Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)

Рампа Лобсанг

Господин Настоятель смотрел на меня, оглядывая с ног до головы. Он придирчиво рассматривал мою мантию и сандалии, потом, по-видимому, отдал должное моей безупречно выбритой голове.

— Это тот самый мальчик? — обратился он к одному из лам.

— Да, господин, — ответил лама, которому был адресован этот вопрос.

Еще один оценивающий взгляд.

— Мой мальчик, так это ты оказал помощь монаху Тенгли? Лама, который перед этим подавал мне знаки, посмотрел на меня и пошевелил губами. Я понял, что он хотел мне сказать.

— Мне

посчастливилось сделать это, господин Настоятель, — ответил я, надеясь, что мой голос звучит достаточно скромно.

И снова этот взгляд, изучающий меня, словно я — букашка, ползущая по лиcтy бумаги.

Наконец Настоятель заговорил:

— Да! Ты достоин похвалы, мой мальчик.

Он отвел взгляд, а лама, сидящий рядом, подал мне знак, чтобы я поклонился и ушел. Поклонившись три раза и выходя из комнаты, я мысленно поблагодарил ламу, который руководил мною с помощью таких ясных сигналов. Уткнувшись спиной в дверь и радостно нащупав ручку, я вышел и прислонился к стене. Из моей груди вырвалось облегченное «Ух!». Мой взгляд встретился с глазами гигантского проктора.

— Ну? Ты уже готов отправиться на Райские Поля? Смотри, не свались оттуда! — прорычал он мне в ухо.

Я с трудом подобрал свою мантию и пошел по коридору. Оба проктора зловеще посмотрели на меня. Где-то скрипнула дверь, и чей-то голос крикнул: «Постой!»

— О Господи, во имя зуба Будды, неужели еще не конец? — в отчаянии спросил я самого себя.

Я остановился и обернулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Ко мне приближался лама и — какое счастье! — улыбался. Я узнал в нем того, кто подавал мне сигналы в комнате господина Настоятеля.

— Ты произвел хорошее впечатление, Лобсанг, — пробормотал он ласковым шепотом, — ты все сделал, как надо. Вот подарок для тебя. Господин Настоятель очень любит таких!

Он сунул мне в руки приятно пухлый сверток, погладил меня по плечу и ушел. Я остался стоять, в изумлении ощупывая пакет и пытаясь догадаться, что находится внутри.

Я взглянул вверх — прокторы благожелательно улыбались, они слышали слова ламы. «Вот это да!» — вырвалось у меня, когда я посмотрел на них. Видеть улыбающегося проктора было так непривычно, что я даже испугался. Не мешкая более, я засеменил по коридору так быстро, как только мог.

— Что ты несешь, Лобсанг? — услышал я тонкий голосок.

Я оглянулся и увидел мальчика, который только недавно был принят в монастырь. Он был меньше меня, и ему было трудно приспосабливаться к здешним условиям.

— Думаю, что здесь что-то съедобное! — ответил я.

— Давай посмотрим, что там. Мне так хочется есть, — сказал он тоскливо.

Я посмотрел на него. Он действительно выглядел голодным. Рядом была кладовая, мы зашли туда и сели возле дальней стены, прислонившись к мешкам с ячменем Я развернул сверток и вытащил индийские сласти.

— О! — сказал малыш. — Я никогда не пробовал ничего подобного.

Я протянул ему розовое пирожное, покрытое белым кремом. Он откусил, и его глаза

округлились. Внезапно я почувствовал, что другое пирожное, которое я держал в левой руке, куда-то пропало. Звук сзади заставил меня обернуться.

Я увидел кота, который… спокойно поедал мое лакомство! Он наслаждался им! Смиренно вздохнув, я потянулся к пакету и достал оттуда еще одно пирожное.

— Мур? — сказал голос позади меня. Лапа прикоснулась к моей руке.

— Мур? Мур? — не унимался голос, и когда я обернулся, кот схватил второе пирожное и начал есть его.

— О! Ты ужасный воришка! — сердито воскликнул я, но тут вспомнил, что коты были моими друзьями и часто развлекали меня.

— Извините, уважаемый Охранник, — сказал я, одумавшись, — я забыл, что вы работаете и вполне можете претендовать на награду.

Я отпустил свое пирожное и стал гладить кота, который мурлыкал от удовольствия.

— О! — сказал малыш. — Они не дают мне даже прикоснуться к себе. Как это у тебя получается?

Он протянул руку и как бы случайно взял еще одно пирожное. Так как я не прореагировал, он расслабился и, удобно устроившись, принялся есть его. Кот мурлыкал и тыкался в меня головой. Я протянул ему еще половину, но он уже наелся. Он лишь замурлыкал громче и потерся о него своей мордочкой, измазав усы в клейком сиропе. Удовлетворенный тем, что я принял его благодарность, он побрел прочь, а затем вскочил на окно и, усевшись там, стал умываться, греясь в теплых солнечных лучах. Отвернувшись от него, я увидел, что малыш поднял пирожное, которое не доел кот, и поспешно засунул его себе в рот.

— Ты веришь в религию? — спросил он меня.

Верю ли я в религию? Это был по-настоящему интересный вопрос. Здесь нам постоянно твердили, что мы должны стать настоящими священниками, но такой откровенный вопрос поставил меня в тупик. Я задумался. Верю ли я в религию? Во что я вообще верю?

— Мне не хотелось сюда поступать, — сказал малыш. — Но они заставили меня. Я молился Святой Матери Долме. Я сильно молился, но это не помогло. Я молился, чтобы не умерла моя мама, но она умерла, и Слуги Смерти пришли, забрали ее тело и отдали его хищникам. Я никогда не получал то, о чем молил. А ты, Лобсанг?

Мы сидели в кладовой, опираясь на мешки с ячменем. Кот, сидя на окне, все умывался и умывался. Лизнув лапу, он протирал ею мордочку, а затем, снова лизнув ее, проводил по голове за ушами и опять принимался за мордочку. Было что-то гипнотическое в том, как он это делает. Лизнул — протер, лизнул — протер, лизнул — протер…

Молитвы? Что я думаю о них? Они никогда не помогали мне. Но если молитвы не помогают, зачем тогда молиться?

— Я сжег много палочек благовоний, — сказал малыш. — Я брал их из особой коробочки, но и это никогда не помогало мне. Посмотри на меня теперь. Я в Чакпори. Меня готовят к тому, чтобы я стал тем, кем я не хочу быть. Почему? Почему я должен быть монахом, если меня это не интересует?