Сезон жатвы

Каммия

Эска кивает, не вслушиваясь. Стоит ему прикрыть глаза, как он видит убитого безгласого. Но радости от победы не осталось, только тоска и чувство вины перед погибшим человеком.

***

На следующее утро в общей столовой трибуты исподтишка разглядывают Эску. Кажется, даже безгласый прислужник за раздаточным столом не сводит с него взгляд.

Может, он осуждает меня за то, что я сделал с его товарищем, думает Эска. Может, я убил его друга.

Но я ведь за этим здесь, напоминает он себе. Чтобы убивать.

Других трибутов, возражает внутренний

голосок. Не людей.

Малиновый джем, поданный к завтраку, напоминает Эске кровь, и он отодвигает вазочку подальше.

Этой ночью он внезапно проснулся, разбуженный то ли кошмарным сном, то ли своей мыслью: я не буду убивать на арене. Это Эска решил твердо. Он не станет ввязываться в открытый бой, если его не вынудят. Он убил одного человека, и ему это не понравилось.

На самом деле можно выжить почти без убийств. Голодные игры не зря так называют. Еды на арене часто в обрез, а профи — плохие добытчики. Многие трибуты из бедных дистриктов лучше приспособлены к выживанию. Отец рассказывал про единственного чемпиона из Одиннадцатого: в тот год арена была полна ядовитых трав и ягод. Победитель сумел протянуть достаточно времени, чтобы пережить своих соперников: кто-то сорвал неправильные ягоды, другие умерли от голода. Чемпион не пролил ни капли крови.

Пожалуй, нужно будет заглянуть в секцию съедобных растений, решает Эска, опускаясь за стол. Не стоит пренебрегать шансом на выживание.

Кто-то садится рядом, и Эска, еще не обернувшись, знает, что это Марк.

— Твой ментор запретил тебе со мной общаться, — напоминает он.

— Это было до того, как ты спас мне жизнь.

Марк немного сипит, на шее у него следы от пальцев безгласого.

— Теперь тебя не выпустят на Арену?

— Ни за что не пропущу развлечение из-за пустяковой царапины.

Он не дает Эске ответить и с ходу произносит:

— Спасибо.

Эска заслужил благодарность, но она не радует.

— Подожди благодарить. Может, следующая звезда полетит в тебя, — повторяет он сказанные раньше слова.

Улыбка Марка меркнет.

— Может быть. Сервий был прав, для парня из Одиннадцатого ты неплохо подготовлен. Вы ведь занимаетесь сельским хозяйством?

— Одиннадцатый дистрикт — житница Панема, — мрачно цитирует Эска.

— Да уж, у вас слово «жатва» звучит дурным каламбуром.

— Вас тоже привозят, как продукты к столу.

— Скорее уж как поросят на бойню.

Эска вспоминает, что катакомбы под ареной в дистриктах называют Скотобазой. Здесь, в Капитолии, для них существует более красивое название — Стартовый комплекс.

— Вроде у вас, профи, попасть на Игры — почетно.

Марк качает головой.

— Не для меня. Я бы не хотел умирать.

— На твоем месте я бы говорил потише.

Эска кивает на миротворца, замершего у двери.

— Ты же помнишь, что делают с недовольными?

— Да, ты показал мне вчера вечером.

Эска чувствует, что к щекам приливает кровь: слова Марка звучат как оскорбление. Тот старается перевести все в шутку:

— Пожалуй,

сам Президент приедет, чтобы тебя поблагодарить, как ты думаешь?

— Еще бы. Я теперь важная персона.

Марк смеется:

— По крайней мере, это была хорошая тренировка перед Играми.

Он осторожно касается синяков на шее и морщится.

— Лучше бы нас заставляли охотиться на мятежников, — говорит Эска.

— Как раньше охотились на зверей, — соглашается Марк. — И отпустить тех, кто сможет убежать.

— Куда может убежать мятежник?

Марк наклоняется к нему и тихо произносит:

— В Тринадцатый дистрикт. Думаю, этот безгласый тоже надеялся попасть туда.

—Тринадцатый разрушен.

Эска помнит репортажи из тринадцатого, которые показывают каждый год перед Играми: пустующие здания, заросшая сорняками площадь, изрешеченная пулями мостовая.

— Все так думают,— продолжает Марк. — Но некоторые говорят, что жители Тринадцатого все еще там, ушли в подземные бункеры.

— Если это так, почему их до сих пор не выкурили?

— Это нелегко. Ты ведь помнишь, чем занимался Тринадцатый? Ядерное оружие. Может, Капитолий просто не решился их тронуть?

Эска все равно не понимает.

— Тогда зачем Капитолию врать?

— Наверное, потому что Президенту это выгодно. Если в остальных дистриктах узнают, что Тринадцатый смог выторговать себе свободу…

— …то и остальные поднимут бунт, — заканчивает Эска.

Он не верит в существование подземного дистрикта, но понимает, что Марк прав: сумей его жители выжить, Капитолий в этом ни за что не признался бы. Сообщить об этом — все равно, что расписаться в том, что и власть Президента можно свергнуть. А раз капитолийцы этого боятся…

Боятся. Вот оно. Они боятся бунтов. Потому что не уверены в своих силах. Большинство миротворцев — выходцы из дистриктов. Армия Капитолия состоит из рабов. Даже если миротворцы останутся верны своим хозяевам: что будет с блистательным городом без поддержки дистриктов? Все, что видит здесь Эска, — это плоды их труда. Со всего Панема в Капитолий везут одежду, продукты, материалы. Город потребляет, но ничего не вырабатывает сам. Капитолий беспомощен.

Эти мысли выстраиваются в мозгу Эски в логическую цепочку за какую-то минуту. Он видит, что Марк внимательно наблюдает за ним и понимает, что Эска потрясен своим открытием. Год за годом им прививали уважение к Капитолию, а теперь оказывается, что они подчиняются тем, кто гораздо слабее их.

Но Эска не понимает, чего хочет добиться Марк, делясь с ним своими мыслями. Разве что это ловушка. Покажи, что веришь, — и сам станешь предателем.

Поэтому он резко отвечает:

— Это все сказки. Подземный дистрикт — надо же такое придумать. Откуда ты вообще об этом узнал?

— Кое-кто говорит?

— Кто? Уж не твой ли ментор?

— Сервий неплохой парень.

— Для тебя — может быть. Он же твоя нянька. И всеобщий любимчик: победитель Игр, красавчик. Такой сможет уговорить спонсоров на все.