Шальная мельница
Шрифт:
— Только не уходи больше никуда. Молю…
— Да куда я? Хорошая моя… Лили…анна.
Невольно рассмеялась, чувствую, как заливаюсь краской.
Неуверенное, душу выворачивая наизнанку до бешенного трепета внутри, движение — немного привстал, подался ко мне ближе. Но и сама уже реагирую — тянусь к нему со всей любовью и жадностью, тотчас срастаясь, впиваюсь в его губы своими сладким, взрывным, бесстыже жарким поцелуем…
(Л и л я — 5)
— Привет, родная моя.
Наклоняется,
— Шалевский, забери меня отсюда!
Печально улыбается, поджимая губы.
— Хорошая моя, солнышко, ну, ты же знаешь. Я уже говорил с врачом. Хотя бы еще одна неделя, а там и на дом переведут.
— Я уже больше не могу здесь, — сюсюкаю. — Мне тебя так не хватает.
Хмыкнул внезапно. Загадочная ухмылка проступила на устах. Неспешно отстраняется — вынуждена уступить. Движение рукой в карман — и вдруг что-то достал оттуда. Еще сомнения — и протянул мне неуверенно.
Обмерла я, не веря своим глазам. Невольно помедлить, но буквально секунды — и жадно выхватываю из рук. Смеется Гоша (не реагирую). Ошеломлено тараща очи, оглядываю подарок со всех сторон.
— Реально? — взгляд на Генриха. — Тот самый… медальон?
Пристыжено заливаясь краской, смеется.
— Да не думаю… просто, похож очень.
— Да вообще! — вскрикиваю. — И форма, и изображение, и сам лик, вид Девы Марии, да и то, что с обратной стороны она с маленьким Иисусом! — все еще не веря, ошарашено мотаю головой. — Спасибо, хороший мой!
Стремглав бросаюсь на своего мальчика и тотчас сжимаю в объятиях. Сладкий, страстный, затяжной поцелуй. А затем отстраняюсь, бесцеремонно сама пытаюсь нацепить на себя свою, нашу с ним, «клятву».
Взволнованный, радостный взгляд смущенному Шалевскому в очи.
Качает головой.
— Что? — удивилась я.
Шумный вздох, невольно выровнявшись на месте.
— Да всё еще не могу поверить, что это — правда.
Ухмыляюсь.
— О да, есть такое…
— И главное, почему… как?
— Гош… — жалобно шепчу.
— А? — удивленно вскидывает бровями. Взгляд мне в очи. — Что?
— Давай, — несмело шепчу, движение ближе. Хватаюсь за ворот его рубашки и игриво начинаю тот теребить. — Мы потом… обо всём этом поговорим. А сейчас…
Многозначительно улыбаюсь. Не сдержался и Георгий. Движение ближе и, едва уже не касаясь меня своими губами, шепнул:
— Ты думаешь, эта кровать нас двоих выдержит?
— Но уже же выдерживает?
— Я про резкие движения, — коварно смеется.
— А мы резко не будем, — словно заговор уже проговариваю.
— Ты — и не будешь? — хохочет. Поддаюсь на настроение и я, заливаясь (устыжено) звонким смехом.
— Я постараюсь. Ну? — дую губы. — Пожалуйста… — взмолившись, шепчу, вмиг уже обилась вокруг шеи и потянула на себя, укладываясь на подушку. Ведется: ловкое движение — и повис сверху.
— И всё же, — рычит, хотя и целует урывками в губы, шею, ключицу, грудь… — я бы немного подождал, пока ты окрепнешь.
— Шалевский, — болезненно тяну слова. — Я уже не могу… сколько лет уже этого жду.
Обмер, словно от выстрела. Обомлела и я, осознавая как не вовремя оговорилась.
Миг — и решается. Резвое движение вперед, повисши прямо надо мной — лицом к лицу.
— Лет? — серьезно, с опаской.
Нервически сглотнуть слюну и истерически (отчасти) коротко рассмеяться.
Кривлюсь в неловкости.
— И всё-таки… язык за зубами я не научилась держать.
Виновато поджимаю губы.
Хмурится недовольно.
Отстраняется. Садиться радом на кровати. Привстаю и я, живо притискиваюсь к его спине, обнимаю. Бормочу виновато, как дурочка:
— Ну, не злись на меня…
— За что? — удивился. Испуганный взгляд в очи.
Закусить на мгновение губу. Шумный вздох и, опасаясь взрыва негодования, но, все же, не желая врать, шепнула:
— Лиза… помнишь Лизу?
— Какую? — еще сильнее хмурится.
— Медсестру, Лизу… вы познакомились, когда ты с комы вышел.
— Пантюхова?
— Ага.
— И?
Нервно сглотнул слюну.
— Так это — я, — едва различимо, немо губами шевеля, произношу.
Обмер. Жуткие мгновения — и вдруг резво отстраняется, отодвигается на самый край. Живо следую за ним. Вновь обнимаю — и, хотел было, оттолкнуть, но сдержался.
Замотал в гневе головой. Миг — и пристальный, полный глубокой боли, взгляд мне в очи.
— И ты всё это время молчала? Я тебя столько искал, ждал… с ума сходил, — немного помолчав. — И ты это знала! ЗНАЛА! И, тем не менее…. ничего не сказала!
— Не сказала? — недобро чиркаю зубами, поддаюсь на его злость. — Ты уверен, что не сказала? Уверен? А ты, вообще, кого-то тогда слышал? Лиля, Лиля, Лиля! — паясничаю. — Целыми днями одна Лиля! Разве не так?
Стыдливо отводит взгляд. Морщится.
— Вот именно, Гош. Вот именно. И, тем не менее, — кривляю его слова; набираюсь храбрости, дабы продолжить, — так надо было. Чтобы вы встретились с Лилей, чтобы она в кому попала, чтобы с Генрихом… столкнулась. Только так, — киваю головой, но и виновато поджимаю губы. — Не знаю почему, и чья это игра… И, тем не менее, Гош, Гера, и тем не менее. Я здесь, уже здесь. Твоя Лиля, твоя АННА! А ты мой — Гоша, Генрих. Спустя столько времени… мы, наконец-то, вместе. И к чему эти обиды? Разве я тому вина? Разве я крутила эти карусели? Выдумывала их? Мне бы тоже хотелось… тогда остаться в машине с тобой. Чтобы ты нас не высадил…