Шальная магия. Здесь
Шрифт:
— Любовь! К тебе! – услышала Люба из коридора и отложила вязание. Сердце нехорошо дернулось, но она усилием воли его усмирила – выходной, никаких проблем у неё нет, значит, ничего плохого не произойдёт.
Направляясь к двери, проверила телефон – СМС не было, пропущенных звонков тоже, а выйдя в коридор только вздохнула: на пороге стояла Варя с тортом в коробке и с ошарашенным лицом.
Ошарашиться было из-за чего. Дверь ей открыл толстый сосед, Людкин муж, в своей привычной домашней одежде. «Я у себя дома! – говаривал он с вызовом, — в чём хочу, в том и хожу!»
Увидев такое вот чудо, большое, толстое, да ещё и в семейных парусах в захламлённом полутёмном коридоре коммунальной квартиры, Варя, хоть и слегка подготовленная состоянием подъезда, застыла на пороге. Вокруг неё гавкал, припадая на передние лапы, Тефик.
— Ну проходи, — со вздохом сказала Люба.
Глава 13. Здесь
Глава 13. Здесь
Люба, вспоминая поговорку «видели глаза, что покупали, ешьте, хоть повылезайте», горько хмыкнула про себя и, запахнув теплую шаль на груди, приглашающе указала на дверь в свою комнату.
Пёс, до этого просто лаявший, теперь ощерился и в серьез нападал на непрошеную гостью. Любе пришлось подняла его на руки, чтобы успокоить. Но пес рычал и злобно гавкал, вырывался, а из своей комнаты заорала Людка:
— Да заткните вы уже эту шавку!
Варя подняла глаза от злобной «шавки» к Любе. В них стояли испуг и потрясение. И «осчастливленная» именинница, чувствуя, что «заткнуть» быстро и просто не получится, постучалась к слепой соседке. А та возьми и открой дверь почти сразу, и именно в тот момент, когда мимо проходила Варя. А Варя, конечно же, возьми и загляни через бабкино плечо к ней в комнату. С её лица можно было написать не одну картину, и Босх нервно курил бы в сторонке.
«Зачем, ну зачем ты сюда пришла, глупая дурочка?» — тоскливо подумала Люба, потом отрешилась от всего: сделанного не воротишь. Пришла гостья, значит, будем принимать. А как? Как уж получается.
— Валентина Матвеевна, можете Тефика приютить ненадолго? – спросила Люба, удерживая гавкающего пса. – Ко мне пришли.
Матвеевна недовольно пожевала губами, постояла, будто раздумывая. Люба точно знала, что она заберёт собаку, но старухе нужно было время, чтобы показать характер. И ещё чтобы её попросили, уважили, как она сама порой говорила.
— Пожалуйста, выручите, Валентина Матвеевна. Слышите, как гавкает? Не даст же поговорить! — подпустила в тон слезу Люба, мол, никак, баба Валя, без вас не справиться.
— Я её щас головой об угол! – взвился Людкин голос.
Истеричность её вопля не приглушалась ни стенами, ни дверью. В принципе.
— Давай, — недовольно пробурчала старуха и вытянула руку за поводком.
После этакой милости, оставив торт и верхнюю одежду Вари в комнате, Люба повела её в кухню – раз уж пришла, на, смотри, любуйся. Да и простейшие правила гостеприимства вынуждали приготовить хотя бы символическое угощение, и Люба решила сделать бутерброды и
И пока чайник закипал, а масло намазывалось на хлеб, Варя сидела молча. Её нарядная блуза выглядела вычурно и нелепо на фоне старой плитки на стенах, кое-где отвалившейся, рядом с потертой, обшарпанной клеёнкой стола. Она рассматривала общую кухню, и в её глазах читался неприкрытое потрясение. Неужели она никогда не бывала в коммунальных квартирах, или как это официально называлось в их случае — в рабочих общежитиях блочного типа?
Любе было неловко за вечный беспорядок, за желтый закопчённый потолок, давно не видевший даже простой побелки, не то что современного ремонта, за развешанные на верёвках полотенца, за половую тряпку, неряшливой кучей лежавшую под мойкой.
Не стоило приводить сюда подругу, но… Но чайник гудел, намекая, что вот-вот закипит, предпоследний бутерброд почти намазан, в коридоре тихо и безлюдно. В душе же разрасталось злорадство. Ну и зачем ты пришла? Зачем сунулась, куда не звали? Думала секреты какие? Так нет, защищали тебе от прозы жизни. А теперь смотри, любуйся… И как не давила Люба это злорадство, полностью раздавить не могла. Поэтому и молчала, пока руки занимались едой, — не заслужила Варя этого.
А дальше… Дальше Люба просто заморозила все чувства.
Когда чайник засвистел, и она уже несла его и пустой заварник в комнату, а сзади шла с тарелкой бутербродов молчаливая Варя, входная дверь открылась, и в квартиру ввалился Димка.
Он с трудом держался на ногах, был грязен, будто падал в лужи, а потом вставал и целеустремлённо пёр дальше, потому что на его плече висел мертвецки пьяный Семёнович. Вот у кого ноги вовсе не держали, подламывались, и судя по его виду, не однажды.
— Лю… Любань! Му… мужа встре… ча-ишь? – сказал Димка с пьяной улыбкой и почти не открывающимися глазами. – Уважаешь!
И, почувствовав себя наконец дома, отпустил Семёныча. Тот, потеряв опору, грязным мешком картошки осел, каким-то чудом не на пол, а на топчан у входной двери.
Люба поджала губы и молча прошла в свою комнату, поставила чайники — и большой горячий, и маленький пустой — на стол. С вежливой, но немного натянутой улыбкой сказала:
— Присаживайся, Варя, сейчас торт разрежем, попьём чаю. Может, заваришь пока я на минутку отлучусь? – и достала из кухонного шкафчика над столом нож и жестянку с заваркой. – Вот, с чабрецом. Очень ароматный!
Варя почти с ужасом посмотрела на хозяйку, но заторможено кивнула и присела к столу, рассеянно крутя в пальцах банку с чаем. Люба засомневалась, услышали ли её.
Из коридора раздался возмущенный женский крик, а затем в дверь Любиной комнаты загромыхали кулаки.
— Любка! Твои опять пьянючие! Убери немедленно! А то я… Не знаю, что сделаю!
Людка. И в голосе — ещё более визгливом захлёбывающиеся ноты.
— Любовь, немедленно уйми алкашей! Людочке нельзя волноваться! — это уже толстый Людкин муж. Тон пониже, но возмущения не меньше.