Шанхай. Любовь подонка
Шрифт:
Для меня это не просто цифры, буквы…
Тоска
…Цифры, буквы и черточки иероглифов на кнопках моей «ноклы» сильно затерлись, но я научился писать смски не глядя. Рисовать из скобок цветочки и смайлики. Постиг все азы смс-романа. Когда встречаешься с китаянкой, этого не избежать. Может, и не только с китаянкой. Но в России у меня не было мобильника, и я до сих пор не написал ни одного сообщения по-русски.
С Ли Мэй мы переписывались всю неделю. Обычные фразы, простые вопросы — и радость ожидания
«Как дела?» — «Где ты, что делаешь?» — «Извини, что не сразу ответила. Была на уроке физкультуры».
Ее занятия — на старом кампусе. Что она делала на уроке? Наверное, играла в баскетбол. Подпрыгивала, вытягивалась гибким телом, бросала мяч… Или легко бежала по темно-красной дорожке, уверенная, быстрая, встряхивая челкой и собранными в хвост волосами… В ряду однокурсниц повторяла за лаоши медленные движения китайской гимнастики… Я в это время скучал за много километров от города, далеко от нее, на огромном, продуваемом ветрами новом кампусе.
Пиликнул телефон…
«Как твоя работа? Как студенты?» — «Ленивые, как всегда…» — «Ха-ха, я тоже такая!» — «Нет…» — «Почему?» — «Ты красивая. И умная…»
Пауза.
Что и говорить… Комплимент не слишком цветистый. Но ведь это — смс. И чужой язык.
Не отвечает.
Вспомнил, как смутилась она в прошлый раз. Все ли я делаю правильно?..
Пришло сообщение: «Спасибо».
Перевел дух. Улыбнулся.
Принялся разглядывать незатейливый пейзаж. Я сидел в беседке, под типичной китайской крышей. Сидел и ждал автобуса, от университета до города. Недавно высаженный бамбук полукольцом окружал беседку. Зеленые живые удочки шелестели редкими листьями. Недостроенный корпус библиотеки, закрытый сеткой цвета хаки, возвышался над кампусом. По самой верхотуре, едва заметные, передвигались по лесам рабочие в оранжевых касках. Медленно ползла стрела строительного крана, сверкали на солнце стекла кабины.
Справа от меня тянулись учебные корпуса, длинные, четырехэтажные. Многие окна были распахнуты, внутри аудиторий виднелись лопасти вентиляторов.
Жарко.
Принялись писать друг другу всякие глупости о погоде.
«Завтра по прогнозу дождь, не забудь взять зонтик!» — «Спасибо, заботливая мама!» — «Ха-ха-ха, ты смешной!..»
Внезапный толчок памяти, болезненный и ненужный.
Инна тоже когда-то говорила мне такие же слова. Я не помню уже, когда. Помню лишь смех, блеск губ, веселый прищур глаз: «Ты смешной! С тобой хорошо». Затемнение. Чья-то рука встряхнула стекляшки калейдоскопа. Что изменилось? Ничего не добавилось, не убыло. Те же герои, тот же антураж. Просто сложилась другая картинка. Сжатые в ухмылке губы, суженные глаза. Говорит нарочито четко, как учительница: «Ты — жалок. Ты жалок и смешон».
«Я смешной человек… — ответил ей тогда непослушным языком. — Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Смейся надо мной, смейся в глаза!..»
Огонек тревоги и опасения во взгляде. Рябь неуверенности. Она сбита с толку, не понимает.
Вошел в роль: «Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под
К ней быстро вернулось отчуждение. Усмехнулась: «Специально заучивал? По книге? Или по фильму?»
Помолчала. И хлестко, как тряпкой по лицу: «Ты не только хреновый муж и никакой писатель. Ты еще и артист бездарный».
Может, тогда я и решился ее убить. Пистолета не было — не царский режим. Был нож из рессоры.
Впрочем, даже никчемный Карандышев оказался тверже, целостней, правдивей. Моя Инна досталась другому…
…Провел рукой по щеке.
Так не пойдет.
— Прошлого больше нет. Забудь о нем, — сказал вслух.
Это всего лишь вирус. Живучий вирус, пытающийся состряпать в моей голове конфликт программ.
Этому не бывать. У меня новая жизнь.
Набрал текст. Нерешительно коснулся клавиши «отправить». Убрал палец, перечитал написанное: «Встретимся сегодня? Поужинаем?»
Обычные невинные вопросы… Пятница, почему бы и нет.
На выдохе, как стрелок на спуск, нажал «отправить». Замирая, наблюдал за мигающей стрелкой на дисплее. Сотни тысяч сообщений невидимыми сигналами сновали вокруг, но лишь пара из них была важной.
Я спрятал телефон в карман, повертел в пальцах зажигалку, прикурил, встал и прошелся по беседке. Едва не выронил сигарету, когда телефон заорал свою песню. Не вытащил — выхватил его из кармана:
— Да!
Ее голос:
— Привет! Ты не занят?
Сердце зашлось в частом стуке. Да я бы убил любого, попытайся кто сейчас помешать…
— Нет-нет. Жду автобус.
— Спасибо за приглашение. Но сегодня не могу. Вечером поеду к родителям. На выходные.
Да что же это такое?..
— Но мы можем увидеться.
Наверное, бог все-таки есть…
— Давай. Когда тебе удобно?
— В шесть нормально?
— Да. Где?
— Мм-м… Знаешь маленький мост у библиотеки? На старом кампусе?
— Конечно.
— Давай там. Не опаздывай!
— Ни за что.
Хороший, чистый смех. Ради него я буду смешным всегда.
— Тогда до встречи. Бай-бай!
— До встречи!
Из-за корпусов вырулил серебристый автобус.
Я подхватил рюкзак и, размахивая им, словно школьник, побежал к остановке.
После обеда я лежал на кровати. Пробовал читать, взгляд соскальзывал со строчек, буквы рассыпались, я не понимал фраз. Узнавал слова, но они не складывались в предложения. Все время поглядывал на часы: целых четыре часа, еще четыре часа…
В комнате потемнело. Где-то далеко глухо ухнуло. С нехорошим предчувствием я вышел на балкон. Огромная, на полнеба, клинообразная черно-лиловая туча наползала со стороны моря. Уже накрыла собой Пудун и неумолимо подбиралась к моему району. Солнце еще пыталось прорваться сквозь ее рваные края, но быстро поблекло, а затем пропало вовсе. Вокруг все притихло и замерло.
Отчужденная, равнодушная враждебность тучи подавляла. Огромный инопланетный корабль-флагман выполнял боевой маневр: пробегали вдоль корпуса разряды, готовились к бою, заряжались и наводились орудия, речь шла об уничтожении человечества…