Шахнаме. Том 1
Шрифт:
Древнейший период истории Ираншехра представлен народными мифами, легендами, эпическими сказаниями. В «Шахнаме» эти народные в основе сказания занимают не менее половины всей поэмы. И никакое аристократическое оформление не могло бы уничтожить народность основы «Шахнаме».
Выше уже говорилось, что авторская индивидуальность Фирдоуси, наряду с другими моментами, проявлялась и в выборе вариантов, главным образом дополнительных, к основному мансуровскому своду эпизодов и, конечно, в их обработке. То, как поэт широко использует в своей поэме материал народных сказаний, свидетельствует об отношении Фирдоуси к фольклору.
Есть сказания — эпизоды, которые не могут быть пропущены в сводном историческом изложении. А потому особенно важно, как излагает данный эпизод автор. Ограничимся
Поэт возвеличивает народное восстание под импровизированным знаменем — кожаным передником кузнеца, водруженным на пику. Подчеркнуты смелость, благородство простолюдина и, вместе с тем, разоблачено пресмыкательство вельмож, подписавших лакейскую грамоту, которую Каве топчет ногами. На страницах «Шахнаме» народные герои сказания живут полной жизнью, и даже последующее «растворение» образа Каве в лучезарном ореоле законного владыки Ирана Феридуна не снижает его боевого пафоса и значения.
Равным образом общеизвестна благоприятная (во всяком случае, объективная) трактовка образа Маздака в сасанидской части «Шахнаме», что не менее знаменательно для уяснения позиций Фирдоуси. Маздак, вождь социального движения народных, крестьянских масс с лозунгами религиозного коммунизма, само собой разумеется, — наиболее одиозная фигура в представлении позднесасанидской и феодальной халифатской государственности [448] .
448
Маздакитские движения крестьян и после разгрома основного восстания в 528—529 гг. Хосровом Ануширваном были главной опасностью для халифата (восстание Бабека в Азербайджане и ряд восстаний VIII—IX вв. в Хорасане и Средней Азии). Их органическая связь с маздакитами VI в. была очевидна всем историкам, начиная со времен халифата.
Из восточных средневековых авторов только у Фирдоуси мы находим благожелательное отношение к Маздаку, как мужу, преисполненному добрых намерений, стремившемуся к справедливости и т. п. Это отношение ярко контрастирует со злобным искажением образа Маздака, с издевательским изображением его коммунизма как общности жен и т. п. Такая клеветническая оценка Маздака содержалась в официальной сасанидской «Хватай-намак», а также и в новоперсидских сводах. Но народ не так относился к памяти своего вождя, потерпевшего поражение. Ведь еще не догорели, а кое-где вновь готовы были вспыхнуть с новой силой огни восстаний крестьян и ремесленников. Известно также о существовании маздакитской литературы позднего, уже халифатского времени. До нас не дошли уничтоженные злобствующей реакцией рукописные памятники, но из устного предания нельзя было вытравить образ народного вождя. Он-то и был воспринят Фирдоуси.
И в сказаниях о шахе Бехраме-Гуре ряд вставных эпизодов фольклорного содержания (Ломбек-водонос, дочери мельника и др.) тоже отчетливо подчеркивают народное отношение поэта к шаху-ловеласу.
В поэме много таких мест, которые могли быть обработаны в тенденциозно-аристократическом плане, а у Фирдоуси сохраняют народный характер, что свидетельствует о закономерности, органичности этой, может быть, и не всегда сознаваемой автором народной тенденции.
Не менее убедительно об этом свидетельствуют
Наконец, народность «Шахнаме» нашла свое выражение и в языке поэмы. Язык Фирдоуси, конечно, не простонародный язык и не псевдонародный. Но язык Фирдоуси и не замкнутый аристократический жаргон, а литературная форма общенародного языка.
Истинная народность «Шахнаме» доказана тысячелетней историей. Поэма Фирдоуси всегда была и в наше время остается народной книгой. Ее не только читают, но и рассказывают популярные и в Иране и в Таджикистане сказители, «чтецы Шахнаме». Поэма Фирдоуси была и остается понятной широким кругам простых людей Ирана и Таджикистана.
Итак, в «Шахнаме» Фирдоуси налицо две противоположных тенденции: феодально-аристократическая и народная. Закономерно встает вопрос о противоречиях в творчестве поэта, в содержании произведения.
Своеобразием «Шахнаме» является известная (пусть внешняя) гармония двух противоположных тенденций, или, лучше сказать, стремление к ней. В конечном счете они непримиримы, но в творчестве автора поэмы естественно сочетаются.
Оставаясь, таким образом, представителем своего класса, поэт выходит за его пределы, отражая и выражая более глубокие — общенародные — идеи и чувства.
Особые, исключительные моменты переходного периода исторически обусловили эту органичность сочетания противоречий поэмы: политическими и экономическими врагами дехкан оказались халифат, ленная система. Но ведь и для широких народных масс врагами, эксплуататорами были халифат [449] и тюркские наемники, хозяйничавшие в последние десятилетия X в. в стране, особенно в Хорасане. Их вожди-эмиры и становились прежде всего ленными владельцами земель и закрепощаемых крестьян. Поэтому если дехканство, недовольное своим настоящим и перспективами будущего, идеализировало прошлое — Иран сасанидов, то эта идеализация воспринималась положительно и в народных (крестьянских) кругах. Тем более, что идеализировались прежде всего образы древних эпических царей: Феридуна, Джемшида и других, образы, народные в своей основе. Ведь и сасаниды, эксплуататоры в прошлом, изображены Фирдоуси в ореоле справедливости, а идеал справедливого царя был общим для средних веков идеалом крестьянства.
449
Надо иметь в виду, что восстания в Средней Азии и Хорасане, о которых шла речь выше, были направлены против халифата, а не против арабского народа. Но, конечно, символом внутреннего и внешнего врага и а IX—X вв. оставались арабы.
Далее, зороастризм, или, лучше сказать, традиционный культ Йездана, противопоставленный официальному исламу, как и шиизм автора, не могли не найти отзвука в народном сознании (выше мы отмечали, что значительная часть сельского населения в X—начале XI в., по-видимому, еще сохраняла старый культ).
Также антитуранские, в данный момент X—XI вв. воспринимаемые как антитюркские тенденции поэмы не могли не находить отзвука и в народном крестьянском сознании.
В этой связи необходимо особо отметить политическую актуальность поэмы Фирдоуси.
Настоящее, живая современная действительность находит отражение в поэме Фирдоуси, когда он говорит, казалось бы, о далеком, иногда мифическом прошлом. И это придает особую силу, остроту и своеобразие эпическому повествованию.
Восточный Иран, особенно Хорасан, в последние десятилетия X в. был ареной междоусобий саманидских эмиров и вторжений тюрских наемных отрядов и племен. От этого страдали и сидящие на земле вотчинники-дехканы и крестьяне-земледельцы. Так, кстати, возникает и отождествление поэтом и его современниками туранцев с тюрками, не обоснованное исторически. И вот, когда Фирдоуси описывает вторжения в Иран то туранских полчищ Афрасиаба, то арабов С‘ада ибн-Ваккаса, его описание прошлого подсказано настоящим, живым ощущением этих иноземных вторжений, несущих страдания и гибель родине.