Шахматы из слоновой кости
Шрифт:
Происшествие это в Якутске вспоминают до сих пор, хотя прошли годы и годы.
Незадолго перед революцией местные промышленники, забогатев, решили соорудить себе вместо деревянных изб каменные особняки. А у купцов как было? Если дом из камня, так не просто дом, а хоромы, крепость – с дюжим, полуторааршинной толщины фундаментом, с такими же дюжими стенами, и нигде чтоб – ни щелочки.
Ни щелочки и ни дырочки, кроме окон и дверей, понятно, а окна
В этакую крепость не то что вору – деду-морозу на порог ноги не поставить. Да куда там ноги – волоса из бороды своей серебряной не просунуть!
Того купцам и надо было. И не ведал никто из них, какую шутку сыграет с ними за это дед-мороз.
Первыми почувствовали неладное домочадцы купца Савелия Митрохина, чей особняк построен был раньше других.
– Чтой-то в дому у нас потрескивает ночами, Савельюшка, – пожаловалась купцу жена. – Потрескивает и навроде бы скрыпит, будто нечистая сила по углам шарится.
– Сама ты нечистая сила, дура-баба, – посмеялся тот. – Ночь для какой надобности человеку дадена? Чтобы спать. А ты в ухи себе разное воображение напущаешь.
Однако очень скоро поскрипывание и потрескивание стали явственно слышны и в дневную пору, когда дом бывал полон всяческих иных звуков. А еще через какое-то время по одной из стен – от пола до самого потолка – проскользнула ужом жирная трещина.
Митрохин увидел ее, проснувшись, словно от толчка, на рассвете. Сначала ему подумалось, что это ребятишки, балуясь, исчертили стену углем, но, засветив ночник и подойдя к стене вплотную, он понял, что ребятишки ни при чем.
Постоял перед трещиной, потом примостил ночник между цветочными горшками на подоконник и сходил на кухню за ножом. Длинное лезвие зашло в трещину по рукоятку. Получалось, разорвало не известковый слой, не штукатурку – саму стену. Стена была капитальная.
Нож выпал из обессилевшей руки.
Такие трещины-ужи расползлись скоро по другим стенам, по потолку, а в кухне, кроме всего, стало выворачивать на ребро половицы. В довершение обнаружилось, что ближайший к воротам угол дома начал с наружной стороны крошиться.
Собрал Митрохин семейный совет: что делать, как дальше жить? Купчиха надоумила:
– Батюшку надоть бы, пущай молебен отслужит.
Взял Савелий отрез доброго сукна под мышку, пошел
к попу. Тот к подарку отнесся благожелательно – принял, но, едва Митрохин пустился про беду свою рассказывать, вскинул к небу руки:
– Знаю, сыне, все знаю, бо не ты один от лихоимства сего пострадавший есть. Молебен же в сем деле – не вспомога: злоумышленника искать надобно.
Оказалось, почти все якутские богатеи, понаставившие дома из камня, перебывали уже у попа, жалуясь на одну и ту же напасть.
Поп наставлял: ищите злоумышленника, всем миром ищите.
Всем миром… Молва, говорят, страшнее хулы: никто из пострадавших
Кончилось тем, что на втором году жизни в особняке Савелий Митрохин скомандовал домочадцам:
– Покуда потолок еще не обрушился нам на головы, кочуем-ка отседова в старую избу!
Примеру Митрохина последовали и остальные владельцы каменных хором. И вовремя: покинутые здания скоро превратились в груды развалин.
О таинственном недуге, что сразил каменные особняки якутских богатеев, я был наслышан и до своей поездки на Север. Но только, что называется, на месте происшествия мне открылось во всей полноте коварство тамошнего «злоумышленника».
Я прилетел в Якутию в феврале, в первой его половине, когда мороз там был еще в полной силе: даже в дневное время красная рапира в термометре замирала у пятидесятой черты. В тот день, о котором пойдет рассказ, мне нужно было зайти в местное отделение Союза писателей, а так как от гостиницы это недалеко, я отправился пешком.
Запала моего хватило метров на двести, не больше, после чего, поборов смущение, я стал спрашивать у сопровождавшего меня якутского писателя Ивана Кононовича Данилова, нет ли поблизости какого-нибудь магазина.
– Смотря что вы собираетесь покупать? Вот, например, «Детский мир», там вон, подальше, – канцелярские товары, за ними…
Не дослушав, я кинулся опрометью в «Детский мир» – нет, не за покупками, а чтобы… обогреться. Да, чтобы обогреться, хотя одет был в полном соответствии с суровыми требованиями сибирской зимы.
Так, от магазина к магазину, мы и двигались дальше. А в это время навстречу нам шли молодые люди в легких демисезонных пальто, в щегольских полуботинках, в шелковых носочках – шли спокойно, деловито, без суетливости, которую мог бы продиктовать мороз.
Мог бы, но почему-то не диктовал. Я не удержался, спросил одного из юношей, как он этак вот играючи переносит стужу?
– А вы откуда? – спросил он в свою очередь.
– Из Новосибирска…
– А-а, понятно: южанин!
Посрамленный, я больше не забегал в магазины.
Конечно, бравада молодых якутян не могла служить мерилом общепринятых взаимоотношений со здешним климатом, но вместе с тем мне было известно, что пятидесятиградусный мороз воспринимается тут как обыденность, ибо совсем не редкость дни, когда температура опускается ниже шестидесяти. И даже в такие дни жизнь не замирает, люди стойко переносят леденящее дыхание Севера.
Люди переносят, да, а вот машины частенько не выдерживают. Я разговорился с одним из местных шоферов – спрашиваю: