Сезон тропических дождей
Шрифт:
Камов огорчился болезнью Ольги и в то же время, приехав ее навестить, не мог скрыть радости, что она еще в Африке, под одной крышей с мужем. Он переживал разлад в семье Антонова и временами робко пытался вставить в разговор хотя бы словечко, которое могло супругов сблизить. Чаще всего это слово было в пользу Африки.
— Хватит мне Африки! — выпалила как-то Ольга с раздражением. — Ненавижу!
Всегда сдержанный и благодушный, Камов вдруг обиделся.
— Да что вы говорите, Ольга Андреевна! Бог с вами! — произнес он тихо, но в тоне впервые прозвучала враждебность. — Как вы, такая умная, образованная, тонкая, можете судить об этой земле столь поверхностно, легкомысленно, простите, как чеховская Душечка. Вам, к сожалению, этот мир не принес радости, больше того, он наказал вас болезнью, но это вовсе не значит, что он
Он сделал паузу и, не глядя на Ольгу, добавил жестко:
— Как я понимаю, не только с Африкой.
Все трое долго молчали. Лицо Ольги было неподвижным, как маска, глаза поблекли. Непривычно резкая прямота Камова, должно быть, задела ее.
— Вы правы, Алексей Илларионович, — произнесла она сухо. — Это называется несовпадением!
Но Камов, почувствовав, что дал лишку, уже шел на мировую.
— Вы меня, пожалуйста, простите, Ольга Андреевна, — сказал мягко. — Это я взвился, потому что, как Одиссей, вернулся из странствия «пространством и временем полный». В Африке я ведь совсем недавно, а она уже успела взять меня за живое, эта знойная, влажная, комариная земля со своим копотно-черным курчавым, галдежным народом. Понимаете, она мне нравится, и, когда уеду отсюда, Африка долго-долго будет мне сниться. И не кошмарами зноя, не комариными волдырями или вонючей водой из лужи, которую я вынужден был пить в саванне. Трудности тоже не забудутся. Но не в них суть. Мне всегда будет помниться напоенный солнцем золотистый воздух здешнего неба, запах магнолии, чад уличных харчевен, черная, лоснящаяся от пота физиономия случайного прохожего, который вдруг ни с того ни с сего улыбнется тебе во весь свой губастый рот. И нет у меня к этой земле сострадания или жалости, она много пережила, но она не нищая, не убогая, не нуждается в снисхождении, а тем более не заслуживает высокомерия. У меня к этой земле лишь уважение и беспредельное любопытство. Поверьте, Ольга Андреевна, здесь так много неожиданного, что порой мне кажется, что я золотым ключиком открыл заветную дверцу, которая ведет в таинственный мир, где живут Буратино и папа Карло.
Лицо Ольги просветлело, и это ободрило Камова.
— Хотите, расскажу кое-что из необычного, встреченного за эти недели? Хотите?
— Расскажите! — Ольга, подобрав под себя ноги, поуютнее устроилась в кресле.
— Полтора месяца назад, как вы помните, я выехал из Дагосы на север. И знаете, что меня, тертого, видавшего виды человека, потрясло — именно потрясло — уже на третий день нашего пути? В одной деревушке асибийцы обратились ко мне как к специалисту-геологу за консультацией. Произошла у них странная история. Через эту деревушку прокладывали шоссейную дорогу. Линия дороги, прочерченная на карте, уперлась на окраине деревушки в большущий, по грудь человеку, камень-валун. Обыкновенный валун, продолговатый, похожий на картофелину-великаншу. Дорожники решили его убрать, но старики деревни запротестовали: не делайте этого, камень заколдованный, накажет каждого, кто потревожит его покой, с дедовских времен известно, что на счету этого камня не одна человеческая жизнь. Дорожники посмеялись: стариковская болтовня! Подошел трактор, набросили на валун стальную петлю. Трактор тянул-тянул — камень ни с места. И тут не выдержал трос, лопнул и своим концом саданул по спине тракториста, тот свалился замертво. На другой день за рычаги машины сел мулат-прораб, который не верил в волшебство. Трос не оборвался, но камень не сдвинулся с места, устоял даже тогда, когда на помощь первому пригнали второй трактор. А ночью прораб умер в конвульсиях от какой-то странной скоротечной болезни. Тогда решили камень взорвать. Прислали солдат — саперов, те заложили довольно мощный заряд, рванули, но валун устоял, только чуть покрошился по краям и дал трещины. А на другой день после взрыва сержант-сапер и солдат-взрывник, купаясь в неглубокой тамошней реке, почти одновременно утонули. И тогда дорожники сдались. Камень оставили в покое, и теперь шоссейная дорога делает перед деревней странный бросок в сторону, огибая зловещий валун.
Камов сунул пальцы в нагрудный кармашек своей рубашки, извлек спичечный коробок, открыл его и выложил на ладонь кусочек зеленоватого камня.
— Я отковырял от валуна вот это — для пробы. Специально захватил, чтобы вам показать. — Он протянул камушек Ольге. —
Ольга вдруг отпрянула, словно ей протягивали змею, нервно засмеялась:
— Нет, нет! Не надо! Я не хочу его трогать!
Камов расхохотался:
— Ага! Вот вам и Африка! Проняла все-таки!
Он дал посмотреть камушек Антонову, потом, аккуратно завернув в бумажку, положил его в коробок и спрятал на груди.
— В Москве подвергнем анализу. Вроде бы нефрит, но как он в этой зоне очутился? Ледник принести не мог, не было там ледников. И на метеорит непохож. Такое впечатление, что камушек этот заброшен в саванну из других, далеких-далеких краев.
— А все эти ужасные смерти не фантазия? — спросил Антонов.
— Вовсе нет. Я намеренно задержался в деревне, расспрашивал местных жителей. Меня водили на кладбище и показали четыре свежие могилы — дорожников и солдат. Вся деревня дрожит от страха. А после того, как я отбил от валуна кусочек, от меня стали шарахаться, как от прокаженного.
— Станешь шарахаться, если такое… — ужаснулась Ольга. Она смотрела на Камова с затаенной опаской. — И вы не боитесь?
— Чего?
— Что этот валун вас… покарает?
Камов улыбнулся:
— Знаете, сколько легенд связано с камнями! Если в них верить, то надо сидеть дома, а не заниматься геологией. — Он похлопал пальцами по нагрудному кармашку, в котором лежал коробок. — Кроме того, как мне там сообщили, камень наказывает своих обидчиков сразу, а не откладывает месть на будущее.
— Ну хорошо, а чем ты все это можешь объяснить? — спросил Антонов.
Камов пожал плечами:
— Не знаю. Конечно, здесь нет ничего сверхъестественного. И думаю — хотя это еще надо проверить — сам камень ни при чем. Скорее феномен необыкновенного психологического давления на людей, которое приводит к роковым последствиям, а может быть, и роковое стечение обстоятельств, И все же в этом есть нечто необычное и даже загадочное. Я как-то прочитал у Честертона: «Самое странное в чудесах то, что они случаются».
— И они случились! — заметила Ольга. — Люди погибли.
— Что касается людей, Ольга Андреевна, это уже по вашей части. Вы биолог…
Разговор всех увлек. Ольга оживилась, в глазах вспыхнули искорки любопытства. Она задавала Камову все новые и новые вопросы, азартно спорила. Наблюдая за Ольгой, Антонов радовался и в то же время испытывал чувство обиды. Оказывается, и для нее в Африке есть что-то интересное. Камов уже не в первый раз увлекает ее своими рассказами. А он, Антонов, не увлек. Ни разу не попытался этого сделать, смирившись с тем, что Ольге приходилось с утра до вечера сидеть одной в пустом, раскаленном под солнцем доме. Другие жены терпят, свыкаются. Среди жен посольских сотрудников самые неожиданные профессии — юрист, театральный гример, линотипистка, диктор радио… Всем им пришлось свою профессию, может быть, любимую, принести в жертву обстоятельствам — раз уж вышла замуж за дипломата, приходится забыть о ней на годы, а вполне возможно, что и навсегда. Где в Дагосе приложить свой опыт, к примеру, диспетчеру железнодорожной сортировочной станции? Или биологу, который занимается фундаментальными исследованиями проблемы борьбы с раком? Диспетчер смирился — с утра садится в саду посольства в беседку и с бывшим театральным гримером или юристом обсуждает маленькие новости маленькой советской колонии. Биолог смириться не хочет. Биолог уезжает домой. Двадцать седьмого декабря…
— Значит, вы определенно взяли курс на двадцать седьмое? — спросил Камов перед тем, как проститься.
— Определенно!
Он склонил голову набок, шутливо протянул:
— Может, все-таки раздумаете? Видите, сколько еще в Африке для вас тайн!
— Нет! Не раздумаю! — Ольга сдержала улыбку, не принимая шутку.
— Ну что же… — Камов наморщил лоб, соображая. — Вполне возможно, что этим рейсом полечу и я.
Лицо Ольги вспыхнуло мгновенной радостью:
— Да ну? Вот здорово!
Камов задумчиво гладил подбородок:
— Отчет у меня готов, в Ратауле мне и четырех дней хватит. Только взгляд бросить на одну бумажку. Так что… Я, пожалуй, завтра закажу место в самолете на Москву, на двадцать седьмое.
Ольга даже захлопала в ладоши:
— Ура! Я так рада! Полетим вместе! И прощай, Африка!
— Почему прощай? — Камов покачал головой. — Нам с вами с ней прощаться не нужно. Я, например, вернусь сюда в феврале.
— Так быстро? — удивилась Ольга. — Уже в феврале?