Шаг к звездам [= Вспышка]
Шрифт:
Герберта и спасенного им подростка уже погрузили на носилки и несли к армейскому джипу, когда лейтенант заметил, что офицер, которому передали найденные бумаги, внимательно изучает их.
— Подождите… — попросил Ричардсон.
Жестом подозвав к себе командира группы спецназа, он спросил:
— Вы знаете арабский язык, капитан?
Тот кивнул.
— Здесь есть документы мальчика?
— Есть. Его зовут Алим. Алим Месхер. Вы не ошиблись, лейтенант, в подвале погибли местные жители, прятавшиеся от артобстрела.
Ричардсон
— Вы можете перевести, что кричал мальчик?
Капитан внимательно посмотрел на бледное лицо Герберта и спросил:
— Вы уверены, что хотите это знать?
— Да.
— Он кричал, что ненавидит вас. Еще он клялся отомстить всем американцам.
— Но это ошибка. Чудовищная ошибка.
— Он не понимает этого, лейтенант. И боюсь, не поймет никогда.
— Теперь он останется сиротой? Вы можете записать мне его данные, чтобы позже я мог разыскать Алима?
— Это ни к чему. Он будет переправлен в наш госпиталь, а затем, если не отыщутся родственники, британское правительство возьмет на себя заботу о его воспитании. Время лечит душевные раны, а хорошее образование способно сгладить ненависть.
— Хорошо, если так, капитан.
Офицер кивнул Герберту, мельком взглянул на соседние носилки и жестом приказал своим бойцам — несите.
Через два месяца лейтенант Ричардсон выписался из госпиталя и одновременно подал рапорт об увольнении с воинской службы. Памятуя о словах британского офицера, он все же попытался разыскать мальчика, но, наткнувшись на глухое, неприязненное непонимание со стороны британских эмиграционных служб, в конечном итоге оставил тщетные попытки выяснить его дальнейшую судьбу.
Глава 2
Россия. Начало двадцать первого века…
Шел две тысячи первый год.
Было девять часов вечера, когда «BMW» с питерскими номерами остановилась у подъезда пятиэтажного кирпичного дома, возвышающегося на окраине провинциального областного центра.
Справа от машины виднелась старая, заросшая травой спортивная площадка, зажатая между зданиями двух городских СПТУ. За нею, в свете уличных фонарей, поблескивало лужами уводящее за город шоссе, слева, за трубами теплотрассы, темнел пустырь, плавно переходящий во вспаханные поля.
Дом, перед которым остановилась машина, имел всего один функционирующий подъезд. Редкие квадраты освещенных окон демонстрировали скромный быт обитателей кирпичной коробки: лишь малая часть их была затянута шторами, большинство же до середины прикрывали пожелтевшие газеты, на фоне которых перемещались смутные силуэты людей.
— Общага, что ли? — посмотрев по сторонам, осведомился водитель «BMW».
— Угу… — коротко ответил ему молодой, крепко сбитый парень, развалившийся на пассажирском сиденье. — Гужатник [3] . Сам в таком вырос, — внезапно признался он.
3
Гужатник —
— А что мы тут забыли, Серж? — Водитель погасил фары и, сцепив руки в замок, облокотился о руль. Тусклая подсветка приборной панели змеящимся бликом отразилась от массивной золотой печатки на его пальце. — Дело сделали. — Он повернул голову, пытливо посмотрев на своего спутника. — Пора бы домой мотать, пока местные менты не всполошились.
— Не всполошатся, — успокоил его Сергей. Он задержал взгляд на освещенных квадратах окон, мысленно взвешивая какие-то внутренние, ведомые только ему «за» и «против», а потом, решившись, сказал:
— Саня, ты посиди, я скоро.
— Блин. Серж, куда тебя несет? — Неодобрительно покачал головой водитель, посмотрев на обшарпанное здание. Он уже настроился на обратную дорогу, и внезапная задержка у скособоченного подъезда унылой общаги показалась ему ничем не оправданной.
«Давыдов как всегда со своими приветами», — неприязненно подумал он. — «Если перенапрягся, девочку там захотелось или водки, — это понятно, но не в таком же гадюшнике… Два, ну максимум, три часа, и мы дома, в Питере, можно бы и потерпеть…»
— Что тебе вдруг приспичило, там ведь вонь одна… — вслух добавил он. — Детство в заднице заиграло?
Сергей, который уже взялся за ручку двери, повернул голову.
— Ты что, критиковать меня будешь? — скупо спросил он, внезапно похолодев взглядом.
Его собеседник мгновенно осекся, заметив знакомый, не сулящий ничего хорошего блеск, промелькнувший в глазах Давыдова.
— Нет, ну… — попытался он сгладить свою необдуманную резкость, но Сергей оборвал его на полуслове:
— Тогда сиди, на хрен, и не рыпайся. Мое детство — это такая вот засраная общага, а потом Чечня в девяносто пятом — играла она у меня в заднице в новогоднюю ночь, пока ты шлюх по ночным барам зажимал в Питере…
— Ну, что ты звереешь-то сразу, в натуре!.. Я же не виноват, что у меня зрение…
— Я не зверею, — сквозь зубы ответил Давыдов. — А сказки про зрение оставь для военкома. — Он немного помолчал, глядя в вечернюю мглу, что растеклась за забрызганным каплями дождя ветровым стеклом, и добавил, остыв так же быстро, как завелся:
— Друг у меня тут.
Тихо чавкнула дверца машины, в мутном свете уличного фонаря мелькнули черные полы пальто, скрипнула, а затем отрывисто хлопнула перекошенная мокрая дверь подъезда.
Подъезд, как и предполагал водитель «BMW», оказался вонючим и темным. Лестничные марши уходили ввысь, теряясь в густом мраке, флюиды, витающие в темноте, казались тошнотными: запах прокисшей мочи смешивался здесь с сомнительными ароматами готовящейся пиши, двери этажей, испытывающие постоянный прессинг со стороны возвращающихся домой подвыпивших жильцов, пропускали на лестничные площадки узкие полосы желтоватого света, проникающие через разломы в фанерных вставках, заменяющих давно выбитые стекла.