Шарлотта Бронте. Очерк жизни и творчества
Шрифт:
Склонность к поэзии сёстры унаследовали от преподобного Бронте, который ещё в 1813 году опубликовал небольшую книжку стихов «Деревенский менестрель: собрание стихотворений о природе», – склонность, но не дар, потому что поэтическим даром отец не обладал. Самые непритязательные стихотворения Энн и Шарлотты, не говоря уж о поэмах Эмили, превосходят его «дескриптивную» поэзию силой искренности и драматизма.
В одном из писем к Эйлотту и Джонсу Шарлотта, между прочим, спрашивала, не заинтересует ли их проза Керрера, Эллиса и Эктона Беллов. Она имела в виду свой первый роман «Учитель», романы «Грозовой перевал» и «Эгнес Грей» Эмили и Энн.
«Учитель» доставил ей много огорчений и свет увидел только после её смерти. Э. Гаскелл в «Жизни Шарлотты Бронте» пишет, что сюжет его «не очень интересен с точки зрения того читателя, который ищет в романах всякого рода чрезвычайных происшествий» 33 , но что есть в нём одна-две портретные зарисовки, выполненные «рукой мастера». Что же касается так называемого творческого метода, то «ко времени написания этого романа её вкусы и суждения восстали против преувеличений и идеализма её ранней юности, и она обратилась к крайностям действительности, стараясь изобразить характеры с наивозможной близостью тому, как она видела их в реальной жизни. Поэтому изящество одной-двух сцен и характеров, созданных скорее её воображением, чем абсолютной верностью факту, воспринимаются с чувством облегчения, так выделяются они на фоне глубоких теней и прихотливых линий,
33
Там же, p. 304.48
34
Там же.49
Оценка, в общем, сдержанная, несмотря на лестное сравнение с Рембрандтом.
Читая роман «Учитель», иногда задумываешься, а почему всё-таки ни один из шести издателей, к которым последовательно обращался Керрер Белл, не соблазнился его напечатать? Ведь роман интересен, хотя «чрезвычайных происшествий» в нём, действительно, нет. Зато в романе есть другое, не менее достойное внимания, и не только читателя XXI века, но и современников Шарлотты (например, хотя его сюжет прозаичен и несложен, всё же роман, особенно в первых шести главах, не лишён некоторых авторских покушений на несколько уже устаревшую романтическую моду).
Молодой человек Уильям Кримсуорт, рано лишившийся родителей, но получивший воспитание и образование в Итоне (его мать принадлежала к аристократической семье), решает пойти по стопам отца-торговца и заняться «делом». Это решение вызывает неудовольствие высокопоставленной родни, которая слагает с себя заботу о его будущем. Уильям едет к брату, крупному йоркширскому фабриканту, и Эдвард Кримсуорт предоставляет Уильяму место клерка на своей фабрике, положив ему весьма скудное жалованье. С первой же встречи братья проникаются взаимной неприязнью, причём у Эдварда она переходит прямо-таки в ненависть. Скромный, хрупкий, невысокий, хорошо образованный Уильям противопоставляет достоинство и гордость бедняка всё возрастающему раздражению Эдварда – богатого, надменного, привыкшего к неизменному повиновению нижестоящих. Всё же Эдвард, может быть, для того, чтобы поразить воображение брата блеском званого вечера, как-то приглашает Уильяма в гости, где он знакомится с местным радикалом и чудаком Хансденом. Хансден довольно искусно разжигает неудовлетворённость Уильяма и отношениями с братом, и работой, так как не прошло и трёх месяцев, а Уильям Кримсуорт уже понял, что торговцем или промышленником ему не быть, его интересы совсем иные, более отвлечённого, интеллектуального свойства.
После ссоры с братом, по совету Хансдена и с его рекомендательным письмом, Уильям уезжает в Брюссель и вскоре находит место учителя в частной школе для мальчиков, директор которой, француз г-н Пеле, сразу оценил способности и знания нового учителя.
Рядом со школой Пеле находится пансион для девиц, которым ведает ещё молодая и привлекательная директриса Зораида Рейтер. Она производит довольно сильное впечатление на Кримсуорта: он восхищён её женским обаянием, умом и тактом. Уильям начинает мечтать о более непринуждённых отношениях с Зораидой, которая пригласила его давать уроки английского, однако вскоре Уильяма постигает разочарование: как-то вечером он становится свидетелем прогулки Пеле и Зораиды в общем для двух школ саду, поздней прогулки, которая кончается совсем уже поздним и довольно продолжительным визитом Пеле к директрисе. Следующим утром при встрече с Зораидой Уильям вооружается холодностью, но с течением времени, по мере того как он всё больше узнаёт директрису, напускная холодность становится естественной. Зораида неприятно поражает Уильяма своей расчётливостью, её такт кажется ему теперь лицемерием, она ловко умеет избавляться от неугодных ей учителей, невзирая на обстоятельства их жизни. Так поступает она с учительницей рукоделия Фрэнсис Анри, которая привлекла сначала внимание, а потом горячую симпатию Уильяма.
С образом Фрэнсис роман «Учитель» приобретает несколько автобиографический характер, а отношения Зораиды и Пеле, Фрэнсис и Уильяма, Зораиды и Фрэнсис содержат, очевидно, кое-что из реальных отношений Шарлотты, Эгера и мадам Эгер и очень многое из отношений воображённых, таких, какими бы их хотела видеть Шарлотта.
Фрэнсис Анри становится ученицей Уильяма, чтобы лучше изучить английский язык. Как несколько лет тому назад Шарлотта и Эмили двадцатилетними девушками сели за парту в пансионе Эгеров и оказались самыми взрослыми, но и самыми прилежными ученицами, так Фрэнсис скромно сидит в классе в окружении своих же учениц, усердно внимая Уильяму. Видно, что учение для неё – большая радость, не то что для прочих. А кроме того, Фрэнсис очень способная ученица, её сочинения незаурядны, да и сама она, бедно одетая, застенчивая, печальная и в то же время не лишённая одухотворённой привлекательности, всё чаще останавливает на себе взгляд учителя, вызывает интерес. Импонирует Уильяму и её происхождение: отец её швейцарец, а мать англичанка, вот откуда у неё неплохое знание английского языка, а кроме того, Фрэнсис – протестантка и выгодно отличается своей целомудренной сдержанностью от некоторых пансионерок, уже развращённых «католической» фривольностью нравов. Уильяму всё большее удовольствие доставляют краткие беседы с Фрэнсис. Он узнаёт, что родители её умерли, что живёт она с больной тёткой, что она одинока и, как он догадывается, несчастна. Эти беседы Фрэнсис с Уильямом и предпочтение, которое он отдаёт ей перед другими ученицами, не ускользнули от бдительного ока Зораиды: будучи уязвлённой холодностью Кримсуорта, она внезапно им увлеклась. Зораида увольняет Фрэнсис и отказывается дать Уильяму адрес девушки. Он в отчаянии, он боится утратить свою ученицу навсегда, он долго и безуспешно ищет её в церкви, на улицах, променадах и, наконец, вновь встречается с ней – у могилы на протестантском кладбище, где она схоронила свою единственную родственницу. Теперь Фрэнсис совсем одинока и без работы, однако «мосье», так она всегда обращалась к Кримсуорту, больше с ней не расстанется. Отказавшись от занятий у Пеле (тот собирается вступить в брак с Зораидой), он вскоре находит место другое, ещё лучше. Ничто теперь не мешает ему жениться на любимой Фрэнсис, которая тоже получила работу учительницы. Молодые люди счастливы, перед ними ясное будущее, осмысленная, трудовая жизнь, а так как потребности их очень скромны, то, скопив необходимую сумму, они получают возможность открыть собственную школу, где всё построено на строгой, но гуманной дисциплине, – ведь Фрэнсис, ставшая директрисой, помнит, что такое быть одинокой и несчастной ученицей. Через десять лет супруги Кримсуорт уже могут продать своё процветающее учебное заведение, вернуться в Англию, поселиться в Йоркшире, неподалёку от поместья Хансдена, который по-прежнему исповедует радикальные идеи, так что Уильям и Фрэнсис даже опасаются его общества для своего сына: мальчик пылкий и увлекающийся, он может в доме Хансдена встретиться с политическими эмигрантами со всей Европы: Хансден очень их привечает. Роман так и кончается: Фрэнсис, накрывшая в саду стол, зовёт «мосье» к чаю, и вместе из окна его кабинета они с некоторой тревогой наблюдают оживлённую беседу Хансдена и своего сына-подростка, разговаривающих в саду.
Таков был роман, единодушно отвергнутый английскими издателями, привыкшими к романтическим повестям, зачастую весьма мелодраматичным. У читателей ещё большой популярностью пользовался Булвер-Литтон и его приключенческие романы. Булвер к тому же так чувствительно мог писать о меланхолической и преступной страсти, подобной той, которую испытывал один из героев его популярного романа «Пэлэм, или Приключения джентльмена» (1828) к прекрасной Гертруде, обесчещенной негодяем и лишившейся рассудка. Теперь же издателям предлагалось произведение, переходное по жанру. Да, автор сохранял некоторые приёмы романтического письма, – например, он придал вполне понятной неприязни Эдварда Кримсуорта к брату-бедняку, посягающему на родство с ним, богатым и властным, оттенок некой иррациональности. Да и сам Эдвард, красивый, высокомерный и жестокий, был схож с Заморной, а встреча Уильяма с Фрэнсис на безлюдном и печальном протестантском кладбище чем-то напоминала подобные же сцены из бесчисленных «кладбищенских» баллад. Однако знакомство читателя с Эдвардом Кримсуортом обрывается шестой главой романа (всего глав двадцать пять), а сцена на кладбище всё-таки даёт не так уж много материала романтической, или, точнее, сентиментальной, меланхолии. Есть здесь и «зловещие» кипарисы, и одинокая, плачущая у надгробного камня героиня, но кладбище для героев – не конечный пункт безысходной скорби, где подводится своеобразный итог неисполнившимся мечтам и надеждам на счастье, а, напротив, – место встречи для новой, но земной и реальной жизни, и совершается эта встреча не при луне, не под печальные звуки, говоря поэтически, эоловой арфы, но в душный, ничем не примечательный летний день. Встрече предшествует тоже не слишком меланхолическая прогулка Кримсуорта от одной могилы к другой, во время которой он отмечает про себя некоторые, кажущиеся ему забавными, особенности эпитафий: «Здесь англичанин воздвиг мраморный монумент над своей Мери Смит или Джейн Браун и начертал на нём только её имя. Здесь французский вдовец осенил могилу своей Эльмиры или Селестины сверкающей гирляндой роз, обрамляющей небольшую доску со столь же блестящим перечнем её бесчисленных добродетелей».
Наверное, сцена встречи на кладбище вселяла недоумение относительно характера авторской манеры. Лексика Бронте в этой сцене по контрасту с описанием Йоркшира, когда она прибегала к довольно заземлённой метафоричности, говоря о «чреве фабрик, извергавших дым», была романтически приподнята, многословна, не лишена высокопарной красивости. Уильям Кримсуорт узнаёт Фрэнсис в женщине, сидящей у могилы, и вот как он об этом рассказывает:
«Я взглянул на фигуру подле меня, склонившуюся и задумчивую, не подозревающую о близости другого живого существа. Это была хрупкая девичья фигура в траурном одеянии из самой дешёвой чёрной ткани. На голове у девушки был капор из чёрного крепа. Я сразу почувствовал, не только увидел, кто она была, и, не шелохнувшись, стоял несколько мгновений, наслаждаясь сознанием реальности того, что видел. Я разыскивал её целый месяц, не зная надежды, без всякого обещания на возможную встречу где-либо, и нигде не обнаружил её следов. Поневоле я всё слабее держался этой надежды, и всего час назад мои плечи бессильно поникли под тяжестью безотрадной мысли, что водоворот жизни и каприз судьбы навсегда совлекли её с пути, на котором я мог обрести её. Но, смотрите, когда я сгибался под бременем безнадёжности, а взгляд мой блуждал по печальным приметам кладбища, здесь обретался мой утраченный алмаз, упавший на омоченную слезами траву, угнездившийся среди мшистых, извилистых корней плакучей ивы».
Если бы и далее стиль и повествование были выдержаны в том же духе, а сюжет таил в себе некую мелодраматическую тайну, – например, рождения, мрачного прошлого героев, или обещал хитросплетённую интригу, или неожиданную развязку драмы любви, ревности, смерти! Если бы в романе действовали романтические изгои, пираты и светские джентльмены! Ничего этого в романе «Учитель» не было. Ничего экстраординарного, ничего романтического ни в герое, ни в героине не наблюдалось, а героиня была к тому же некрасива, и автор даже не делал попытки как-то сгладить впечатление некрасивости голубиной кротостью характера или обаятельной женственностью. Фрэнсис была даже полемически некрасива, – элемент полемики Бронте сознательно вносила с первых же страниц романа, когда Уильям в письме к другу набрасывает то, что можно считать его идеалом женщины, как бы предваряя этим появление Фрэнсис в романе. «Я не азиат. Белой шеи, рубиновых уст и щёк, роскошных шелковистых локонов мне недостаточно, если они не освещены той прометеевой искрой, которая продолжает гореть и после того, как розы и лилии увянут, а золотистые кудри поседеют. Под солнечным светом, среди роскоши, цветам цвести очень приятно, но в жизни так много ненастных, дождливых дней – наступает ноябрьская пора лишений, когда сердце и очаг человека могут совсем угаснуть без ясного, бодрящего огонька интеллекта». Это была новая героиня, которую Бронте, Керрер Белл, смело вводила в английскую литературу, хотя такая неромантическая героиня не могла увлечь, по мнению издателей, английскую читающую публику, ведь ей как раз всегда хотелось (опять же по их мнению), чтобы у героини были и шелковистые кудри, и коралловые уста. А чем занимались герои? Скучным и тоже неромантическим делом – они учительствовали. В романе, правда, был намёк на ревность и интригу – в отношении Зораиды к Уильяму и Фрэнсис, но в её поведении не было ничего «рокового», один мелочный женский расчёт, как в самой пышногрудой и румяной невесте Пеле тоже не было ничего зловещего и романтического, разве что неуместное имя, которое досталось ей по иронии судьбы, а точнее – лукавой авторской воли. Автор явно стремился отойти от канонов романа мелодраматического и приблизиться к роману реалистическому, и нельзя сказать, чтобы у Шарлотты Бронте не было предшественников, уже ополчавшихся на шаблоны мелодраматизма. Подобный роман из светской жизни – по замечанию исследовательницы английской литературы Кэтлин Тиллотсон – высмеял Диккенс в комической сцене, когда Кэт Никльби читает миссис Уититерли об утончённой леди Флабелле, что, «поднеся к своему очаровательному, но мечтательно выточенному носику mouchoir, ещё вдыхала восхитительный аромат», когда дверь распахнулась и вошёл паж, который, пока лакеи отвешивали «грациознейшие поклоны, приблизился к ногам своей прелестной госпожи и… подал на великолепном подносе чеканного золота надушенный billet» – любовную записку.
Что общего с этой надушенной прозой имел роман Бронте, кроме некоторых стилистических безвкусностей в кладбищенской сцене? Ведь писательница, действительно, стремилась запечатлеть реальную жизнь. Но удалось ли Шарлотте Бронте создать реалистический роман? Не вполне. Можно было решительно обратиться к тому, что Гаскелл неточно определила как «крайности действительности», но возможно ли столь же решительно перестроить собственный мир воображения, отказаться от идеала героя романтического? Предположим, ей удалось представить Уильяма несколько суховатым, эмоционально сдержанным, педантически аккуратным не только в домашнем обиходе, но и в «балансовом» учёте своих чувств, молодым человеком, в котором сказались некоторые черты нарождающегося типа «деловой личности», но с Фрэнсис дело обстоит сложнее. Она не похожа на стандартных романтических героинь, хотя её нешаблонная внешность могла свидетельствовать как раз о том, что автор ещё находится под обаянием романтической эстетики со свойственным ей противопоставлением простой и трудной красоты 35 . Фрэнсис – олицетворение красоты трудной, её надо постичь за непритязательной внешностью. В романе «Учитель» эту красоту постигает Уильям Кримсуорт, и Ш. Бронте иллюстрирует этот процесс весьма наглядно, для начала столкнув Уильяма с красотой простой, непосредственно воздействующей на зрение и чувство. Этот вид красоты представлен в образе трёх хорошеньких учениц, которые испытывают на молодом учителе свои чары, а у этих пансионерок и золото (или смоль) кудрей, и яркий румянец, и прелесть черт, а затем, для контраста, автор заставляет Уильяма постепенно проникнуться сознанием глубоко скрытой, духовной красоты Фрэнсис. Нечто похожее мы встречаем у романтика Гюго, когда он безобразного Квазимодо наделяет прекрасной, благородной душой, а красавец-капитан Феб оказывается подл и низок.
35
Это противопоставление впервые было сформулировано С. Колриджем.57