Шакал (Тайная война Карлоса Шакала)
Шрифт:
Рамирес Навас, давно распрощавшийся с надеждой на грядущую революцию, в течение последних лет занимался гневным обличением политической коррупции у себя на родине. Он выражал свои горькие чувства в стихах, одно из которых “Отмщение” читал только самым близким друзьям. “Я тоже боролся за установление справедливого общества”, — утверждал крепкий и жилистый Рамирес Навас, одетый в свои семьдесят столь же элегантно, как и в юные годы. “И не то чтобы я устал, я просто понял, какие силы противостоят этому. Не сомневаюсь лишь в одном: Ильич умрет той смертью, которую он сам себе выбрал. Возможно, он — единственный, кому это удастся сделать”.{420}
После ареста Карлоса Рамирес
Мать Карлоса держала свои чувства при себе. Когда в Каракас прилетели представители французской уголовной полиции, чтобы навести справки о юности Карлоса, Эльба отказалась их принять, сославшись на то, что она только что перенесла зубоврачебные процедуры. Однако позднее она решила присоединиться к своему бывшему мужу и брату Карлоса Ленину — миллионеру, возглавляшему строительную компанию, когда тех начали вызывать в судебные инстанции. Она ничего не могла сообщить французским полицейским, за исключением того, что подтвердила свое право не отвечать на их вопросы, так как в соответствии с конституцией Венесуэлы граждане освобождались от дачи показаний против своих родственников.{422}
И лишь младший брат Карлоса Владимир, инженер по профессии, согласился давать показания, но и он был чрезвычайно сдержан в своих ответах, главным из которых стал “не знаю”. Проявляя редкую преданность брату, он заявил, что ему мало что известно о любовных похождениях Карлоса: “Мне известно лишь о его отношениях с Магдалиной Копп, в результате которых родилась моя племянница Эльба”.{423}
Получив обнадеживающие сведения из Судана, Паскуа первым делом позвонил главе расследований всех терактов на территории Франции судье Брюгьеру: “Добрый день, месье судья. У меня для вас посылочка”, — сообщил ему министр. Тремя месяцами ранее он поставил Брюгьера в известность о своих переговорах с суданцами. С этого момента судья, которому в течение последующих нескольких лет предстояло встречаться с заключенным бесчисленное количество раз, стал для Карлоса представителем Франции и его спарринг-партнером.
Родившийся в стране басков в семье, которая славилась тем, что ее представители в течение уже шести поколений занимали административные должности (среди его предков были тулузские парламентарии, находившиеся в оппозиции Людовику XIII), пятидесятилетний Брюгьер был не из тех, кого можно обвести вокруг пальца. Он открывал рот только для того, чтобы всунуть в него трубку или гаванскую сигару, и отнюдь не был склонен к откровениям. Даже когда ему и приходилось делиться какими-нибудь тайнами, он делал это чрезвычайно неохотно, бормоча себе под нос. Когда он сердился, морщины у него на лбу становились глубже и он выпячивал подбородок, за чем следовала вспышка холодной ярости, которую он нередко умышленно инсценировал, если она могла помочь ему добиться желаемого результата.
В течение последних двадцати лет он имел дело с отбросами парижского “дна” — хозяйкой великосветского публичного дома мадам Клод; японскими гангстерами и японским убийцей, съевшим свою голландскую подругу и ставшим последним человеком во Франции, которого приговорили к смертной казни; с торговцами оружием, переправлявшими его из Ливии Ирландской республиканской армии; арабскими боевиками и ливийскими шпионами. Ему чудом удалось избежать смерти, когда телохранитель обнаружил гранату, привязанную в двери его квартиры нейлоновой ниткой. “Профессиональный риск”, — сухо откомментировал этот эпизод Брюгьер. В течение десяти лет он не расставался с пистолетом системы “магнум 357”, настолько мощным, что пулей, выпущенной из него, можно было пробить багажник кадиллака, убить шофера и повредить двигатель. Благодаря этому пистолету он получил свое прозвище “Шериф”, которое вполне подходило человеку, любившему демонстрировать коллегам быстроту своих реакций и однажды доставшему пистолет для того, чтобы расчистить себе путь на автостраде.
Брюгьер снискал себе и другое прозвище — “Адмирал”, когда он командовал французским военным кораблем и попытался войти в Ливию, чтобы расследовать взрыв французского авиалайнера в сентябре 1989 года. Полковник Каддафи помешал ему это сделать. Тогда он лично поднял тяжелый транспортный самолет, пересек Сахару и, передав управление, выбросился с парашютом в полном военном обмундировании, чтобы отыскать обломки погибшего авиалайнера. “Я не люблю ходить проторенными путями”, — признавался судья. “Я действую разрушительно, но только в рамках закона, правда, закона в его предельных выражениях. Это неизбежно приводит к конфликтам, иногда межведомственным”.{424}
Карлос стал для него самым большим подарком, и он задолго начал готовиться к этой встрече. Выяснив, что, возможно, речь шла о похищении, Брюгьер решил получить документы Штази. За два года до этого глава ДСТ Жак Фурне отправил в Берлин своего агента, чтобы тот обобщил имеющиеся сведения о Карлосе. Фурне был уверен в том, что его агенту показали все, что было можно. “Когда Берлинская стена пала, началась эйфория. Мы были уверены, что все архивы всплыли наружу”, — пояснял Фурне, занимавший пост советника президента Миттерана. “Кое-что действительно всплыло, но не все. Немцы хотели сохранить целостность государства и через несколько месяцев прекратили выдачу материалов. Нам удалось многое выяснить, но мы не знали о том, что у них еще оставалось. Возможно, у них есть материалы по Карлосу и КГБ, которые всплывут не раньше чем через 20 лет”.{425}
Копии оригинальных досье Штази начали поступать к судье Брюгьеру в июле, и он пребывал в хорошем настроении, готовясь к встрече с Карлосом во Дворце правосудия, поскольку предпочитал вести бой на своей территории, а не в тюрьме. Возглавляя расследование всех преступлений Карлоса, совершенных им на территории Франции, именно Брюгьер отвечал за проведение допросов в соответствии с законом. Именно Брюгьеру предстояло собрать и предъявить улики, подтверждающие вину Карлоса, а затем выступить со своими рекомендациями перед апелляционным судом, чтобы решить вопрос о том, должен ли тот предстать перед судом.
Судья Брюгьер уже слышал о том, как высокомерно вел себя Карлос в штабе ДСТ накануне, поэтому он был изумлен тем добродушием, которое он излучал, войдя в кабинет. И выглядел он совсем неплохо после первой ночи, проведенной в тюрьме. Усатый лысеющий посетитель с закованными за спиной руками был одет так, словно собирался на летнюю вечеринку с коктейлями: на нем были безупречно белые брюки, белая рубашка и темно-красный пиджак.{426} Прославленный мастер маскировки, перенесший, по слухам, пластическую операцию, выглядел чуть менее привлекательным, чем на своих паспортных фотографиях, которые с таким усердием собирали все полиции мира, однако был вполне узнаваем.