Сезон тропических дождей
Шрифт:
— И что он? — спросил Антонов.
— Усмехался. Мол, ты низкопоклонка. Только не перед Западом, это еще куда ни шло, а перед африканцами! — Румянец на Лениных щеках вспыхнул еще ярче. — Видите, куда клонит! Патриот портяночный!
Было видно, что Лена болезненно переживает конфликт. И сейчас, рассказывая о случившемся, казалось, вот-вот заплачет от обиды и стыда за сокурсника.
— Я ему: патриотизм несовместим с унижением других наций. Это еще Ленин говорил… — Она смотрела на Антонова удивленными, вопрошающими глазами: — Скажите, Андрей Владимирович, ну откуда в нашей стране берутся такие? Откуда?
Антонов взял ее неожиданно холодную хрупкую кисть руки, крепко сжал.
— Успокойтесь, Леночка! Откуда взялся? Из щели выполз. Есть еще в нашем Отечестве давние щели, где хоронятся такие вот Личкины. Попадают порой они и за границу. И не всегда на дне их ясных очей различишь темень дремучей натуры. Вот вы, кажется, различили… И спасибо вам!
Она пристально взглянула ему в лицо, даже прищурилась от напряжения.
— Но вы меня не подведете? Это будет ужасно! Ведь я же не жаловалась, правда? Вы сами потребовали. Правда?
Он коснулся ее плеча:
— Правда, Леночка! Вы обязаны были это сообщить. Сами же сказали: политика! А политика — дело государственное.
Когда они расстались, Антонов долго не мог успокоиться. Желание идти в книжный магазин пропало, вместо магазина пошел по пальмовой аллее. Встретить бы сейчас ему этого Личкина, да набить морду за «шуриков»!
Антонов и сам не раз задумывался над примечательной для него, консула, метаморфозой в людях. Там, в Союзе, скромняга, там вроде бы самый обыкновенный, самый рядовой, а здесь нежданно для самого себя вдруг становится этакой важной персоной. Личкин, конечно, исключение. Личкин, судя по всему, хам от рождения. Но этакие странные метаморфозы случаются порой и с людьми вполне порядочными. Иной, ступив на африканскую землю, вдруг делает для себя открытие: оказывается, он здесь иностранец, да еще белый! Белый! Вроде бы особым знаком отмечен. В представлении еще многих африканцев, особенно забитых нуждой, не просвещенных образованием, белый человек всегда повелитель, у него и власть, у него и знания, у него и деньги. Это представление колонизаторы вдалбливали в африканские головы веками. Встретят тебя, белого, на улице — голову клонят: господин! По пятам идут, добиваясь благосклонного внимания: почистить твои ботинки, поднести чемодан, отыскать для тебя такси, и все за ломаный грош. Приятно чувствовать себя повелителем! Слабость человеческая: мы часто думаем о себе выше, чем стоим того. И иной начинает надувать щеки.
Но все-таки не от барского фанфаронства такое. Скорее от неуверенности, которая в вычурной позе ищет себе защиту. И еще от неосведомленности, от незнания: что это такое за Африка и как в ней держаться. Не было у нашей страны традиционных связей с Черным континентом, как у Запада. Там, на Западе, Африку знают давно и досконально, как свою недавнюю вотчину, ее дороги и тропы еще в минувшие века вытоптаны каблуками солдатских сапог. У России же в Африке не было ни фортов, ни невольничьих лагерей, ни торговых факторий. Россияне об Африке имели самые приблизительные представления.
Всерьез Африка стала входить в жизнь советских людей в начале шестидесятых годов, когда недавние колонии одна за другой объявляли о своей независимости. И каждой из них наша страна сразу же протягивала дружескую
Но двадцать лет познания слишком короткий срок для многомиллионного народа. И командированный, собираясь в дальнюю дорогу, озабоченно думает: что ждет его там, в Африке, на неприютной для северянина тропической земле? И действительно, для большинства наших соотечественников здешний мир поначалу выглядит странным, непривычным, почти непостижимым, порой вызывающим настороженность. Ко всему в нем надо выработать свое отношение: от попрошаек возле универсама до малярийного комара, который награждает тебя бедой.
Каждый по-своему вписывается в этот неожиданный мир. Вписал себя и Личкин. По-своему. Чтоб ему! Не из-за него сломя голову мчался в этот университетский городок советский консул. Не из-за него!
Когда Антонов, наконец, вошел в книжный магазин, Катя, присев перед стеллажом на корточки, листала снятую с полки книгу. Он торопливо пробрался к ней сквозь толпу покупателей и встретился с ее радостно удивленным взглядом. Катя выпрямилась и стояла перед ним тоненькая, стройная, похожая на гимназистку:
— Вот удивительно, Андрей Владимирович, когда я входила в этот магазин, подумала: вдруг встречу вас? — Тон ее был дружеский, будто и не случилось утренней телефонной размолвки.
— Я бываю здесь иногда, — почему-то смутился Антонов. — В этом магазине можно купить хорошие книги. Но, по правде сказать, сегодня приехал специально, чтобы встретиться с вами. У меня к вам, так сказать, служебный разговор. А не отправиться ли нам, Екатерина Иннокентьевна, на вершину холма, если, конечно, вы не заняты…
Она с шутливой значительностью округлила глаза:
— Ну, коли разговор служебный, я подчиняюсь. Матильда освободится только через полтора часа. Извольте — я к вашим услугам!
Он улыбнулся этому «извольте», и улыбка не ускользнула от ее внимания.
В машине она сказала:
— Вам, Андрей Владимирович, должно быть, мой русский кажется старомодным?
В машине она свободно откинулась на сиденье, расположившись уютно, по-домашнему, будто ездила с Антоновым давным-давно. Он подумал, что главное в Кате — ее естественность и прямота. Во всем — в словах, жестах, поведении. Взрослая девочка! Ее легко ненароком обидеть, а защищаться, наверное, не умеет.
На вершине холма, на площадке для стоянки автомашин Антонов оставил свой «пежо», и они пошли по дорожкам парка.
— Наш посол поручил мне сообщить Николаю Николаевичу и вам мнение посольства по поводу альбома… — начал он.
Катя шутливо всплеснула руками:
— Боже мой! Как высокопарно! Будто мы с вами заключаем международный договор…
Он весело, ей в тон, подтвердил:
— Вот именно, почти так оно и есть. Высокие договаривающиеся стороны… В общем, альбом вызвал интерес, и посольство готово вести переговоры о его приобретении, естественно, за компенсацию.