Шахнаме. Том 1

Фирдоуси Абулькасим

[БЕСЕДА ФЕРИДУНА С ИРЕДЖЕМ]

Лишь вестник в обратный отправился путь, Владыка решился уста разомкнуть. Бесценного сына к себе он призвал, О бедах, грозящих ему, рассказал И молвил: «Те двое безумных, ярясь, С Заката сегодня идут против нас. Такую природу судьба им дала, ³¹⁶⁰ Что дух веселят им дурные дела. К тому же в таких они правят краях, Где злоба живет, и нечестье, и страх. Дотоле твой брат будет братом тебе, Пока ты угоден всевластной судьбе. Как только поблекнет цветущий твой лик, Твое изголовье покинет он вмиг. Кто встретил покорностью поднятый меч — Себя на погибель решился обречь. Два брата в краях отдаленных земли ³¹⁷⁰ С намерений тайных покров совлекли. Коль жизнь дорога тебе — ты в свой черед Казну открывай, собирайся в поход. За трапезой первым испей свой фиал, Поминок чтоб враг по тебе не справлял. Твоя правота — вот опора тебе, Иной не ищи ты защиты в борьбе». На это Иредж добросердый отцу, Великому духом царю-мудрецу, Промолвил в ответ: «О владыка, взгляни, ³¹⁸⁰ Как в круговороте проносятся дни. Ведь все преходяще, все ветер и прах; К чему изнывать у тщеславья в тисках, Заботами пурпур сгоняя со щек, Душой увядая от тяжких тревог! Вкушаешь блаженство, страдаешь потом И после навек покидаешь сей дом. Прах — ложе, кирпич — изголовье нам всем. Сажать нам подобное древо зачем, Которого корни поила бы кровь, ³¹⁹⁰ Чей плод ядовитый — вражда, не любовь! Как мы, удостоенных царством владеть, Мир видел немало, увидит и впредь. Среди венценосцев минувших годин На распрю и брань не вставал ни один. И если дозволит мне то государь, Я зову добра буду верен, как встарь. Венца и престола не надобно мне; Я к братьям без войска помчусь на коне. Скажу: «О бесценные братья мои! ³²⁰⁰ Люблю вас, придите в объятья мои. Неправый свой гнев на владыку царей Забудьте, вражду потушите скорей. Какой вас надеждою мир покорил? Смотрите, с Джемшидом он что сотворил. Владыку на смерть он обрек под конец. Где царский кушак, и престол, и венец? И вас, и меня, как придет наш черед, Все та же судьба неизбежная ждет...» Чем с ними сражаться, не лучше ль вернуть ³²¹⁰ Разгневанных братьев на праведный путь?» Царь сыну сказал: «О мудрец молодой, Ты нежностью полон, а братья — враждой. Я истину должен бы знать издавна: Нет дивного в том, что сияет луна. Достоин тебя благородный ответ, Дух кроткий твой братней любовью согрет. Но если бесценную голову класть Решается мудрый в драконову пасть — Ему достается губительный яд: ³²²⁰ Таков мирозданья обычай и лад. Коль ты непреклонен в решеньи своем, — Что делать! Готовься покинуть свой дом. Себе провожатых из рати возьми, С надежными в путь отправляйся людьми. Посланье, томимый сердечной тоской, Сынам напишу и пошлю я с тобой, Ко мне да вернешься здоров, невредим; Живет мое сердце тобою одним».

[ИРЕДЖ ОТПРАВЛЯЕТСЯ К БРАТЬЯМ]

Владыка письмо написал сыновьям, ³²³⁰ Заката и Чина венчанным вождям. В начале посланья восславив Творца, Которому нет и не будет конца, Писал он: «Сынам назиданье сие, Двум солнцам высоким посланье сие, Двум львам, двум водителям грозных дружин, Под властью которых и Запад и Чин, — От мужа, что многое зрел на земле, Того, кто сокрытое видел во мгле; Кто бился мечом и разил булавой, ³²⁴⁰ Престол и венец озаряя собой: Кто полночь являл среди ясного дня, Ключи от надежды и страха храня; Чьей мудростью тягостный труд облегчен, Чьим царственным блеском весь мир освещен. Нам больше не нужен державный венец, Ни рать, ни казна, ни престол, ни дворец. Хотим

лишь покоя и счастья сынам За труд весь, на долю доставшийся нам.  Ваш брат, что досадой вам сердце зажег, ³²⁵⁰ Хотя никого бы обидеть не мог, Помчался услышать от братьев укор, Насытить их лицами любящий взор; Венцом и державой пожертвовал вам, Как то подобает великим мужам. Покинув престол, на седло он взошел, Смириться пред вами зазорным не счел. Он — младше годами, по крови ваш брат, Он дружбы и ласки достоин стократ. Лелейте его — возлюблю вас вдвойне; ³²⁶⁰ Растил я вас — сердце порадуйте мне. Как несколько дней проведет с вами брат, С почетом его отпустите назад». К письму приложили цареву печать, И время Иреджу пришло выезжать. Лишь нескольких спутников взял он с собой, Из коих был предан владыке любой. Не зная, какой ему прочат удел, Примчался властитель и братьев узрел, Которые с войском навстречу пришли, ³²⁷⁰ Обычай своей соблюдая земли. Светился во взоре Иреджа привет, — И те улыбнулись притворно в ответ. Два злобных царя с кротким братом своим Сошлись, поздоровались нехотя с ним. Те — местью дыша, этот — ясен душой, Отправились к царским шатрам на покой. Взглянув на Иреджа, увидела рать: Пристало такому престол украшать. Сердца взволновались любовью к нему, ³²⁸⁰ Все взоры стремились к нему одному. Звучала везде приглушенная речь, У всех на устах было имя — Иредж. «Такому вот быть властелином подстать, Таких лишь и надо на царство венчать!» И долго про это шептались в рядах; Сельм, это увидев, почувствовал страх. С истерзанным сердцем, с наморщенным лбом Он вскоре в шатре очутился своем, Всех лишних услал и, тревогой томим, ³²⁹⁰ Совет он открыл вместе с братом своим. О многом владыки беседу вели, — О царствах своил, о державах земли. Сельм Туру промолвил такие слова: «От мыслей горит у меня голова. В то время как шли мы с Иреджем назад, Видал ты, с войсками что делалось, брат? Бойцы все шептались, попарно идя, С Иреджа восторженных глаз не сводя. С тех пор как для встречи водили мы рать, ³³⁰⁰ Бойцов и моих и твоих не узнать. И так уж Иредж отравлял мою кровь, К сомненьям сомненья прибавились вновь. Я зорко смотрел: оба войска, поверь, Иного царя не признают теперь. И если его ты с пути не сметешь, С престола высокого вниз упадешь». Окончив совет, разошлись они врозь; Им ночью от помыслов злых не спалось.

[СМЕРТЬ ИРЕДЖА ОТ РУКИ БРАТЬЕВ]

Лишь солнце откинуло ночи покров, ³³¹⁰ От дремы ночной не оставив следов, Те двое, мечтая о деле худом, Готовы проститься навек со стыдом, Вскочили, к иреджевой ставке спешат; Гордыней и злобою каждый объят. С приветом, исполнен любви и добра, Навстречу к ним выбежал брат из шатра. С ним старшие братья вступили в шатер И тут же сердитый затеяли спор. Сказал ему Тур: «Ты ведь младший, почто ж ³³²⁰ Себе ты венец миродержца берешь? Тебе всей державой иранской владеть, А мне в захолустье туранском сидеть? Для старшего брата — Заката страна, А младшему все — и престол, и казна? Когда миродержец уделы делил, — Всю милость на сына меньшого излил!» В молчании выслушал брата Иредж И начал ответную кроткую речь: «О славный, обиды в груди не таи! ³³³⁰ Будь счастлив, свершатся желанья твои. Мне царского больше не нужно венца; Ни войск не ищу, ни казны, ни дворца. Не нужен мне Запад, Иран и Китай, Не стану царить, хоть всю землю мне дай. Воистину горе величью тому, Что в мире вражду порождает и тьму! Будь конь твой оседлан хоть небом самим, Все станет кирпич изголовьем твоим. Иранский престол мне назначен отцом, ³³⁴⁰ Но сыт я престолом и царским венцом. Вручу я вам перстень, вручу вам венец, Лишь гнев изгоните из ваших сердец. Нет в мыслях моих ни вражды, ни войны, И вы не корите меня без вины. Ужель ради власти мне вас омрачить? Готов и в изгнании жизнь я влачить. Мной дружбы обычай вражде предпочтен; Закон человечности — вот мой закон». Тур слушал, но в сердце, исполненном зла, ³³⁵⁰ Ответа разумная речь не нашла. Он, яростный, брату не внял своему, Был мирный призыв не по нраву ему. Вскочил со скамьи золотой сгоряча, И вдруг по шатру заметался, крича, И злобы неистовой не укротив, Тяжелое это сиденье схватив, Он юношу в голову им поразил, А тот о пощаде лишь кротко просил: «Иль нет в тебе страха пред божьим судом? ³³⁶⁰ Отца не стыдишься? Подумай о том. Убийством коль дух запятнаешь ты свой — Увидишь возмездия час роковой. Внемли, коли совести можешь ты внять: Ты вправе ли жизнь у живого отнять? Не тронь и букашки под ношей зерна: Ведь жизнью своей дорожит и она [148] . Тобой да не будет убит человек! Меня не увидишь ты больше вовек. Сыщу уголок в этом мире большом, ³³⁷⁰ Жить буду, свой хлеб добывая трудом. Зачем тебе братскую кровь проливать, Безжалостно сердце отцу разрывать? Ждал трона, добился — так крови не лей; Идти против Божьих заветов не смей». В ответ ему слова не вымолвил брат. Безмерной гордыней и гневом объят, Нагнулся он, выхватил скрытый клинок, И юношу в саван из крови облек. С отравленным лезвием острый кинжал ³³⁸⁰ Он в царскую грудь беспощадно вонзал. И рухнул во прах величавый платан, Истерзан безжалостно царственный стан. Кровь льется на розы пунцовые щек, Иредж, украшенье венца, изнемог. Главу от могучего тела отсек Убийца, и жизнь отлетела навек... О рок, не тобой ли взлелеян Иредж? Почто ж не хотел ты его уберечь? Не знаю, кто втайне тобою любим; ³³⁹⁰ О тех, кого гонишь ты явно, скорбим. И ты, одержимый корыстью, и ты, Опутанный сетью мирской суеты, Запомни, царей неповинных губя: Удел тех насильников ждет и тебя! Ту голову мускусом Тур пропитал, Отцу, разделившему царства, послал, Велев передать ему: «Вот голова, Которой ты дал на корону права. Дари, не дари ему нынче престол, — ³⁴⁰⁰ Повержен державного дерева ствол!» Оставили оба злодея тот край; Сельм двинулся в Рум, Тур помчался в Китай.

148

Знаменитый, ставший поговоркой бейт. Дословный перевод: «Не наноси вреда муравью, что тащит зернышко, ведь он живет, а сладостная жизнь приятна».

[ФЕРИДУН УЗНАЕТ ОБ УБИЙСТВЕ ИРЕДЖА]

С дороги очей не спускает отец, Заждались властителя рать и венец. Истек уже срок, а родитель седой Не знает, какой он постигнут бедой. Державный престол бирюзой заблистал, В венце и алмаз заискрился, и лал. Для встречи царя все готово давно: ³⁴¹⁰ Певцы сладкогласные, руд и вино [149] . Литавры везут на слонах; целый край Украсился, словно сияющий рай. Рядами бойцы с Феридуном пришли. Вдруг черная пыль заклубилась вдали. Из пыли скакун утомленный возник, И вестника скорбный послышался крик. Ларец обнимая дрожащей рукой, Стенал он, и слезы струились рекой. В ларце, под покровом тончайшей тафты, ³⁴²⁰ Царя молодого скрывались черты. С рыданьями громкими, желт как мертвец, Предстал пред царем Феридуном гонец. Владыка ларец распахнуть поспешил, Поверить известию не было сил. Покров он откинул... Как будто жива, Иреджа покоилась там голова. Пал наземь с коня Феридун; стала рать Одежды в тоске на себе раздирать. Уста запеклись, опалила их боль. ³⁴³⁰ На то ли надеялись, ждали того ль? Вот так венценосца встречать довелось, С сердцами, пронзенными горем насквозь. Изорвано знамя, литавры молчат, И лица от горести — словно агат. От индиго конские гривы темны, Все в трауре: стяги, кимвалы, слоны. Бойцы за вождем вышли пешие в путь; Ногтями терзая и плечи и грудь, В отчаяньи пеплом осыпав себя, ³⁴⁴⁰ Рыдают, о доблестном муже скорбя. На ласку судьбы не надейся ты, друг, Не жди, чтоб прямым стал изогнутый лук. Таков он, над нами кружащийся свод, — Наш рок: улыбнется, а после убьет. Когда с ним враждуешь, он ласков с тобой, А другом сочтешь — повернется спиной. От сердца я дам тебе верный совет: Не должно любить этот суетный свет. Стеня и рыдая, в тот горестный час ³⁴⁵⁰ Направились витязи в сад, где не раз Под сенью деревьев с веселой толпой В дни празднеств Иредж пировал молодой. Владыка, чьи очи померкли от слез, В объятьях сыновнюю голову нес. Взглянул он сквозь слезы на царственный трон: О как, опустевший, был сумрачен он! Все мрачно: бассейн, и ковер муравы, И тополь, и листья цветущей айвы... В печали посыпали прахом престол, ³⁴⁶⁰ И вопль удрученных до неба дошел. Отец убивался и волосы рвал, И лик свой терзал он и горько рыдал. Кровавым жгутом опоясался, сжег Высокий, исполненный света чертог, Срубил кипарисы, цветник разорил, Для радости очи сурово закрыл. И голову сына прижал он к груди, К Создателю мира воззвав: «Снизойди К молитве моей, о благой Судия! ³⁴⁷⁰ Молю за невинно убитого я. Вот здесь предо мной голова его; сам Он брошен врагом на съедение львам. Злодеев двоих покарай, чтоб одни Впредь видеть на свете им черные дни, Чтоб сердцем гореть был их вечный удел, Чтоб их даже хищник лесной пожалел! Молю об одном всеблагого Творца — В живых да оставит седого отца, Пока, опоясан, не выйдет на бой ³⁴⁸⁰ Из рода иреджева мститель-герой. Мой сын палачами убит без вины. Да будут их головы с плеч снесены! Когда же свершится возмездье мое, Сырая земля мне отмерит жилье». Так долго из глаз проливал он дожди, Что травы взрасли у него на груди. Стал камень подушкой, а ложем стал прах, Ослеп он, свет ясный затмился в очах. Для всех он закрыл свой высокий дворец ³⁴⁹⁰ И так говорил: «О мой юный храбрец! Какой на земле венценосец другой Настигнут был гибелью страшной такой? Ты дивом погублен, и в львиную пасть Судил тебе рок, не в могилу попасть!» И плач из груди его рвался и стон Такой, что и звери забыли про сон. Мужчины и женщины, скорби полны, Повсюду, от края до края страны, Рыдали над участью горькой царя, ³⁵⁰⁰ Печалью терзаясь и гневом горя. Чреда потянулась безрадостных дней, И смертью казалась та жизнь для людей...

149

Руд — струнный музыкальный инструмент, типа лютни.

[О РОЖДЕНИИ ДОЧЕРИ ИРЕДЖА]

Так минуло несколько горестных лун. В иреджев гарем заглянул Феридун; Увидел, пройдя за покоем покой, Всех жен луноликих одну за другой. Приметил одну, чей прелестен был вид, А звали прекрасную — Махаферид [150] . Иреджа любовь к ней безмерна была. ³⁵¹⁰ По счастью, жена от него понесла. Как только об этом узнать довелось Владыке, — в нем сердце от счастья зажглось. Красавицу видя, утешился он В надежде, что сын будет внуком отмщен. Срок вышел, и весть к Феридуну летит, Что дочь народилась у Махаферид. Близка была цель, отдалил ее рок... Царь милую внучку лелеял, берег. Растила ее вся родная страна; ³⁵²⁰ Росла благородной и чистой она. Прекрасна, подобно тюльпану, — с отцом Была она схожа душой и лицом. Но вот и для брака пора подошла. Глаза ее — звезды, и кудри — смола, И вся будто вешний пленительный цвет... Пешенга в супруги назначил ей дед. Пешенг Феридуну племянник был; род [151] Он вел от великих царей-воевод. Потомком Джемшида был славный юнец, ³⁵³⁰ Ему подобали престол и венец. Царь внучку супругой Пешенга нарек, И дальше за месяцем месяц потек.

150

Махаферид (Махафрид) — имя наложницы (или жены) Иреджа. Слово этимологически восходит к авест. мах (луна) и африта (благословенная). В современном языке, скорее, воспринимается как «созданная луной». Некоторые источники делают Махаферид дочерью Тура, а иногда даже Иреджа.

151

Пешенг — в «Шахнаме» племянник еридуна, сын его брата Пормайе. В пехлевийских источниках Пешенг иногда отождествляется с Иреджем, как отцом Менучехра.

[РОЖДЕНИЕ МЕНУЧЕХРА)

Когда ж, завершил небосвод голубой Свой девятимесячный бег круговой, Родился у славной красавицы сын, Достойный венца и дворца властелин. Его поспешили у матери взять, Чтоб деду-царю поскорей показать. Принесший сказал: «О владыка, взгляни, ³⁵⁴⁰ Взгляни на Иреджа и дух проясни!» Даритель уделов от счастья расцвел; Он словно живого Иреджа обрел. Прижал он к груди дорогое дитя И молвил, глаза к небесам обратя: «О если бы снова увидел я свет, И внука узреть мне дозволил Изед!» Все жарче молил он, и вняв, наконец, Моленьям, вернул ему зренье Творец. Владыка, едва увидав белый свет, ³⁵⁵⁰ Взглянул на младенца, любовью согрет, И молвил: «Пронзи же злодеев сердца, Хранимый святой благодатью Творца!» Из чаши, где яхонт искрился и лал, Испив, он дитя Менучехром назвал. Изрек он: «Родители сердцем чисты, И отпрыск достоин прекрасной четы!» Царь внука заботливо пестовать стал, Дохнуть на него и ветрам не давал. Младенца так холили, так берегли, ³⁵⁶⁰ Что мамка его не касалась земли — По мускусу только ступала ногой, Младенца неся под парчой дорогой. Неслышно текут за годами года, Царевича доля печалей чужда. Искусствам таким, что пригодны царям, Прославленный дед обучил его сам. Лишь в юноше сердце созрело и дух, И мир огласил о царевиче слух, Царь внуку вручил булаву и престол, ³⁵⁷⁰ И славный венец, что сапфирами цвел; Ключи от сокровищниц, полных добра, Алмазов, и золота, и серебра; Парчевый шатер для войны и пиров, И много из тигровой кожи шатров, Коней аравийских в уздах золотых, Булатов индийских в ножнах золотых, Шеломов, и лат, и румийских кольчуг, На свет извлеченных, развязанных вдруг, Щитов из Китая, и палиц больших, ³⁵⁸⁰ И луков из Чача, и стрел к ним прямых... [152] Все эти богатства, наследье годов, Плоды многолетних упорных трудов, Признал Менучехра достойными царь, Исполненный к внуку любви государь. Прославленным витязям рати своей И каждому из родовитых людей Прийти к Менучехру владыка велел; Пришли они в жажде воинственных дел. И юноша был на престол возведен; ³⁵⁹⁰ Дождем изумрудов осыпали трон. На празднике новом в торжественный день От радости с волком братался олень [153] . Там был и Карен, кузнеца славный сын,— И полный отваги Шируй-исполин [154] , [Гершасп-меченосец, краса удальцов [155] , Сам, сын Неримана, боец из бойцов,] И золотошлемный Гошвад, и Кобад [156] — Герои, чьи подвиги в мире гремят. Построилось войско, в порядок пришло, ³⁶⁰⁰ И гордое поднял владыка чело [157] .

152

Чач (Шаш) — историческое название Ташкента (VII в.). Чачские луки славились своей гибкостью.

153

В подлиннике: «волк, мирно сопутствующий овце» — традиционный в классической поэзии образ, символ совершенного порядка и соблюдения законности.

154

Карен — родовое имя одного из наиболее знатных парфянских родов. В данном контексте Карен выступает как сын кузнеца Каве, полководец Менучехра, что, несомненно, является позднейшим осмыслением.

Шируй (Шируйе) — в «Шахнаме» — один из военачальников Менучехра. Это имя будет неоднократно встречаться в тексте поэмы в применении к разным лицам.

155

Гершасп — один из основных героев эпических сказаний Ирана, лишь попутно отраженный в поэме Фирдоуси (см. вводную статью). По существу тот же Сам, участие которого в празднестве, а позднее в битве (стих 3954), противоречит стиху 4536, где рассказывается о приезде богатыря из Индии. По-видимому данный бейт является интерполяцией.

156

Гошвад (Гешвад) — по-видимому, в «Шахнаме» упоминается как сын Карена, внук Каве. По некоторым источникам, Гошвад — потомок Менучехра.

Кобад (арабизованное от авест. Кавата) — в «Шахнаме» — второй сын кузнеца Каве, брат Карена.

157

Речь, конечно, идет не о воцарении Менучехра (владыкой Ирана остается престарелый Феридун), а о передаче ему, как соправителю, дел и войска для борьбы с убийцами его деда.

[СЕЛЬМ И ТУР УЗНАЮТ О МЕНУЧЕХРЕ]

До Сельма и Тура слух тотчас дошел, Что вновь осиян властелином престол. И трепет объял лиходеев тогда: Ужели погаснет их счастья звезда? В тяжелом раздумье сидели они; Мрачны были злобных преступников дни. Решились тогда, трепеща пред судьбой, Спасенья ища от беды роковой, Послать на поклон к Феридуну посла — ³⁶¹⁰ Не видели средства иного от зла. Искали вдвоем и нашли средь мужей Вельможу, владевшего даром речей. К разумному, скромному мужу тому Воззвали с мольбой, все открыли ему. Замки отомкнули у царской казны, Поняв, что паденье грозит с вышины. Роскошно слонов изукрасился ряд, Венец золотой из хранилища взят; И мускус нашелся, и амбра нашлась, ³⁶²⁰ Парча и динары, меха и атлас. Все это слоны в колесницах везли С Заката к границам иранской земли. Любому вельможе царева двора Отправлено было немало добра. Когда караван нагруженный ушел, Предстал перед Туром и Сельмом посол. И вот передать ему велено весть, Творцу не забыв славословье вознесть: «О царь, да пребудет с тобой благодать, ³⁶³⁰ Вовеки тебе на престоле блистать! Будь счастлив душою и телом могуч, Пусть слава твоя вознесется до туч! С известьем от двух недостойных рабов Пришел я, владыка, под гордый твой кров. Злодеи — узнай, повелитель, о том — Льют слезы теперь от стыда пред отцом, В грехе своем каются, сердцем горя, Готовы прощенья молить у царя, — Но сами явиться не смеют к тебе, ³⁶⁴⁰ Не зная, захочешь ли внять их мольбе. Сказали они: «О великий мудрец! Творящего зло незавиден конец. Пребудет он в горе, терзаясь тоской, Как мы, потеряет навеки покой. То роком всеведущим предрешено; Что было начертано, то свершено. Лев

мощный, дракон огнеустый — и те б Спастись не могли от всевластных судеб. К тому же нечистый смутил нам сердца, ³⁶⁵⁰ Увел нас обманом с дороги Творца. Он волею нашей совсем завладел, Стать жертвой его нам досталось в удел. Но милости ждем, венценосец, твоей: Быть может, преступных простишь сыновей. Хоть грех наш велик, снизойди к нам теперь! Его мы в безумьи свершили, поверь. Так, видно, судила небесная твердь: Во власти ее — и спасенье и смерть. Коль мысли о мщеньи оставишь ты впредь — ³⁶⁶⁰ Наш дух к благочестью направишь ты впредь. К нам внука в сопутствии знатных мужей, — Смиренно мы просим, — пришли поскорей. Мы станем навеки рабами его, Разумнее этого нет ничего. Тот ствол, что враждою питаясь, возрос, Мы ныне омоем потоками слез, Взлелеем трудом неустанным своим; Окрепнет — казну и венец отдадим».

[ПОСОЛЬСТВО СЫНОВЕЙ К ФЕРИДУНУ]

Ни складу, ни ладу в речах не нашел , ³⁶⁷⁰ И, полон сомнений, уехал посол. И вот с караваном державных даров Предстать пред владыкой владык он готов. Когда повелитель об этом узнал, Он свой шахиншахский престол приказал Убрать драгоценной румийской парчой, Украсить кеянский венец золотой. Воссел он на тот бирюзовый престол: Ты скажешь, над тополем месяц взошел. В венце его дивные камни цвели, ³⁶⁸⁰ Как это пристало владыке земли. Бок о бок с ним, взоры дивя красотой, В венце восседал Менучехр молодой. У трона — прославленных витязей ряд, В одеждах они златотканных стоят. Все с копьями, все в поясах золотых; Земля, словно солнце, сияет от них. На привязи тигры — с одной стороны — С другой стороны — боевые слоны. Шапуру-бойцу повелели идти [158] , ³⁶⁹⁰ Посланца от Сельма к царю привести. Ворота дворцовые пред седоком; Он, спешась, туда устремился бегом. Как только в цареву палату вошел, Увидел венец и высокий престол, Смиренно лицом он повергся во прах И долго лежал у владыки в ногах. Царь доблестный, столь в обхожденьи простой, Его усадил на скамье золотой. Властителя славя, посол говорил: ³⁷⁰⁰ «О ты, что венец и престол озарил! Земля расцветает под шагом твоим, Мир счастьем сияет под стягом твоим. Чтим свято мы прах под твоею стопой, Мы живы, владыка, одним лишь тобой». Посланца душа к венценосцу влеклась — Царь слушал те речи, лицом прояснясь, Вниманием щедро его подарив. Посол, хитроумен и сладкоречив, Посланье убийц излагать принялся, ³⁷¹⁰ Замалчивать истину, лгать принялся: Прощенья у шаха покорно просить, К себе Менучехра упорно просить, На рабскую верность ему присягать, Верховный престол и венец предлагать, Сулить за иреджеву кровь, не стыдясь, Динары, алмазы, парчу и атлас. Окончил посланец коварную речь — И царь не замедлил тот узел рассечь Когда до конца он дослушал, суров, ³⁷²⁰ Посланье коварных и злобных сынов, Такой был посланцу ответ от царя: «Не спрячешь ты солнца, старался ты зря! Злой умысел, скрытый доселе от глаз, Открылся, как день стал он ясен сейчас. Я выслушал всю до конца твою весть, Внемли же ответу, что должен отвезть. Вернись и двоим кровопийцам скажи, Бесстыдным и алчным убийцам скажи, Что слову пустому я веры не дам, ³⁷³⁰ О том толковать больше нечего нам. Кипит в вас теперь к Менучехру любовь, Зачем же Иреджа вы пролили кровь? Растерзан когтями свирепого льва, В объятиях гроба его голова! Разорвана жизни иреджевой нить, Теперь Менучехра хотите убить? Увидите: мчится он с войском большим, В шеломе стальном, с булавою; над ним Сверкающий стяг кавеянский парит, ³⁷⁴⁰ Пыль тучей встает из-под конских копыт. Карен с ним помчится, краса удальцов. Шапур, сын Нестуха, опора бойцов, И славный Шейдуш, бурно рвущийся в бой [159] , И львов сокрушитель, Шируй удалой; А царь Телимана с йеменским царем [160] — Мудрейшие, — войско возглавят вдвоем. Час пробил, кровавые зреют плоды На древе возмездия, древе беды. Не мог я отмстить за Иреджа досель, ³⁷⁵⁰ Судьба отдаляла заветную цель. Не должно мне было, ропща на судьбу, Вступать самому с сыновьями в борьбу. Но древо, снесенное вашей враждой, Пустило могучий побег молодой. Как яростный лев, богатырь налетит, За славного деда убийцам отмстит. [Пойдут с Менучехром Гершасп-исполин И Сам, Неримана воинственный сын.] Несметное войско от гор и до гор ³⁷⁶⁰ Нахлынет, земной попирая простор... Еще, вы сказали, мне должно не мстить, Но, сердцем смягчившись, вам грех отпустить. Душа, мол, смутилась и разум был слеп — Знать, было таким начертанье судеб. Я лживую выслушал речь до конца, Но вам я напомню слова мудреца: Лежит на преступниках рока печать; Им радостной жизни и рая не знать. Йездан коль прощенье вам шлет и любовь, ³⁷⁷⁰ Должна ли тревожить вас братняя кровь? Когда и грешит, кто ума не лишен, — То так, чтобы грех его мог быть прощен. Предвечного вы не стыдитесь Творца; Речь ваша умильна, порочны сердца. Воздаст вам в обоих мирах, верю я, За ваше злодейство благой Судия. И дальше: ценою престолов резных, Венцов бирюзовых, слонов боевых, Алмазов, искрящихся в блеске оправ, ³⁷⁸⁰ Кровь смыть мне велите, возмездье поправ? За деньги продать венценосца главу? Скорее отрину престол, бураву! Бесценную голову может продать Лишь изверг, чья злоба драконьей подстать. Кто слышал, чтоб сына отец променял На золото — голосу алчности внял? Не надо мне ваших презренных даров, И тратить на это не надобно слов. Отец седовласый, покуда он жив, ³⁷⁹⁰ Не сложит оружья, о мщеньи забыв. Я слышал посланье — ответ получи, Запомни его и обратно скачи». Услышав, что гневный отец говорит, Увидя внушительный юноши вид, Поднялся посланец и, жизни не рад, Вскочил на коня и помчался назад. В событья грядущие светлой душой Проник проницательный муж молодой. Рок Туру и Сельму — он это постиг — ³⁸⁰⁰ Явить собирался нахмуренный лик. Как вихрь, он летел, вспоминая ответ, Исполнен сомнений, в предчувствии бед. Достиг он Заката, тревогой гоним, И вот уже ставка царя перед ним. Туда поспешил он, усталый, в пыли; В шатре властелина румийской-земли, Задернув завесу шатра поплотней, Сидят, отпустив приближенных мужей, За тайной беседой владыки двух стран. ³⁸¹⁰ Тут весть о посланце, вернувшемся в стан, Царям принесли, и немедленно он Начальником стражи в шатер приведен. Для новой беседы уселись втроем, Расспросы пошли о царе молодом. Велели цари, чтоб поведал посол, Каким он увидел владыки престол; Каков Феридун, какова его рать, Кто витязи те, что пойдут воевать? И щедро ль судьба одарила юнца? ³⁸²⁰ Любим ли он ратью, достоин венца? Кто царский советник из знатных людей, И много ль сокровищ, и кто казначей? Ответил посол: «Лучезарней весны Дворец властелина великой страны. Он весь несказанной блестит красотой; В нем глина из амбры, кирпич золотой. И раем отрадным глазам предстает Чертог, неоглядный, как сам небосвод. Вознесся он выше высоких хребтов, ³⁸³⁰ Раскинулся шире просторных садов. На купол я снизу взглянул, изумлен, — Сказал бы, со звездами шепчется он. Могучие львы и слоны стерегут Престол, что народы столь трепетно чтут. Из золота троны на спинах слонов, В алмазах и жемчуге гривы у львов. Литаврщики перед слонами стоят, И труб раздается громовый раскат. Вся площадь как будто рокочет, бурля, ³⁸⁴⁰ И небу грозит многошумно земля. И вот в озаренный чертог я вошел, Увидел вблизи бирюзовый престол, Где царь восседает, как месяц лицом, Блистая рубиновым дивным венцом. Как снег, его кудри над розами щек, Дух скромности полон, склад речи высок, Надежду и страх он вселяет в людей; Сказал бы, в нем ожил Джемшид-чародей. И статен, как тополь, как будто воскрес ³⁸⁵⁰ Неистовых дивов гроза — Тахмурес, Сидит Менучехр, деду сердце бодря, — Сказал бы, он жизнь, и дыханье царя. С ним рядом — воинственный муж-исполин, Кователя славного доблестный сын, Недремлющий, грозно разящий врагов, Карен, предводитель иранских полков. Там Серв из Йемена, советник страны [161] , Гершасп, многолетний хранитель казны. Там края и счета сокровищам нет, ³⁸⁶⁰ Величья такого не видывал свет. У входа ряды седоков удалых, И золотом блещут доспехи на них. [И вождь закаленный стоит во главе — Карен знаменитый из рода Каве]. Шируй, кому львиная сила дана, Шапур, что в сраженьи грознее слона, Литавры на спину слона водрузят. Мир станет от пыли, как черный агат. Вперед устремится воинственный строй — ³⁸⁷⁰ Гора станет долом, долина — горой. В сердцах у них ярость, наморщены лбы; Все мщения жаждут, все ищут борьбы». Посол обо всем рассказал, что видал, И речь Феридуна царям передал. Сердца двух злодеев при этих вестях Стеснились, и лица их выжелтил страх. В раздумьи сидели, не зная, как быть; Из рук ускользала спасения нить. Тур Сельму промолвил: «Не жду я добра, ³⁸⁸⁰ Покой и веселье оставить пора. Коль время упустим, то лев молодой Отточит клыки, угрожая бедой. Возможно ль, чтоб витязь героем не стал, Когда его царь Феридун воспитал? Коль внуку советником сделался дед, Увидит дела небывалые свет. Пора нам испробовать силы в войне. Не ждать, торопиться должны мы вдвойне». И вот поскакали гонцы собирать ³⁸⁹⁰ В Китае, на Западе грозную рать. Несметная вскоре сошлась там орда, Но ей не светила благая звезда. Вот полчища вышли, готовы к войне, — Воители в шлемах, в железной броне. Слоны боевые, обозы чредой. . . Сердца кровопийц пламенели враждой.

158

Шапур — витязь, сын Нестуха и внук Годерза.

159

Шейдуш (Шидуш, пехл. Шедош — обладающий светлым разумом) — сын Годерза.

160

В подлиннике: чо шах-е талиман-о сарв-е йаман. Переводчик осмыслил имя Телиман (Телейман) как географическое название, принимая во внимание изафет. По словарным указаниям, это — личное имя героя или царя — сподвижника Менучехра (см. ниже примеч. к стиху 3964).

161

В данном контексте Серв как близкий родственник (тесть Менучехра) назван советником (дестуром). Гершасп — казначей (ганджвар) шаха Феридуна. Отождествлять его с Самом в данном случае нет оснований.

[ФЕРИДУН ПОСЫЛАЕТ МЕНУЧЕХРА НА БОЙ С СЕЛЬМОМ И ТУРОМ]

Туранская рать перешла за Джейхун [162] . Лишь только услышал о том Феридун, Велел Менучехру он знамя поднять ³⁹⁰⁰ И в поле из города вывести рать. Сказал в назиданье властитель седой: «Когда добродетелен муж молодой, Все в руки дается ему, словно лань, Гонимая тигром, — охотнику в дань. Кто мудр, терпелив, чья светла голова, Поймает в капкан разъяренного льва. А злому от бед не спастись. Будет он Десницей карающей рока сражен. За брус раскаленный кто схватится, тот ³⁹¹⁰ Возмездие сам на себя навлечет». Сказал Менучехр: «О владыка, с тобой Кто, дерзостный, вздумает выйти на бой? Лишь тот, чья погибель судьбой решена, Кем жизнь безрассудно за смерть отдана. Пойду я в румийскую сталь облачусь, Не скоро с броней боевой разлучусь. Как ринусь навстречу врагу твоему, До солнца я ратную пыль подниму. Не сыщется витязя в этой войне, ³⁹²⁰ Что был бы достойным противником мне». Велел он Карену-вождю выступать, Из города на поле вывести рать. Туда и шатер он державный повез, И стяг свой блистающий, славный повез. Стремительно хлынуло войско вперед, Как море, бурля средь равнин и высот. Затмился от пыли сияющий день, Сказал бы ты — солнце окутала тень. Воинственных звуков неистовый шквал ³⁹³⁰ На поле сраженья бойцов оглушал. И степь оглашало, кимвалов звучней, Призывное ржанье арабских коней. На версты от ратного стана слоны Рядами стояли, свирепы, грозны. Из них шестьдесят паланкины несли, Где в золоте ярко рубины цвели. Три сотни там было слонов боевых, Навьюченных было три сотни других. Все крепкой бронею одеты они, ³⁹⁴⁰ Железом глаза не закрыты одни. С собой увозя властелина шатер, Рать вышла из стен Теммише на простор [163] . Карен управлял этой ратью большой, Бойцов триста тысяч он вел за собой. Взяв палицы, двинулись воины в путь. У каждого сталью окована грудь И каждый отмстить за Иреджа готов. Несутся стремительней яростных львов. Над ними Каве пламенеющий стяг — ³⁹⁵⁰ Могущества, славы, величия знак. Вот в степь выезжают из леса Нарвен [164] Герой Менучехр и могучий Карен. Царь левое отдал Гершаспу крыло, А правое с Самом, с Кобадом пошло. Средь поля широкого выстроив рать, Ее властелин принялся объезжать. Сомкнулась дружина в строю боевом, В средине был Серв с Менучехром-царем. Как месяц, блистал молодой властелиц, ³⁹⁶⁰ Как солнце, встающее из-за вершин. Карен-предводитель и доблестный Сам Клинки обнажить повелели бойцам. Кобадом возглавлен разведчиков строй, В засаде сидел Телимана герой [165] . Львам — время сражаться, литаврам — звучать... Нарядней невесты разубранной рать. До Сельма и Тура дошло между тем, Что к битве иранцы готовы совсем, Что в поле раскинули воинский стан, ³⁹⁷⁰ Что яростью каждый боец обуян. И оба злодея с несметной ордой Пустились навстречу, пылая враждой. Уже позади оставляют стрелки Зубцы Эланана и воды реки [166] . Увидел Кобада с дозорными Тур И так восклицает он, грозен и хмур: «Поди к Менучехру, спроси у юнца: Эй, ты, новоявленный царь без отца! Иредж ведь не сына на свет произвел, ³⁹⁸⁰ Где ж право твое на венец и престол?» Тот молвил: «Пожалуй, свезу эту весть, Я все передам, что сказал ты, как есть. Но после, когда поразмыслишь о том, И сердце начнет совещаться с умом, О дерзости сам пожалеешь такой, От сказанных слов потеряешь покой. Настигнет возмездие вас, даже зверь Над участью вашей заплачет, поверь. От леса Нарвен до Китая, стеной ³⁹⁹⁰ Встал всадников наших воинственный строй. Мерцание лезвий лиловых в пыли [167] И стяг кавеянский завидя вдали, Вы дрогнете, страх вам сердца изорвет, Помчитесь, не видя низин и высот». К царю Менучехру вернулся Кобад, Поведал, что молвил ему супостат. Смеясь, Менучехр отвечал, что сказать Подобное слово глупцу лишь подстать. «Хвала властелину обоих миров, ⁴⁰⁰⁰ Что с тайны любой совлекает покров; Он знает, что дед мне — великий Иредж, И царь Феридун подтвердит эту речь. Когда мы на битву с врагами пойдем, Узнают о предках, о роде моем. Владыкою солнца и звезд поклянусь: Убийца, лишь только с ним в битве столкнусь, Моргнуть не успеет, как вся его рать На труп обезглавленный будет взирать. Отмщен будет мною прославленный дед, ⁴⁰¹⁰ Край вражеский станет добычею бед». Готовиться к пиру он отдал приказ, Сидели, и пили, и слушали саз.

162

Джейхун — арабское и персидское средневековое название реки Аму-Дарьи.

163

Теммише — в данном контексте, по-видимому, город, резиденция Феридуна.

164

Нарвен — лес в окрестностях города Амола.

165

Здесь снова в переводе Телиман — географическое название. В подлиннике мы имеем горд-е талиман нежад, что можно было бы осмыслить также как герой из рода Телимана, если пренебречь словарными указаниями, что Горд (Гордар, Кердар) — личное имя иранского витязя, сына Телимана.

166

Эланан — в «Шахнаме» название крепости. По-видимому, в основе этого названия корень алан — название иранской народности аланов (позднее — осы, русск. — осетины). Таким образом, деж-е аланан означает «крепость аланов». По всей вероятности речь идет о Дербендском проходе на Кавказе.

167

Этот необычный образ — дословное отражение подлинника.

[МЕНУЧЕХР НАПАДАЕТ НА ВОЙСКО ТУРА]

Мир светлый оделся в покров темноты, Рассыпались в поле широком посты. Возглавили войско могучий Карен И Серв прозорливый, чье царство Йемен. И вот огласились призывом войска: «Эй, витязи шаха, чья слава громка! К Создателю мира враждой обуян, ⁴⁰²⁰ Войною пошел против нас Ахриман. Готовьтесь и сон отгоняйте от глаз, Молитесь Творцу, не оставит Он вас. Кто в битве сегодняшней будет убит, Тот в рай вознесется, от скверны омыт [168] . А те, что сумеют в бою покарать Воителей Чина, румийскую рать, Прославят навеки свои имена, Мобедами всех назовет их страна; Откроет им вождь полный злата ларец, ⁴⁰³⁰ Царь земли им даст, даст им счастье Творец. Лишь утро настанет и солнце пройти Успеет две доли дневного пути, Для боя кровавого стан обвязав, Булат закаленный и палицу взяв, Пусть каждый выводит дружину свою. Держитесь в одном нерушимом строю!» Построились перед царем удальцы, Верховные каждой дружины бойцы, И молвили так: «Все мы слуги тебе, ⁴⁰⁴⁰ Стоим за владыку, не дрогнем в борьбе. Приказывай воинам верным твоим: Мы землю в кровавый Джейхун обратим». И каждый в шатер изукрашенный свой Вернулся, отвагой кипя боевой. Когда, сокрушив темной ночи хребет, Блеснул над проснувшимся миром рассвет, Возглавил войска Менучехр на коне В румийском шеломе, с мечом и в броне. Искусно построена рать им была, ⁴⁰⁵⁰ Ее середина и оба крыла [169] . Пронесся воинственный клич по рядам. Воители, копья подняв к небесам, Примчались на поле кровавой борьбы; В сердцах у них ярость, наморщены лбы. Казалась земля кораблем средь зыбей, Несущимся к гибели верной своей. Казалось, колышется почва, как Нил. Там молот о гулкую медь колотил, ⁴⁰⁶⁰ Слоны выступали, огромный кимвал, Как лев разъяренный, рычал, завывал, И рог рокотал, и ревела труба, Казалось, готовился пир, не борьба. Сошлись две горы, копий двинулся лес, Неистовый крик поднялся до небес. И кровь заалела на травах земли; Сказал бы, тюльпаны на ней расцвели. Казались кровавые ноги слонов Рядами, кораллово-алых столбов [170] . И силу врага Менучехр превозмог: ⁴⁰⁷⁰ Безмерно к нему благосклонен был рок. Бой длился, пока светлый день не погас И ясное солнце не скрылось из глаз. Дни жизни превратностей много таят, То мед в них и сладость, то горечь и яд. Объяты тревогой, цари-палачи Решились напасть на иранцев в ночи. Наутро не вышли сражаться с врагом, Все помыслы были теперь о другом [171] .

168

Отражение мусульманского представления, согласно которому запекшаяся кровь павшего бойца — живое свидетельство его права на райское блаженство.

169

Тройное расчленение боевого порядка лежало в основе тактики и античного мира, и средневековья. В поэме Фирдоуси четкость тактического построения войска, характерная для сасанидской эпохи, перенесена в доисторические мифические времена.

170

В некоторых рукописях «Шахнаме» после данного бейта следуют 36 бейтов с описанием туранского витязя Ширу (Шируй), пораженного Гершаспом. Указанные 36 бейтов попали в текст «Шахнаме», по всей вероятности, из цикла сказаний о Гершаспе. В переводе они опущены как явная интерполяция.

171

В оригинале: «Когда ночь сменилась днем, никто (из них) не вышел в бой. Оба воителя решили помедлить».