Шаг за черту
Шрифт:
В первую очередь он замечает то, что бросается в глаза всем, кто приезжает в Индию впервые: ужасающие нищие домишки вдоль железной дороги, похожие больше на мусорные баки, а не на дома; мужчин с протянутой рукой на улицах; чудовищно низкое качество индийского Эм-ти-ви и болливудских фильмов. Мы проезжаем по району казарм, и он спрашивает у меня про местную армию: такая ли же это важная политическая сила, как в соседнем Пакистане? — и приятно удивляется, когда я говорю, что индийская армия никогда не вмешивается в политику.
Предлагаю ему примерить индийское национальное платье. Сам я переоделся в прохладную свободную курту, похожую на пижамную рубаху, сразу, как только прилетел, но Зафар артачится. «Не мой стиль», — говорит он, предпочитая оставаться в лондонской одежде — в штанах «карго» и в кедах. (Под
Несмотря на то что мой роман «Дети полуночи» посвящен сыну («Зафару Рушди, который, вопреки ожиданиям, родился в полдень»), он в нем прочел главы три. Честно говоря, он не прочел до конца ни одной моей книги, только «Гаруна» и «Восток, Запад». Дети писателей редко читают то, что пишут родители. Отец должен быть отцом. Зафар поставил мои книги у себя в комнате на видное место, но читает Алекса Гарланда и Билла Брайсона [147] , а я делаю вид, что так и надо.
147
Алекс Гарланд (р. 1970) — британский писатель, сценарист, журналист. Его первый роман «Пляж» был удостоен премии Бетти Траск и экранизирован Денни Бойлом (главную роль в фильме сыграл Леонардо Ди Каприо), что принесло Гарланду мировую известность. Билл Брайсон (р. 1951) — американский писатель, автор юмористических путеводителей и «Краткой истории почти всего на свете» (премия Рене Декарта за вклад в развитие мировой науки).
Теперь он, бедняга, проходит ускоренный курс, изучая мои книги, а заодно и мою жизнь. Вот Красный форт, где, как сотни других мусульман, укрылись после Раздела мои тетя и дядя в надежде, что армия их защитит; этот эпизод вошел в мой роман «Стыд». А если здесь свернуть с шумной главной улицы Дели Чандни-Чоук и пойти дальше кривыми улочками, попадешь в старый мусульманский район Баллимаран, где до переезда в Бомбей жили накануне освободительной бури мои родители, а также Ахмед и Амина Синай, родители главного героя в «Детях полуночи».
К литературному туризму Зафар относится со здоровым юмором. Смотри, это вот здесь, в старой крепости Пурана-Кила, построенной на месте легендарного города Индрапраштха [148] . Ахмед Синай оставил бумажный пакет с деньгами для шантажистов. Смотри, вон обезьяны, которые стащили пакет и разбросали деньги. А вон Национальная галерея современного искусства, где висят работы Амриты Шер-Гил, наполовину индианки, наполовину венгерки [149] , которая стала прототипом Ауроры Зогойби из «Последнего вздоха мавра». Ладно, пап, хватит. Ладно, я их прочту, на этот раз в самом деле прочту. (Наверняка не прочтет.)
148
Крепость Пурана-Кила старше Красного форта и многих других сооружений Дели. Известно, что после 1545 г. Хумаюн, второй правитель империи Великих Моголов, отстроил заново укрепления, возведенные предположительно в X–XII вв. А до того здесь, по верованию индусов, находился город-столица Пандавов, полумифических царей, о которых повествует «Махабхарата». Данные раскопок подтверждают, что на этом месте люди жили за тысячелетие до нашей эры.
149
Амрита Шер-Гил (1912–1941) — индийская художница, училась в Париже (1929). Органично соединила в своих работах традиции древнеиндийской живописи и постимпрессионизма.
Реклама на Красном форте приглашает вечером на son et lumi`ere [150] шоу. «Если бы сейчас здесь была мама, — неожиданно говорит он, — она бы точно нас туда потащила». Мать Зафара, моя первая жена, яркая, красивая Кларисса Луар, литературный консультант Британского художественного совета, покровительница и добрый ангел молодых писателей и маленьких журналов [151] , умерла в пятьдесят лет от рецидива рака груди в ноябре прошлого года. Зафар у нас с ней единственный сын.
150
Свето-звуковое (фр.).
151
Ею учреждена премия Клариссы Луар для молодых писателей.
«Ну, — говорю я, — она-то как раз была здесь». В 1974 году мы с Клариссой провели в Индии четыре с лишним месяца — путешествовали по всей стране, ночуя в дешевых отелях и в междугородних автобусах, чтобы как можно на дольше растянуть аванс, который я получил за свой первый роман «Гримус». Теперь я веду Зафара и рассказываю про мать: что она думала об этом городе, как один его уголок ей нравился своей шумной суетой, а другой — тишиной и покоем. Экскурсия сына по местам, памятным для отца, приобрела другое измерение.
Я, конечно, понимал, что после всего случившегося этот первый приезд будет самым трудным. Рассчитывай силы, говорил я себе. Если все пройдет хорошо, потом будет проще. Во второй раз «Рушди вернулся» уже не покажется горячей новостью. А в третий — «Он опять приехал» — это будет и вовсе не новость. На долгом пути к нормальному привычное, даже надоевшее — полезная вещь. «Я хочу, — говорю я всем, — так надоесть Индии, что она со мной примирится».
Мне следовало бы понимать, что, когда я чувствую неуверенность, другие впадают в панику. В Америке и в Англии жизнь моя давно пришла в норму, я живу как все люди. И давно отвык быть строго охраняемым объектом. Нынешняя операция прикрытия в Индии словно вернула меня назад, в старые недобрые дни иранских угроз.
Охраняющая меня команда состоит из очень симпатичных, очень профессиональных ребят, но бог ты мой, до чего же их много и какие же они все нервные! Все время в напряжении, особенно в Старом Дели, где много мусульман, особенно когда кто-нибудь совершает faux pas [152] и, несмотря на мой плащ-невидимку, меня узнаёт. «Сэр, вас раскрыли! Вас раскрыли! — стенают они. — Сэр, вас назвали по имени, сэр! По имени! Пожалуйста, наденьте шляпу, сэр!»
Бесполезно объяснять, что мне нравится, когда меня узнают, потому что, да, я такой, а другие — другие; что люди на все их «вас раскрыли» реагируют дружелюбно и даже весело. У них есть свой жуткий сценарий: толпы, беспорядки и т. п., — и ничем это из их голов не выбить.
152
Промах (фр.).
Именно это угнетало меня больше всего в последние годы. Все: журналисты, полиция, друзья, посторонние — все сочиняли сценарии моей жизни, и я никак не могу вырваться из плена чужих фантазий. Не предлагали только одного — сюжета со счастливым концом, где все мои проблемы постепенно сошли бы на нет и жизнь вернулась бы в нормальное русло, иначе говоря, такого, какой мне, собственно, только и нужен. Как ни странно, неожиданно для всех моя жизнь своим ходом двинулась именно в эту сторону.
Сейчас моя самая большая проблема состоит в том, что приходится ждать, чтобы люди вокруг меня перестали себя пугать и придерживались бы реальных фактов.
Я обедаю у Вивана Сундарама и Гиты Капур. Они живут в Южном Дели, в районе Шанти-Никетан. Когда я к ним собираюсь, меня просят никому об этом не говорить. Когда мы там садимся за стол, звонит старший офицер и просит хозяев никому об этом после не рассказывать. На следующий день снова звонок и снова та же инструкция. Хозяева смеются, я злюсь. Это уже становится совсем нелепо.
Виван — племянник Амриты Шер-Гил, и потому в доме висят несколько ее лучших работ, в том числе семейный портрет, весь будто исполненный света. Это большое полотно, где семья изображена в гостиной Шер-Гилов; оно постоянно притягивает взгляд и тем не менее остается загадкой. Амрита смотрит на нас, взгляд у нее прямой и открытый, у других он мечтательный, устремленный в себя. Гостиная — душная, полная золотого света — хранит атмосферу их утраченного мира. Я очень люблю современное индийское искусство и, глядя на эту картину, снова чувствую, что я дома.