Шантаж чудовища
Шрифт:
— Клянусь, — тут же ответил он.
Я внимательно всматривалась в его добрые темные карие глаза, и поняла, что верю.
— Если я напишу письмо, ты сможешь его отправить?
Он тут же нахмурился.
— Конечно. А кому?
— Месье Лемар. У него осталась моя собака Момо, мне хотелось бы узнать, все ли с Момо в порядке, может он смог бы прислать мне несколько фотографий. Я скучаю по Момо каждый день.
И тут будто я открываю кран плотины, потому что лицо дяди Дейва становится таким грустным. Он притягивает меня к себе и крепко
— Конечно, я могу отправить от тебя письмо, бедное, бедное дитя. Конечно, могу.
Годы спустя я задавалась вопросом, была ли здесь моя вина. А если бы я не попросила его отправить свое письмо. Если бы я оттолкнула его и не позволила бы ему обнять себя. Если бы я не вышла на кухню, а осталась бы в своей комнате. И мама не вошла бы на кухню, не взяла бы тогда стоящий на столе медный подсвечник и не ударила бы Дядю Дэйва по затылку. Причем она не остановилась на первом ударе. Она продолжала его бить по голове снова и снова.
Когда незнакомый мужчина ударил папу ножом в лесу, я словно окоченела. Мир перестал вращаться, я оцепенела, не могла ни говорить, ни двигаться, но я знала, что произошло это не со мной. Когда мама ударила подсвечником по голове дядю Дейва, у меня возникло такое чувство, будто она ударила меня, я испытала настоящую боль от разбитого черепа, словно кровь хлестала из моей головы. Я отчетливо слышала звук льющейся крови, как будто кто-то наливал апельсиновый сок из пакета.
Я даже почувствовала жуткую слабость.
Я опустила глаза вниз на дядю Дейва, на его неподвижное выражение лица, на темно-красное пятно, растекающееся по зеленому ковру. Я уже видела этот застывший взгляд на лице. У папы. Дядя Дейв умер.
Я не могла понять почему так все случилось. В этом было что-то совершенно неправильное.
Я подняла глаза на маму. Лицо у нее белое, она смотрела на дядю Дейва, как будто он внезапно стал змеей, но я еще кое-что замечаю в ее глазах. И это что-то по-настоящему пугает меня. Впервые в жизни тогда я стала бояться за нее. Блеск. Странный блеск. Как будто она испытывает радость и возбуждение. Словно ей разрешили наесться мороженного и сказали, что если она никому об этом не расскажет, то сможет пойти и еще в Диснейленд.
— Зачем ты сделала это, мама? — кричу я.
Она переводит взгляд на меня от дяди Дейва.
— Он приставал к тебе, — говорит она высоким, пронзительным голосом.
Я непонимающе смотрю на нее.
— Что значит при... ставал?
— Это значит, что он делал то, что не должен был делать с тобой.
— Он просто обнимал меня, мама. Он хотел защитить меня.
— Защитить тебя? – с яростью кричит она. — Это не его чертова работа защищать тебя. Я — твоя мать. Я буду защищать тебя. — Ее лицо искажается. — Я знаю, как он играет, больной извращенец. Не думай, что я не видела, что он делал. Он прикасался к тебе.
Мама вызывает полицию, как только они приходят, она показывает им тело дяди Дейва. Она выглядит такой напуганной. У нее трясутся руки, и она плачет.
Я молчу.
Потом мама сообщает, что ее родители позаботятся обо мне. Я с удивлением смотрю на маму. Однажды, когда я спросила у папы, где мои бабушка и дедушка, он ответил, что у меня нет бабушки и дедушки. Он не хотел больше общаться со своими родителями, а мамины умерли, так он сказал. Интересно, почему мне папа солгал. А может он также не знал, как и я. Может, мама сказала нам неправду.
Полицейские уводят маму, но сначала она присаживается на корточки передо мной и раскрывает свои объятия. Она обнимает и целует меня в щеки. Губы у нее холодные, а дыхание пахнет мятной пастой.
— Я сделала это, чтобы защитить тебя. Я — все, что у тебя есть, а ты — все, что у меня есть. Я люблю тебя. Никто не будет любить тебя так, как я, — говорит она. И у нее слезы стоял в глазах.
Я хочу спросить ее, любила ли она дядю Дейва, но не могу.
— Я тоже тебя люблю, мама.
— Я знаю, что любишь. Ты будешь хорошо себя вести с бабушкой и дедушкой, да?
— Да.
— Не заставляй меня стыдиться за тебя, — предупреждает она.
— Не буду, — обещаю я, качая головой.
— Ты будешь жить с ними, пока я не заберу тебя, — говорит она, вставая.
У меня дыхание перехватывает, я не могу говорить, поэтому просто киваю.
И наблюдаю, как они уводят ее. Я не плачу. Не сопротивляюсь, когда женщина-полицейский отводит меня в сторону и спрашивает, все ли со мной в порядке. Не хочу ли я выпить молока.
Меня больше не смущает и не удивляет ее вопрос. Ведь социальный работник думала, что предложив мне печенье, я почувствую себя лучше, эта женщина-полицейский предлагает мне молоко, чтобы как-то успокоить меня.
Я думаю о дяде Дейве, лежащем мертвым на кухонном полу. Дядя Дейв уже мертв. Он не вернется. Он ушел туда же, куда и папа.
Я пью молоко, которое она мне дает, и говорю двум офицерам, что все правда. Дядя Дейв трогал меня. Он трогал, когда мама вошла в комнату и спасла.
Прости, дядя Дэйв, но сейчас я должна защитить маму. Она – все, что у меня есть, а я – все, что осталось у нее.
24.
Челси
Сегодня выдался необычайно теплый день для этого времени года. Я надеваю узкие джинсы и белую хлопковую рубашку, самые повседневные вещи, которые смогла отыскать в своем гардеробе, но все равно они кричат о деньгах и классе.
Я сообщаю Анабель, что собираюсь позвонить в Uber, вызвать такси, чтобы добраться до Лондона и прошу ее, чтобы сотрудники службы безопасности пропустили машину к подъезду, но она тут же отвечает, что мне не стоит беспокоиться по этому поводу, потому что водитель Ральф отвезет меня, куда мне нужно.