!»
— Что значит «нет»? Иннокентий Афанасьевич? Так?
— Да. Писемский Иннокентий Афанасьевич, доцент. А «нет» он сказал таким особым голосом. Словно бы пришел в ужас. Да. В ужас. Потому что она тут же сказала: «Я знаю, что ты не меня ждал!» А он ей: «Но как же так?» На что женщина сказала: «Так получилось, Андрей. Я все объясню. Ее больше нет». И тут он снова закричал: «Нет!» Теперь с еще большим ужасом. Даже три раза: «Нет, нет, нет!». И еще: «Я не верю!»