Шарлотта Исабель Хансен
Шрифт:
— Да-а. — Ярле вздохнул. — Я-то всегда был только я один, я и всё.
— У меня есть три брата, — сообщил Арилль.
Хассе и Ярле изумленно повернулись к товарищу.
Он что, начнет разговаривать теперь? Что за чудеса?
Он собирается посвятить их в интимнейшие семейные тайны?
— Это же феноменально! — воскликнул Хассе восторженно. — Три брата!
Арилль снова уселся на диван. Он издал протяжное «нда-а». По всей видимости, он не собирался вдаваться в подробности.
В комнате вновь воцарилась исполненная достоинства мужественная тишина. Хассе требовалось время, чтобы поразмышлять над вновь открывшимися
— Проблема, — сказал Ярле через некоторое время, взгляд его все еще был обращен к потолку, а обеими руками он обхватил расположившуюся между ног бутылку пива. — Проблема-то, — повторил он, — состоит в том, что все это ну настолько к чертовой матери не ко времени. Проблема, — сказал он снова, — состоит в том, что я к этому всему не готов. Абсолютно не готов. — Ярле сел прямо и сделал глоток из бутылки. Потом провел указательным пальцем по губам. — Абсолютно не готов.
Арилль едва взглянул на него и продолжил чтение. Хассе выгнул спину дугой, прищурил глаз, и Ярле почудилось, будто другой его глаз, широко раскрытый, вдруг засветился.
— Не ко времени? — Хассе подсел поближе к Ярле. — О’кей. Может, и так. — Он наклонился еще ближе. — Ты к этому не готов? — Хассе выхватил сигарету и закурил. — О’кей. Может, так оно и есть. — Он затянулся и демонстративно выпустил дым. — Какого черта, Ярле? Вот все это самое… это самое… это все… да ты сознаешь ли, в чем тебе довелось принять участие? Не принимая в этом участия, так сказать? А? В один прекрасный день ты отворяешь кладовую между ляжек у девчонки — Анетта, так ее зовут?
Ярле кивнул.
— Вот именно, Анетта, да. В один прекрасный день ты опечатываешь погребальную камеру ученицы средней школы по имени Анетта — как там ее, Сула, кажется?
Ярле покачал головой:
— Нет, это она жилатогда в Суле. Хансен.
— Хансен! — Хассе вздрогнул. — Да-а, в один прекрасный день ты направляешь лампу накаливания на эдакий брызговичок из народной глубинки, Анетту Хансен из Суды. Ты пьяный. Пьяный вдрызг. Тебя зовут Ярле Клепп. Тебе семнадцать лет. Вот так вот. У тебя прыщи. Вот так вот. Ты читаешь Буковского, и смотришь фильмы Джима Джармуша, и слушаешь индустриальный рок, но ты не знаешь, кто же ты такой. — Хассе снова потянулся всей спиной и руками. — Семнадцать. Прыщи. Джармуш. Буковски. Индустриальный рок. Но вот начинается жизнь — ты взрослеешь — ты ощущаешь в себе тягу к чему-то большему, но к чему? К чему? Ты покачался на волнах у школьницы, но ты понятия не имеешь о том, что ты сотворил и какое ископаемое осталось после тебя. Так что ты уходишь в море. Ты оказываешься в другом городе. Тебя распирает человечностью. Ты пытаешься поставить на ноги этого хрупкого индивида — себя самого. Эмансипация. Дедикация.
Ярле посмотрел на часы. «Скоро уже пора сматываться», — подумал он.
— У меня теперь есть дочь, Хассе, — сказал он с легким раздражением. — От тебя не требуется раздувать из этого больше того, что есть. У меня на руках оказалась дочь. А мне, к чертовой матери, никакой дочери не надо, ясно?
— Да, но я именно это и говорю!
— Нет, ты говоришь не именно это. Ты выпил, тебя занимает
— Драмати… — Хассе развел руками, — драматизировать?! Блин, Ярле, ну ты меня разочаровал! Хассе пытается тебе показать, что тут прослеживается некая линия, а ты… — черт, ну до чего же, к чертовой матери, больно, тут вот, в спине! — я пытаюсь тебе показать, что тут прослеживается некая линия, так, а ты… что, не так? Die Niemandsrose!
Хассе вытянул правую руку в сторону и удрученно посмотрел на Ярле.
— Чего-чего? — Ярле причмокнул губами. — Die чего?
Арилль одобрительно кивнул из-за газеты.
— Делан, — сказал Хассе снисходительно. — Die Niemandsrose. Дочь твоя!
— Es ist alles anders, als du es dir denkst, — донеслось монотонное заунывное бормотание из-под «Моргенбладет», — als ich es mir denke, die Fahne weht noch, die kleine Geheimnisse sind noch bei sich…
Ярле обессиленно покачал головой.
— Die kleinen Geheimnisse sind noch bei sich… — Хассе кивнул, припоминая. — Чертовски здорово сказано: die kleinen Geheimnisse sind noch bei sich, хрен…
Ярле поднял глаза. Действительно, это было чертовски хорошо сказано.
— …sie werfen, — продолжал Арилль все с той же однообразной интонацией, — noch Schatten…
— Schatten, — повторил Хассе, стараясь вспомнить дальше, — да, Schatten, Schatten, Schatten… черт, ну до чего же чертовски хорошо…
«Schatten, да, — подумал Ярле. — И действительно ведь так. Тени. Тени. Тени…»
— …davon lebst du, — закончил Арилль, лицо которого все так же было скрыто за «Моргенбладет», — leb ich, leben wir [11]
11
Хассе цитирует отрывки из стихотворения еврейского немецкоязычного поэта Пауля Целана из сборника «Роза никому»:
Все по-другому, не так, как ты думаешь, не так, как я думаю,
знамя все еще веет,
малые тайны все еще у себя,
тень их отброшена, ею
жив ты, жив я, живы мы.
(Пер А. Глазовой).
Мощно.
Davon lebst du.
Несмотря ни на что.
Leb ich. Leben wir.
Ярле провел языком по зубам.
Трое старшекурсников сидели, размышляя. Литература. Жизнь. Маленькие тайны, которые держались поодиночке, которые отбрасывали тени. Сильно это показалось им всем троим.
Ярле нарушил молчание:
— У меня теперь есть дочь. Вот в чем проблема. — Он вздохнул. — Она, безусловно, сладкая, как карамелька, и отец ей, безусловно, необходим, это так, но я не чувствую необходимости в дочери. Я Пруста изучаю, черт подери. Пруста!
Хассе кивнул. Он хлопнул Ярле по спине:
— Ну-ну, успокойся, папаша. — Хассе глотнул пива прямо из бутылки. — Такая, к черту, буря эмоций, вся эта история — Хассе вполне в состоянии это понять. Все, все в порядке. Ведь правда, Арилль, все в порядке?
Оба повернулись к Ариллю, который по-прежнему читал «Моргенбладет».
— Арилль, правда же, все в порядке?
Вид у Арилля был такой, будто ему не нравится, что ему мешают читать, он наобум ткнул пальцем в какое-то место в лежавшей перед ним газете и сказал: