Сезон дождей

Штемлер Илья Петрович

– Я не о том. Как-то легко ты, Афанасий, к жизни относишься, несерьезно.

– А что усложнять, Наумыч, – с готовностью подхватил Афанасий. – Что усложнять? Пожил – ну и дай другим! Как в трамвае: посидел на скамейке, приехал, уступи место другому. Не переть же скамейку с собой, верно?

Евсей Наумович засмеялся. Не столько от наивной логики суждений своего спасителя, сколько от убежденности, проявившейся на его смуглом, потрепанном жизнью, птичьем лице.

Длинный ребристый язык приглашал в преисподнюю – такое ощущение появлялось у Евсея Наумовича всякий раз при виде эскалатора. Особенно в полдень или поздним вечером, когда мелел поток пассажиров и ступеньки, плавно и голо уходили вниз, подобно транспортеру в крематории

после ритуального прощания.

Сейчас как раз и был полдень. Если бы не визит спасителя, Евсей Наумович отправился бы в Прокуратуру раньше. С другой стороны, даже хорошо – после двенадцати дня самое время застать кого-либо на рабочем месте. Но все равно, ощущение стремительно уходящего дня не покидало Евсея Наумовича. То ли от нетерпения прояснить ситуацию, то ли от нервного напряжения, от дурного предчувствия.

Вообще-то Афанасий не долго рассиживался. Много времени заняло метание по квартире. Евсей Наумович, как мальчишка, бегал от туалета до гостиной и кабинета, но все казалось, что тяжелый сверток, каким-то образом бросается в глаза. Он даже прилаживал пистолет среди складок «шапки Мономаха», но абажур, как-то скособочило. Измученный суетой, Евсей Наумович запихнул наконец сверток в ящик письменного стола и, едва перекусив, выскочил из дома. Вероятно, вид у него был не совсем привычный, на что и обратила внимание толстуха-дворник, хлопотавшая у мусорного бака.

– А-а-а! Появились? – протянула она высоким, привычным к скандалам голосом. – Я за вашим почтовым ящиком присматривала. Набилось всякой бумаги, жуть просто. Жулики-то приглядывают – ящик полный, значит, хозяева уехали. Обошлось?

– Обошлось, – остановился Евсей Наумович, невольно глядя на холмы дворницкой куртки, прятавшие необъятные сиси.

– Одну облезлую харю несколько раз примечала, – не отвязывалась дворник, наверняка имея в виду спасителя Афанасия. И прежде чем Евсей Наумович юркнул под арку дома, дворник сообщила ему в спину, что с месяц назад его искал человек с казенным письмом, но дворник письмо не взяла, расписываться не стала, надо будет, человек придет еще раз.

Евсей Наумович, подгоняемый нетерпением, поспешил вниз по эскалатору. Внезапно, на бегу, его, вдруг посетила мысль перед визитом к следователю повидать своего адвоката. Как бишь его фамилия? Не помнил Евсей Наумович и как зовут его помощницу. Помнил только, что у нее был сиротский свитерок и тощие кривые ноги. Хорошо еще не забыл месторасположение конторы.

Площадь у метро «Владимирская», как обычно, куролесила народом, и каменный Достоевский печально взирал со своего кресла на эту мельтешню. Словно ничего не изменилось с тех пор, как он сочинял свои романы. Тот же бомжатник – дурно пахнущие существа с синими опухшими лицами в неописуемых лохмотьях вели свои разговоры, продавали ворованную мелочь, просили подаяние – от самого входа в метро, вдоль собора Владимирской иконы Божией матери, вплоть до Колокольной улицы, где им путь, точно плотина, перегораживали трамвайные пути. Сытые мордатые менты в неопрятной форме обозревали людское стадо, выискивая среди стариков-пенсионеров тех, кто еще не уплатил им дань за место у тротуара, где те продавали свой немудреный товар – пучки зелени, семечки, разрезанную на куски тыкву, сало, вяленную рыбу к пиву. Нормальные горожане брезгливо поджимали губы и, задерживая дыхание от запаха аммиака и алкоголя, спешили проскочить это зловоние, бросаясь чуть ли не под колеса идущего мимо транспорта. Сама площадь сверкала лаком изысканных чужеземных автомобилей, стремящихся протиснуться к Литейному проспекту или терпеливо поджидающих на стоянке своих владельцев, которые, не выдержав уличного столпотворения, оставили автомобили и предпочли спуститься в метро. Работяга-троллейбус, вздыбив штанги, стоял в покорном изумлении среди лакированного стада. Как и трамвай, что никак не мог завершить поворот с Колокольной улицы на Владимирский проспект. Так и стоял обреченно на перекрестке, вплотную к важному «мерседесу», что уткнулся хищным радиатором в багажник замызганного «жигуленка». А тот, в свою очередь, уперся носом в зад «скорой помощи», в кабине которой мужик в белом халате равнодушно уставился в газету. И все это под колпаком сырого свинцового цвета неба, что опустилось на крыши домов потерявшегося во времени короткого Владимирского проспекта.

Полная безнадега, решил Евсей Наумович и, вдыхая уличный перегар, заторопился по недавно уложенным каменным квадратикам тротуара мимо роскошных витрин бутиков и магазинов, мимо театра Ленсовета и помпезного мраморного фасада гостиницы «Гранд Метрополь».

Расстояние до конторы адвоката Евсей Наумович прошел быстрым шагом, лавируя в толпе прохожих. В один из ухоженных потемкинских дворов Невского проспекта и выходил подъезд, во втором этаже которого арендовалось помещение конторы.

– Зусь! – Евсей Наумович с облегчением прочел фамилию адвоката на бронзовой дощечке и пробормотал: – Конечно, Зусь. Григорий Ильич Зусь.

И, толкнув дверь, вошел в контору.

– Я извиняюсь, – Евсей Наумович оглядел пустую приемную.

Белые гардины вздулись упругими парусами на двух окнах.

Постояв несколько секунд в нерешительности, Евсей Наумович шагнул к порогу кабинета.

– Я извиняюсь, – обескуражено повторил Евсей Наумович в пустую комнату.

– Минуточку! – донесся женский голос из-за тяжелого полога, отделяющего приемную от другого помещения, видимо, подсобки.

Евсей Наумович напрягся. Голос был поразительно знаком.

Полог откинулся, и из подсобки появилась. Лиза.

– Сейка?! – Лиза держала в руке чашку. – Ты ли?! Евсей Наумович в изумлении смотрел на Лизу. Видимо, его лицо и впрямь сейчас выглядело забавно, а то с чего бы Лиза, едва поставив чашку на какую-то книгу, расхохоталась.

– Господи, Сейка?! – Она шагнула ему навстречу и, прильнув всем телом, обняла своего бывшего возлюбленного. – Сейка, как я рада!

От знакомого запаха у Евсея Наумовича едва не закружилась голова, пришлось проявить усилие и присесть в ближайшее кресло.

– Сиди, сиди, старый греховодник, – улыбалась Лиза. – Кофе будешь?

Евсей Наумович не мог прийти в себя от неожиданности. И, как-бы упреждая догадки Евсея Наумовича, Лиза проговорила жестко и властно:

– Слушай, Сейка, Григорий Ильич сейчас в суде, но должен вернуться. Но я тебя прошу: ни единым намеком не проговорись, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились. Ни единым! Ты ничего не знаешь о моем прошлом. И вообще, наше с тобой знакомство – случайное, скажем, театральное. Такое же, как у меня и с самим Зусем, с ним мы познакомились в театре, сидя в соседних креслах. И этим все ограничилось! Надеюсь, ты меня понял.

Лиза с чашкой в руке подошла к окну, ближе к Евсею Наумовичу.

– Ты забыла, я не очень люблю кофе, – проговорил Евсей Наумович.

– Ах да! Что же делать? У меня сегодня нет чая.

– Обойдусь.

Лиза переставила чашку на свой стол. Она двигалась легкими, широкими шагами. Тонкая серая юбка, при движении, лепилась к длинным и стройным ногам. Светлые прямые волосы крупной волной падали на плечи.

– А где твой амулет? – Евсей Наумович все никак не мог совладать с собой.

– Амулет? Я его выбросила, после того как ушла от тебя. Амулет оказался лгуном.

Лиза амазонкой присела на край стола, изогнулась вполоборота, поднесла кофе ко рту и тронула языком край чашки, словно поцеловала.

– Между прочим, я тебе звонила. Надеялась, что ты поможешь мне с работой. Ты же многих знаешь в городе. Но так и не дозвонилась.

– Я был в Америке. Почти три месяца.

– Понятно. Ну как там твои?

– Жена умерла.

Лиза повела головой, откидывая волосы со щеки, сцепила замком пальцы и обхватила колено.

– А я вот работаю у Зуся. От него ушла помощница на сессию, Зусь меня и пригласил.