Сферы влияния
Шрифт:
Кроссовки тут же намокли в луже подтаявшего снега, ветер дернул капюшон и насквозь прошил ледяными иглами куртку, добираясь до кожи. Гермиона выдохнула, но не рискнула накладывать водоотталкивающие или согревающие чары — это те мелочи, которые магглы могут заметить.
Выйдя из-за гаражей, Гермиона оказалась на небольшой улице, вдоль которой стояли однотипные невысокие домики с низкими оградами. Сердце кольнуло: они были очень похожи на ее родной дом.
Несмотря на раннее время — не было и пяти — на город уже спускались серые густые сумерки. Людей было немного — кто-то парковал автомобиль возле дома, кто-то шел с
Нужный ей дом номер девятнадцать оказался вторым от того места, где ее выбросил портал. В окнах дома горел свет, на деревянной двери уже висел рождественский венок.
Гермиона поднялась по ступенькам и нажала на кнопку звонка.
Раздался звонкий лай, добродушное:
— Тише, Нил, тише! — после этого дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул нестарый еще мужчина в теплом шерстяном жилете. У него были густые седые волосы, забавные бакенбарды и добрая улыбка.
— Вечер добрый, мисс. Вам чего?
— Простите, мистер Фостер, — произнесла она, припоминая фамилию, — боюсь, разговор будет достаточно долгим.
Доброжелательный взгляд в мгновение сделался подозрительным.
— Если вы что-то продаете…
— Это касается вашего сына.
Из мистера Фостера словно выпустили воздух, он сдулся, постарел на глазах, тявкающий, но пока невидимый из-за двери Нил замолк.
Гермиона вошла в дом и прошла вслед за хозяином на небольшую опрятную кухню. Нил оказался маленьким и, наверное, породистым песиком, меньше и крепче таксы, с подвижными чуткими ушами и любопытным носом. Он обнюхал Гермиону со всей тщательностью, а потом зарычал и отошел в сторону — возможно, с непривычки испугался неуловимого аромата волшебства.
— Мой сын умер десять лет назад, мисс, — сказал мистер Фостер, и, поймав направление его взгляда, Гермиона увидела на подоконнике большую фотографию: женщина и мужчина, в котором трудно было узнать нынешнего мистера Фостера, обнимали серьезного мальчика лет девяти или десяти на вид. Гермиона из документов знала, что ему едва исполнилось восемь. — Его уже ничто не касается.
Мягко коснувшись сознания мужчины, Гермиона спросила:
— Что с ним случилось?
Сознание мистера Фостера тут же выдало пропитанную болью картину: автокатастрофа, за рулем — сосед, который подвозил мальчика и своих двух дочерей из школы до дома, потом — нетронутое огнем, но потемневшее, потрескавшееся как старый фарфор лицо сына, ощущение его мягких черных волос под дрожащей ладонью, белоснежный узкий гробик в церкви, цветы у могильной плиты.
Мистер Фостер говорил о том же — тихо, грустно, а Гермиона пыталась нащупать так, чтобы он не заметил, место, где начинались ложные воспоминания.
— Мы с Мэгги смогли это пережить с помощью Господа, но мне все еще тяжело говорить о нашем мальчике.
Легкое, почти неощутимое заклятие, и вспыхнувшее было недоверие, желание выгнать назойливую посетительницу взашей стихло.
— Каким он был? — этот вопрос активировал новый ворох воспоминаний, то радостных, то тяжелых. Гермиона почти не слышала мистера Фостера, погрузившись в его память, и только мелькающие перед мысленным взором образы-картинки отмечали ход его рассказа.
Это была обычная история родителей и ребенка-обскура — настолько, насколько такая история вообще могла бы быть обычной.
Патрик — так звали мальчика — рос умным ребенком и быстро понял, что делает что-то плохое, что-то, что расстраивает маму и папу, и попытался запретить себе магию. Он действительно пытался, но не мог. В день, когда по его воле вспыхнуло мамино выходное платье, оставив на ногах миссис Фостер страшные ожоги, Патрик возненавидел волшебство в себе, а в семь лет стал обскуром.
Он прожил еще год после этого, и точно так же, как мама малышки Джейн, как мама самой Гермионы, миссис Фостер обнимала Патрика и говорила ему: «Ничего, ничего, все в порядке. Это просто дурной сон».
В один из дней Патрик отправился к соседям, играть с другими детьми. Мистер Фостер не знал, что произошло, но магия вырвалась из-под контроля. Две девочки умерли мгновенно, а Патрик еще успел выбежать на улицу с воплями ужаса, прежде чем упал, чтобы больше никогда не подниматься.
Тонкая пленка ложных воспоминаний, созданная дилетантом, скрывала истинные воспоминания, но слишком неплотно. Гермиона кивала головой в такт рассказу мистера Фостера, но видела не его лицо и даже не его воспоминания, а снова Джейн. Возможно, она будет видеть ее теперь всегда, до конца жизни.
Мистер Фостер проговорил:
— Господь помог нам с женой справиться с этим. И не знаю, зачем вам нужен Патрик, но надеюсь, что он счастлив на небесах, — и вдруг прибавил: — Если ему туда не закрыта дорога.
— Почему ему может быть закрыта дорога? — спросила Гермиона. — Едва ли в свои восемь лет…
Взгляд мистера Фостера сделался чуть стеклянным и сфокусировался где-то над головой Гермионы.
— Мой сын был чудовищем, — сказал мистер Фостер. — Порождением Ада. Или я не уберег его от демонов, и это они терзали его с самого рождения.
«Ненавижу обливиаторов», — пробормотала Гермиона еле слышно, приблизилась к мистеру Фостеру и снова проникла в его сознание, уже не таясь.
Пленка ложных образов чувствовалась очень явно, и она не стала ее заменять, только укрепила, а настоящие воспоминания — о магии, обскуре и о смерти Патрика — спрятала в мешанину детских воспоминаний самого мистера Фостера, заплела их в расплывающиеся, неважные образы, пыльным грузом хранящиеся в подсознании, и приглушила.
Уже на выходе изменила воспоминание о сегодняшнем разговоре, превратив его в неприятный диалог с продавщицей сомнительных товаров.
Мистер Фостер осоловело захлопал глазами, попытался понять, кто такая Гермиона и что она здесь делает, но легкий «Конфундус» мгновенно успокоил его. Гермиона собралась уходить, но потом остановилась, наклонилась к зарычавшему на нее Нилу и изменила его память тоже — не то, чтобы это было важно, просто на всякий случай.
И только после этого спокойно аппарировала прочь — на новый адрес.
Глава четырнадцатая
До семи вечера Гермиона побывала еще в трех семьях, и история каждой была как две капли воды похожа на историю семей Фостеров или Райтов.